– Да.
– Я никому не выдам твой секрет.
В ястребе с Капитолийского холма не было ничего ястребиного.
– Я не стал бы винить тебя, поступи ты иначе.
– Мне нужно то, что есть у тебя. Какая мне от этого польза? Разве это вернет нас назад?
– Иногда… точнее, почти всегда, когда я сижу за рабочим столом, я не спрашиваю себя, как мне поступить. Я спрашиваю себя, как на моем месте поступил бы ты.
– Неудивительно, что у тебя столько критиков.
Он рассмеялся. Я мыском туфли подцепил камешек.
– Бобби, я никогда не примирюсь с тем, что произошло между нами, но ненависти к тебе я никогда не испытывал.
– Никогда? – Он как будто бросил взгляд в прошлое.
– Ненависть – сильное оружие. Но и она бессильна разрубить цепи на человеческом сердце. – Он посмотрел на меня и вернул на место очки. – Но что в таком случае способно это сделать?
Я поднял глаза, а затем снова посмотрел на могилу матери.
– Я провел не одну ночь, представляя, как стискиваю руками твое горло. Душу тебя. Пока твои глаза не вылезают из орбит. Пока не слышу, как хрустит твое горло.
– И что останавливало тебя?
– Память об одном хорошем дне, – я сложил на груди руки. – Тебе было девять. Мне – семь. Мы с гиканьем носились по пляжу. Без рубашек. Босиком. Загорелые. Наши волосы выгорели на солнце. Ты нашел три доллара. Мы тогда целую милю бежали по берегу до магазина. И купили…
– Галлон молока и… – с улыбкой перебил он меня.
– И пачку печенья «Орео».
– Замечательный молочно-шоколадный день, – тихо пошутил он.
– Мы вернулись на пляж. Мы пили молоко прямо из пакета, языком слизывали сливочную начинку, швырялись печеньем, как тарелками-фрисби, а потом просто сидели на песке. Наши ноги лизал прилив, а солнце медленно садилось за край земли. Единственный день, когда весь мир был хорошим и правильным. Никаких мук, никаких ран, – я на миг умолк. – Меня остановила мысль или надежда, что когда-нибудь так будет снова.
Он потрогал мое плечо и зашагал прочь, оставив стоять наедине с могилой матери.
Глава 17
Несмотря на внутренние неурядицы, «Голубой торнадо» продолжал процветать. Мистер Билли оказался прав. Народ съезжался со всей округи – посидеть на скамейке, босиком походить по песку, утолить жажду прохладительным напитком, посмотреть, как солнце садится в воды Мексиканского залива. Бизнес вырос вдвое, затем вырос еще и еще раз.
Вместо шести наемных работников стало два десятка, веранды были расширены, повешено новое освещение. Горели костры. Вдоль дюн выросло еще несколько коттеджей «для молодоженов, проводящих медовый месяц», и почти все время они были заняты. По выходным дням ресторан наполнялся белыми платьями, живой музыкой, запахом кипящих в масле креветок и хорошими чаевыми. Благодаря своему климату мыс Сен-Блас привлекал к себе отдыхающих. Начался строительный бум. Родители Элли нащупали золотую жилу. Нужно отдать ему должное – мистер Билли воздерживался от бутылки. Для нас «Голубой торнадо» был счастливейшим местом на земле. Не считая почты и редких ураганов, мы были ограждены от остального мира.
После моего героического поступка в спальне Элли миссис Элинор прониклась ко мне любовью и в знак благодарности разрешила мне помогать в ресторане. Я начинал трудиться, как только в нем распахивались двери. Подносил тарелки, мыл посуду, пилил доски, забивал гвозди, расширяя веранды, навешивал светильники, тянул провода, обслуживал столики, забирал пустые кружки и даже стоял за барной стойкой, хотя там уже обосновался Бобби. Учитывая его общительность, его удивительную способность тысячу раз выслушивать одну и ту же историю, его поразительную доверчивость и открытость, там ему было самое место. И пока он стоял за стойкой и поднимал посетителям настроение, я выполнял невидимую работу. Если я видел, что нужно что-то сделать, я брался за это и делал, не дожидаясь, что кто-то подойдет ко мне и скажет об этом.
В результате я научился почти всему и начал зарабатывать на этом деньги. Я купил свою первую машину, когда мне едва стукнуло четырнадцать. Старый пикап «Форд». Шестицилиндровый. Купил на кладбище старых автомобилей. Моя мать сочла меня сумасшедшим. Но это были мои деньги. Через неделю мой драндулет уже ездил. Еще через одну – летал. К началу третьей моя мать уже разъезжала на нем по магазинам. Мы с ней выходили из бакалейной лавки, когда к нам подошел один человек и спросил у моей матери:
– Вы не хотите продать мне ваш грузовичок?
Мать вопросительно посмотрела на меня.
– Смотря сколько вы за него дадите.
После кое-каких расходов я увеличил сумму в четыре раза. Вскоре я уже вовсю «толкал» подержанные машины. Учитывая повальную дороговизну и грабительские банковские проценты, народ экономил на всем, чем мог, и я был только рад услужить людям. Возьми что-то старое и неисправное, выясни, в чем именно заключается эта неисправность, устрани ее или что-то замени – и переходи к следующей машине. Я разбирался в машинах и мог легко понять, что с ними не так.
Разумеется, я читал справочники и даже купил свою собственную подборку книг об автомобилях издательства «Чилтон», но было в моей голове нечто такое, что помогало мне с первого взгляда определить, почему что-то работает, а что-то, наоборот, нет.
Элли всегда была где-то поблизости. Очень часто мы все трое проводили время вместе – я, Элли и Бобби. Собирание всякой всячины на пляже было для нас своеобразной разновидностью охоты за сокровищами. Унаследовав от отца предпринимательский дух, Элли начала мастерить украшенные ракушками зеркала. Ее мать повесила их в домиках для молодоженов, а также торговала ими в ресторане.
Если и было на планете Земля место, где мы все трое были счастливы, так это песчаный берег мыса Сен-Блас. Никакие беды и печали не могли найти нас там. Ни мистер Билли. Ни теленовости. Ни слезы моей матери. Ни страдальческое выражение лица миссис Элеанор. Ни отсутствие моего отца. Дважды в сутки берег очищал себя. Не оставив даже следов вчерашнего дня. Наверно, именно поэтому мы и любили его.
Летом 1970 года, когда мне исполнилось пятнадцать, я купил себе развалюху-«Корвет» выпуска 1967 года с брезентовым верхом. В течение всего лета я совершал набеги на кладбища старых машин, чтобы шаг за шагом вновь вернуть его к жизни. Новый задний бампер, тормоза, новые сиденья, новый брезентовый верх, новые электрические провода.
Другим моим шедевром, откопанным на свалке, стал неисправный «Шевроле Монте-Карло», которому крупно не повезло, и он ненароком «обвился» вокруг телеграфного столба. Собственно говоря, от него почти ничего не осталось. Кроме мотора. Тот даже не пострадал. Зато крупно повезло мне – владелец автосвалки даже не удосужился заглянуть под капот и хотя бы разок на него взглянуть. Ведь поступи он так, не видать мне удачи как своих ушей. Потому что под капотом был двигатель «Шевроле» объемом в 350 кубических дюймов. Его техническое название было LT-1. Означало оно сразу несколько вещей – два карбюратора, высокую компрессию, низкий расход топлива, высокое КПД.
Если перевести это на простой английский язык, эту штука без особого напряга развивала скорость около 500 лошадиных сил. То есть не жрала бензин зря. Чуваки из автомастерской от зависти пускали слюни.
Мне страшно хотелось узнать, почему этот автомобиль так устроен, и я его разобрал, а потом винтик за винтиком собрал заново. Нет, даже лучше. После чего вставил эту оранжевую хромированную красотку в мой «Корвет», заменил заднюю передачу, соединил с мощной четырехскоростной камнедробильной трансмиссией и до полусмерти напугал собственную мать, когда взял ее с собой впервые прокатиться на этой машине с ветерком.
Когда мы вернулись к нашему дому, она убрала с дверной ручки побелевшие от напряжения пальцы, отстегнула ремень безопасности и покачала головой.
– Джо-Джо, ты впервые заставил родную мать обмочиться от страха.
Уже в первый месяц я получил около десятка предложений продать мою красотку.
К началу семидесятых ночные новости пестрели картинками американских парней, возвращавшихся домой в покрытых флагом гробах. Как и вся остальная страна, в половине седьмого вечера моя мать с постоянством религиозного фанатика садилась перед телеэкраном. И когда она целовала меня на сон грядущий, ее губы были солоны от слез.
– Мам, почему ты плачешь?
Бобби был на два года старше. Очкарик. Обожал историю. Держал на нашем заднем дворе кур и тратил заработанные от продажи яиц деньги на книги.
Однажды ночью, когда в наше окно светила луна, мать посмотрела на кровать моего брата. Его светлые волосы разметались по подушке. Было видно, как под закрытыми веками катаются туда-сюда глазные яблоки. Рядом с его головой лежала «История англоязычных народов» Черчилля.
Вытерев нос краем простыни, она поцеловала его в лоб и неслышно закрыла за собой дверь. После этого я стал обращать внимание на то, что говорил Уолтер Кронкайт[13], и заметил, что одно слово повторялось в его речах постоянно – «повестка». Поначалу я толком не понял, что это такое, и даже спросил у парней в автомагазине. Те просветили меня, что к чему. Вскоре мне уже не нужно было объяснять, почему мама плачет.
День, когда Бобби пришлют повестку, приближался.
Это был лишь вопрос времени. Он учился на младшем курсе колледжа, трудился полный рабочий день в ресторане и все время оглядывался через плечо. Вскоре я начал делать то же самое.
В первый день нашего выпускного класса Элли сидела рядом со мной на переднем сиденье моего «Корвета». Миссис Элеанор положила руку мне на предплечье и слегка пожала.
– Джозеф? – она редко называла меня полным именем.
– Да, мэм.
– Ты видишь, кто с тобой в машине?
– Да, мэм.
– Она – мой единственный ребенок.
– Да, мэм.
– Надеюсь, ты понимаешь, что она значит для меня все на свете?
Я почти не слышал ее из-за шума мотора.
– Да, мэм.
– И ты понимаешь, что она рассказывает мне все. Говоря «все», я имею в виду все.
Я кивнул.
– И ты знаешь, что означают эти черные цифры на белых щитах вдоль дорог.
Я уверенно кивнул и посмотрел на нее.
– Они говорят, на каком шоссе вы находитесь.
Она еще сильнее сжала мою руку.
– Я говорю о других цифрах.
Можно подумать, я не знал. Я улыбнулся и завел мотор до пяти тысяч оборотов в минуту. Для выхлопа у меня имелись прямые трубы с тонкими глушителями.
– Не волнуйтесь. Все будем в порядке! – заверил я ее, перекрикивая рев мотора.
Она отступила назад и скрестила на груди руки.
– Джозеф?
На протяжении всех четырнадцати миль до школы я ни разу – и Бог тому свидетель, – не нарушил ограничения скорости. Ни разу. Хотя каждый день без исключения Элли забрасывала ноги на приборную доску, и мы катили с ней, опустив верх, пока она кричала что-то облакам или во всю мощь легких горланила песню «Баловень судьбы» группы «Криденс Клиэруотер Ривайвл».
А потом наступил день, когда мир стал другим.
Глава 18
– Я никому не выдам твой секрет.
В ястребе с Капитолийского холма не было ничего ястребиного.
– Я не стал бы винить тебя, поступи ты иначе.
– Мне нужно то, что есть у тебя. Какая мне от этого польза? Разве это вернет нас назад?
– Иногда… точнее, почти всегда, когда я сижу за рабочим столом, я не спрашиваю себя, как мне поступить. Я спрашиваю себя, как на моем месте поступил бы ты.
– Неудивительно, что у тебя столько критиков.
Он рассмеялся. Я мыском туфли подцепил камешек.
– Бобби, я никогда не примирюсь с тем, что произошло между нами, но ненависти к тебе я никогда не испытывал.
– Никогда? – Он как будто бросил взгляд в прошлое.
– Ненависть – сильное оружие. Но и она бессильна разрубить цепи на человеческом сердце. – Он посмотрел на меня и вернул на место очки. – Но что в таком случае способно это сделать?
Я поднял глаза, а затем снова посмотрел на могилу матери.
– Я провел не одну ночь, представляя, как стискиваю руками твое горло. Душу тебя. Пока твои глаза не вылезают из орбит. Пока не слышу, как хрустит твое горло.
– И что останавливало тебя?
– Память об одном хорошем дне, – я сложил на груди руки. – Тебе было девять. Мне – семь. Мы с гиканьем носились по пляжу. Без рубашек. Босиком. Загорелые. Наши волосы выгорели на солнце. Ты нашел три доллара. Мы тогда целую милю бежали по берегу до магазина. И купили…
– Галлон молока и… – с улыбкой перебил он меня.
– И пачку печенья «Орео».
– Замечательный молочно-шоколадный день, – тихо пошутил он.
– Мы вернулись на пляж. Мы пили молоко прямо из пакета, языком слизывали сливочную начинку, швырялись печеньем, как тарелками-фрисби, а потом просто сидели на песке. Наши ноги лизал прилив, а солнце медленно садилось за край земли. Единственный день, когда весь мир был хорошим и правильным. Никаких мук, никаких ран, – я на миг умолк. – Меня остановила мысль или надежда, что когда-нибудь так будет снова.
Он потрогал мое плечо и зашагал прочь, оставив стоять наедине с могилой матери.
Глава 17
Несмотря на внутренние неурядицы, «Голубой торнадо» продолжал процветать. Мистер Билли оказался прав. Народ съезжался со всей округи – посидеть на скамейке, босиком походить по песку, утолить жажду прохладительным напитком, посмотреть, как солнце садится в воды Мексиканского залива. Бизнес вырос вдвое, затем вырос еще и еще раз.
Вместо шести наемных работников стало два десятка, веранды были расширены, повешено новое освещение. Горели костры. Вдоль дюн выросло еще несколько коттеджей «для молодоженов, проводящих медовый месяц», и почти все время они были заняты. По выходным дням ресторан наполнялся белыми платьями, живой музыкой, запахом кипящих в масле креветок и хорошими чаевыми. Благодаря своему климату мыс Сен-Блас привлекал к себе отдыхающих. Начался строительный бум. Родители Элли нащупали золотую жилу. Нужно отдать ему должное – мистер Билли воздерживался от бутылки. Для нас «Голубой торнадо» был счастливейшим местом на земле. Не считая почты и редких ураганов, мы были ограждены от остального мира.
После моего героического поступка в спальне Элли миссис Элинор прониклась ко мне любовью и в знак благодарности разрешила мне помогать в ресторане. Я начинал трудиться, как только в нем распахивались двери. Подносил тарелки, мыл посуду, пилил доски, забивал гвозди, расширяя веранды, навешивал светильники, тянул провода, обслуживал столики, забирал пустые кружки и даже стоял за барной стойкой, хотя там уже обосновался Бобби. Учитывая его общительность, его удивительную способность тысячу раз выслушивать одну и ту же историю, его поразительную доверчивость и открытость, там ему было самое место. И пока он стоял за стойкой и поднимал посетителям настроение, я выполнял невидимую работу. Если я видел, что нужно что-то сделать, я брался за это и делал, не дожидаясь, что кто-то подойдет ко мне и скажет об этом.
В результате я научился почти всему и начал зарабатывать на этом деньги. Я купил свою первую машину, когда мне едва стукнуло четырнадцать. Старый пикап «Форд». Шестицилиндровый. Купил на кладбище старых автомобилей. Моя мать сочла меня сумасшедшим. Но это были мои деньги. Через неделю мой драндулет уже ездил. Еще через одну – летал. К началу третьей моя мать уже разъезжала на нем по магазинам. Мы с ней выходили из бакалейной лавки, когда к нам подошел один человек и спросил у моей матери:
– Вы не хотите продать мне ваш грузовичок?
Мать вопросительно посмотрела на меня.
– Смотря сколько вы за него дадите.
После кое-каких расходов я увеличил сумму в четыре раза. Вскоре я уже вовсю «толкал» подержанные машины. Учитывая повальную дороговизну и грабительские банковские проценты, народ экономил на всем, чем мог, и я был только рад услужить людям. Возьми что-то старое и неисправное, выясни, в чем именно заключается эта неисправность, устрани ее или что-то замени – и переходи к следующей машине. Я разбирался в машинах и мог легко понять, что с ними не так.
Разумеется, я читал справочники и даже купил свою собственную подборку книг об автомобилях издательства «Чилтон», но было в моей голове нечто такое, что помогало мне с первого взгляда определить, почему что-то работает, а что-то, наоборот, нет.
Элли всегда была где-то поблизости. Очень часто мы все трое проводили время вместе – я, Элли и Бобби. Собирание всякой всячины на пляже было для нас своеобразной разновидностью охоты за сокровищами. Унаследовав от отца предпринимательский дух, Элли начала мастерить украшенные ракушками зеркала. Ее мать повесила их в домиках для молодоженов, а также торговала ими в ресторане.
Если и было на планете Земля место, где мы все трое были счастливы, так это песчаный берег мыса Сен-Блас. Никакие беды и печали не могли найти нас там. Ни мистер Билли. Ни теленовости. Ни слезы моей матери. Ни страдальческое выражение лица миссис Элеанор. Ни отсутствие моего отца. Дважды в сутки берег очищал себя. Не оставив даже следов вчерашнего дня. Наверно, именно поэтому мы и любили его.
Летом 1970 года, когда мне исполнилось пятнадцать, я купил себе развалюху-«Корвет» выпуска 1967 года с брезентовым верхом. В течение всего лета я совершал набеги на кладбища старых машин, чтобы шаг за шагом вновь вернуть его к жизни. Новый задний бампер, тормоза, новые сиденья, новый брезентовый верх, новые электрические провода.
Другим моим шедевром, откопанным на свалке, стал неисправный «Шевроле Монте-Карло», которому крупно не повезло, и он ненароком «обвился» вокруг телеграфного столба. Собственно говоря, от него почти ничего не осталось. Кроме мотора. Тот даже не пострадал. Зато крупно повезло мне – владелец автосвалки даже не удосужился заглянуть под капот и хотя бы разок на него взглянуть. Ведь поступи он так, не видать мне удачи как своих ушей. Потому что под капотом был двигатель «Шевроле» объемом в 350 кубических дюймов. Его техническое название было LT-1. Означало оно сразу несколько вещей – два карбюратора, высокую компрессию, низкий расход топлива, высокое КПД.
Если перевести это на простой английский язык, эту штука без особого напряга развивала скорость около 500 лошадиных сил. То есть не жрала бензин зря. Чуваки из автомастерской от зависти пускали слюни.
Мне страшно хотелось узнать, почему этот автомобиль так устроен, и я его разобрал, а потом винтик за винтиком собрал заново. Нет, даже лучше. После чего вставил эту оранжевую хромированную красотку в мой «Корвет», заменил заднюю передачу, соединил с мощной четырехскоростной камнедробильной трансмиссией и до полусмерти напугал собственную мать, когда взял ее с собой впервые прокатиться на этой машине с ветерком.
Когда мы вернулись к нашему дому, она убрала с дверной ручки побелевшие от напряжения пальцы, отстегнула ремень безопасности и покачала головой.
– Джо-Джо, ты впервые заставил родную мать обмочиться от страха.
Уже в первый месяц я получил около десятка предложений продать мою красотку.
К началу семидесятых ночные новости пестрели картинками американских парней, возвращавшихся домой в покрытых флагом гробах. Как и вся остальная страна, в половине седьмого вечера моя мать с постоянством религиозного фанатика садилась перед телеэкраном. И когда она целовала меня на сон грядущий, ее губы были солоны от слез.
– Мам, почему ты плачешь?
Бобби был на два года старше. Очкарик. Обожал историю. Держал на нашем заднем дворе кур и тратил заработанные от продажи яиц деньги на книги.
Однажды ночью, когда в наше окно светила луна, мать посмотрела на кровать моего брата. Его светлые волосы разметались по подушке. Было видно, как под закрытыми веками катаются туда-сюда глазные яблоки. Рядом с его головой лежала «История англоязычных народов» Черчилля.
Вытерев нос краем простыни, она поцеловала его в лоб и неслышно закрыла за собой дверь. После этого я стал обращать внимание на то, что говорил Уолтер Кронкайт[13], и заметил, что одно слово повторялось в его речах постоянно – «повестка». Поначалу я толком не понял, что это такое, и даже спросил у парней в автомагазине. Те просветили меня, что к чему. Вскоре мне уже не нужно было объяснять, почему мама плачет.
День, когда Бобби пришлют повестку, приближался.
Это был лишь вопрос времени. Он учился на младшем курсе колледжа, трудился полный рабочий день в ресторане и все время оглядывался через плечо. Вскоре я начал делать то же самое.
В первый день нашего выпускного класса Элли сидела рядом со мной на переднем сиденье моего «Корвета». Миссис Элеанор положила руку мне на предплечье и слегка пожала.
– Джозеф? – она редко называла меня полным именем.
– Да, мэм.
– Ты видишь, кто с тобой в машине?
– Да, мэм.
– Она – мой единственный ребенок.
– Да, мэм.
– Надеюсь, ты понимаешь, что она значит для меня все на свете?
Я почти не слышал ее из-за шума мотора.
– Да, мэм.
– И ты понимаешь, что она рассказывает мне все. Говоря «все», я имею в виду все.
Я кивнул.
– И ты знаешь, что означают эти черные цифры на белых щитах вдоль дорог.
Я уверенно кивнул и посмотрел на нее.
– Они говорят, на каком шоссе вы находитесь.
Она еще сильнее сжала мою руку.
– Я говорю о других цифрах.
Можно подумать, я не знал. Я улыбнулся и завел мотор до пяти тысяч оборотов в минуту. Для выхлопа у меня имелись прямые трубы с тонкими глушителями.
– Не волнуйтесь. Все будем в порядке! – заверил я ее, перекрикивая рев мотора.
Она отступила назад и скрестила на груди руки.
– Джозеф?
На протяжении всех четырнадцати миль до школы я ни разу – и Бог тому свидетель, – не нарушил ограничения скорости. Ни разу. Хотя каждый день без исключения Элли забрасывала ноги на приборную доску, и мы катили с ней, опустив верх, пока она кричала что-то облакам или во всю мощь легких горланила песню «Баловень судьбы» группы «Криденс Клиэруотер Ривайвл».
А потом наступил день, когда мир стал другим.
Глава 18