– Она – да, – раздраженно бросил я. – Даже не представляю, чем бы гордился он.
Бобби посмотрел на отцовское имя на могильном камне. Он как будто заглядывал в наше детство.
– Странно, как порой мелочи способны определить всю нашу жизнь.
Я кивнул, но промолчал. Он смахнул с материнской могилы желуди.
– Она бы точно гордилась.
– Чем?
– Тобой и мной. Что мы стоим здесь сейчас. Тем, что я до сих пор жив.
Я посмотрел на него.
– Бобби, я никогда не желал тебе смерти. Даже в самый плохой из дней. – Я дождался, пока он посмотрит мне в глаза. – Ты по-прежнему оглядываешься через плечо?
Он посмотрел на меня, отвернулся, затем покосился снова. Подлинная причина, почему он привел меня сюда.
– А я должен это делать?
– Если я и вынес какой-то урок из моей экскурсии на войну, так это, что, убив человека, ты не убиваешь боль.
Он с минуту пристально смотрел на меня.
– Ты уверен?
– Да. – Я медленно покачал головой.
Бобби улыбнулся.
– Ты помнишь, как папаша Элли выбил дверь, и ты огрел его гаечным ключом?
– А ты откусил ему пол-уха?
Мы рассмеялись. Этот звук удивил нас обоих. Но мы промолчали, и его эхо растаяло между деревьями.
– Я полтора месяца питался через соломинку, – сказал я, когда оно окончательно стихло.
– Я так себе тебя и представляю. Стоишь над ее матерью. Грудью загородив Элли. Смотришь на этого чокнутого старого алкаша и говоришь ему, что не позволишь ему выкидывать фокусы. По крайней мере, сегодня.
Я сжевал еще один антацид.
– Мужество всегда имеет свою цену.
Он рассмеялся и помахал рукой перед ширинкой брюк.
– Мне пришлось переодевать штаны.
Я рассмеялся и с прищуром посмотрел на него.
– Я представлял тебя иначе.
– Не знаю, хочу ли я это знать.
– Ты стоишь рядом с Элли. В церкви.
Эта картинка была ему хорошо знакома.
– Не самый лучший момент в моей жизни.
– Вынужден с тобой согласиться, – я задумался. – Довольно болезненный.
Он ответил не сразу. А когда заговорил, то гораздо мягче.
– Я, бывало, искал тебя глазами в толпе. В окнах. В темных переулках. В проезжающих мимо машинах. Я был уверен, что ты меня поджидаешь.
– Это потому, что я тебя поджидал.
– А я думал, что это просто паранойя.
– Майами. Кампания вторых перевыборов. Снял номер рядом с твоим в отеле «Балтимор». На верхнем этаже. Когда ты в два часа ночи с телефоном в руке вышел на балкон, я стоял в трех футах от тебя.
– Это было давно.
– Шесть лет спустя ты выступал в роли ведущего на каком-то празднике в Дисней-парке. Во время парада я вел твою машину. Спрятав под костюмом дробовик.
Его брови поползли вверх.
– Позднее, когда ты выступал в Музее аэронавтики в Пенсаколе, я заперся в соседней с тобой кабинке в туалете. С гитарной струной в руке.
– А почему именно с гитарной струной?
– Да так… – пожал плечами я.
– И тоже во время этой своей экскурсии?
Я кивнул.
– И что же остановило тебя?
Я пожал плечами.
– То же, что останавливало на протяжении сорока лет. Что останавливает и сейчас.
Он покосился на своих качков-телохранителей.
– То есть…
– Не поможет. Ты или я.
– Ты уверен?
– У меня есть опыт.
Он кивнул.
– Джо-Джо? – он произнес эти слова мягко, опустив подбородок себе на грудь. – Не надо недооценивать боль другого человека.
Я повернулся к нему. Его телохранители тотчас шагнули в нашу сторону. Бобби взмахом руки велел им отойти.
– Ты трезв? – спросил я.
– Да. – Он отвел глаза.
Я подождал, когда он вновь посмотрит на меня.
– Точно?
Бобби потер ладони.
– Да.
– Да, нелегкие были годы. – Я озвучил то, что чувствовали мы оба. – Мы все как будто что-то потеряли.
– Особенно ты, – согласился он.
– Почему ты так думаешь? – Раньше таких признаний я от него не слышал.
– Я видел твое дело.
– Ты хочешь сказать, что оно и правда заведено?
– Официально нет, – рассмеялся он. – Но я получил к нему доступ. Высшая степень секретности.
– И как тебе это удалось?
– Я – председатель сенатской комиссии по делам Вооруженных сил США. Я вижу то, что видит президент, – он улыбнулся. – Иногда даже раньше, чем он.
– Иронично, как ты думаешь?
– Это точно, – кивнул он.
Он положил мне на плечо руку. Как будто наводил мосты. Впервые за десятки лет мой брат дотронулся до меня.
– Рад видеть тебя, Джозеф. – В его голосе я не заметил даже нотки злорадства.
– Бобби?
Бобби посмотрел на отцовское имя на могильном камне. Он как будто заглядывал в наше детство.
– Странно, как порой мелочи способны определить всю нашу жизнь.
Я кивнул, но промолчал. Он смахнул с материнской могилы желуди.
– Она бы точно гордилась.
– Чем?
– Тобой и мной. Что мы стоим здесь сейчас. Тем, что я до сих пор жив.
Я посмотрел на него.
– Бобби, я никогда не желал тебе смерти. Даже в самый плохой из дней. – Я дождался, пока он посмотрит мне в глаза. – Ты по-прежнему оглядываешься через плечо?
Он посмотрел на меня, отвернулся, затем покосился снова. Подлинная причина, почему он привел меня сюда.
– А я должен это делать?
– Если я и вынес какой-то урок из моей экскурсии на войну, так это, что, убив человека, ты не убиваешь боль.
Он с минуту пристально смотрел на меня.
– Ты уверен?
– Да. – Я медленно покачал головой.
Бобби улыбнулся.
– Ты помнишь, как папаша Элли выбил дверь, и ты огрел его гаечным ключом?
– А ты откусил ему пол-уха?
Мы рассмеялись. Этот звук удивил нас обоих. Но мы промолчали, и его эхо растаяло между деревьями.
– Я полтора месяца питался через соломинку, – сказал я, когда оно окончательно стихло.
– Я так себе тебя и представляю. Стоишь над ее матерью. Грудью загородив Элли. Смотришь на этого чокнутого старого алкаша и говоришь ему, что не позволишь ему выкидывать фокусы. По крайней мере, сегодня.
Я сжевал еще один антацид.
– Мужество всегда имеет свою цену.
Он рассмеялся и помахал рукой перед ширинкой брюк.
– Мне пришлось переодевать штаны.
Я рассмеялся и с прищуром посмотрел на него.
– Я представлял тебя иначе.
– Не знаю, хочу ли я это знать.
– Ты стоишь рядом с Элли. В церкви.
Эта картинка была ему хорошо знакома.
– Не самый лучший момент в моей жизни.
– Вынужден с тобой согласиться, – я задумался. – Довольно болезненный.
Он ответил не сразу. А когда заговорил, то гораздо мягче.
– Я, бывало, искал тебя глазами в толпе. В окнах. В темных переулках. В проезжающих мимо машинах. Я был уверен, что ты меня поджидаешь.
– Это потому, что я тебя поджидал.
– А я думал, что это просто паранойя.
– Майами. Кампания вторых перевыборов. Снял номер рядом с твоим в отеле «Балтимор». На верхнем этаже. Когда ты в два часа ночи с телефоном в руке вышел на балкон, я стоял в трех футах от тебя.
– Это было давно.
– Шесть лет спустя ты выступал в роли ведущего на каком-то празднике в Дисней-парке. Во время парада я вел твою машину. Спрятав под костюмом дробовик.
Его брови поползли вверх.
– Позднее, когда ты выступал в Музее аэронавтики в Пенсаколе, я заперся в соседней с тобой кабинке в туалете. С гитарной струной в руке.
– А почему именно с гитарной струной?
– Да так… – пожал плечами я.
– И тоже во время этой своей экскурсии?
Я кивнул.
– И что же остановило тебя?
Я пожал плечами.
– То же, что останавливало на протяжении сорока лет. Что останавливает и сейчас.
Он покосился на своих качков-телохранителей.
– То есть…
– Не поможет. Ты или я.
– Ты уверен?
– У меня есть опыт.
Он кивнул.
– Джо-Джо? – он произнес эти слова мягко, опустив подбородок себе на грудь. – Не надо недооценивать боль другого человека.
Я повернулся к нему. Его телохранители тотчас шагнули в нашу сторону. Бобби взмахом руки велел им отойти.
– Ты трезв? – спросил я.
– Да. – Он отвел глаза.
Я подождал, когда он вновь посмотрит на меня.
– Точно?
Бобби потер ладони.
– Да.
– Да, нелегкие были годы. – Я озвучил то, что чувствовали мы оба. – Мы все как будто что-то потеряли.
– Особенно ты, – согласился он.
– Почему ты так думаешь? – Раньше таких признаний я от него не слышал.
– Я видел твое дело.
– Ты хочешь сказать, что оно и правда заведено?
– Официально нет, – рассмеялся он. – Но я получил к нему доступ. Высшая степень секретности.
– И как тебе это удалось?
– Я – председатель сенатской комиссии по делам Вооруженных сил США. Я вижу то, что видит президент, – он улыбнулся. – Иногда даже раньше, чем он.
– Иронично, как ты думаешь?
– Это точно, – кивнул он.
Он положил мне на плечо руку. Как будто наводил мосты. Впервые за десятки лет мой брат дотронулся до меня.
– Рад видеть тебя, Джозеф. – В его голосе я не заметил даже нотки злорадства.
– Бобби?