Я сидел и слушал. Роско изучал окружающую обстановку, обнюхивая дюны между водой и дорогой. Увидев, как в рощице невысоких пальм в четверти мили от нас мелькнул его нос, я свистнул, подзывая пса. Роско вернулся с длинной палкой в зубах. Лишь когда он был совсем рядом, я понял, что это не просто палка.

Подойдя, пес встал перед нами, и Элли вновь зажала ладонью рот, чтобы не разрыдаться. Роско обнаружил трость Джейка Гибсона! Я взял ее у него из пасти и передал Элли. Та приняла ее из моих рук. Бережно, словно новорожденного младенца. Или сложенный флаг. Затем прижала ее к груди и что-то невнятно проговорила. И, наконец, опустилась перед Роско на колени и сказала «спасибо».

Мы просидели с ней так почти час, омываемые рокотом прибоя. Наконец Элли встала и посмотрела на покореженный грузовик.

– Я лишь хочу попросить у него прощения.

Я обнял ее за плечи.

– Мертвые уже простили живых.

Она подняла глаза.

– Откуда ты знаешь?

Я обернулся и бросил взгляд за десять тысяч миль у меня за спиной.

– Я видел их лица.



Элли жила в одном из четырех коттеджей для молодоженов, которые когда-то были частью планов ее отца для «Пылесоса», как мы ласково называли «Голубой торнадо». Чтобы расплатиться с долгами, она была вынуждена заложить ресторан. Учитывая склонность отца к азартным играм, стоимость лечения от наркозависимости первого мужа, содержание приморского ресторана, а также цену нового тягача Джейка, – который обошелся почти в четверть миллиона долларов, – не говоря уже о других краткосрочных кредитах под высокие проценты, которые она была вынуждена брать, чтобы хоть как-то удержаться на плаву, ее долги впечатляли. Когда ее отношения с Джейком окончательно испортились и Элли уже не смогла выплачивать банкам суммы, она просто махнула на все рукой – мол, будь что будет. Хотя банк конфисковал в счет долга ее ресторан, коттеджи считались отдельной недвижимостью и не были привязаны к кредиту. Она спала в одном, а три других потихоньку догнивали. Чтобы как-то сводить концы с концами, она устроилась официанткой в заведение Билли Боба «Пиво и Креветки» в Апалачиколе. Когда Джейк позвонил ей, она стояла за барной стойкой.

Я отвез ее домой. Вид у нее был измученный. Лицо осунулось, глаза ввалились. Как будто она не спала целую неделю. Неделю. Я велел ей лечь в постель, пообещав, что когда она проснется, я уже буду у нее. Уговаривать ее не пришлось. Взяв в постель трость, она свернулась калачиком на кровати и провалилась в сон еще до того, как я закрыл дверь.

На следующее утро ее разбудил Роско, лизавший ей руку. Открыв глаза, она вспомнила, что сегодня хоронит мужа. Или, по крайней мере, его трость.

Кладбище располагалось на северном краю острова. Родственники Элли покоились там бок о бок, а в нескольких футах от них в земле зияла новая яма. Похороны были скромные. Присутствующих можно было пересчитать по пальцам. Пытаясь утешить Элли, нанятый Остином пастор, произнес несколько добрых слов. Затем он и Остин оставили нас наедине с пустым гробом. Элли положила внутрь трость. Я закрыл крышку. Затем мы молча постояли пару минут. Внезапно позади нас на посыпанную ракушечником дорогу въехали два огромных внедорожника с затемненными стеклами. Когда они остановились, из машины вышли два телохранителя в черных костюмах, в наушниках и зеркальных очках. Один придержал заднюю дверь, второй окинул глазами кладбище.

Из двери вылез какой-то мужчина и, помахав рукой, направился к нам. Он постарел. Как будто стал ниже ростом. Седые волосы. Он обнял Элли и, поцеловав ее в щеку, сказал:

– Мои соболезнования Элли. Самые искренние.

Затем он повернулся ко мне и протянул руку.

– Привет Джо-Джо. Рад тебя видеть.

Сенатор Бобби Брукс, отзаседавший в Вашингтоне пять сроков, был известен всем просто как Би-Би. Бобби был всеобщий любимец. Он неизменно выигрывал выборы с огромным отрывом от конкурентов и сделал для укрепления армии больше, чем все остальные сенаторы, вместе взятые. К его советам прислушивался сам президент, его часто можно было увидеть на телеэкране, и ему вечно задавали вопрос, когда же, наконец, он сам будет баллотироваться на пост главы страны.

На этот вопрос он всегда отвечал отрицательно, говоря, что ему это не интересно. Так что если и был на Капитолийском холме всеми любимый ястреб, то это был сенатор Брукс.

– Бобби, – я пожал ему руку, и его телохранители шагнули ближе.

Он схватил мою руку обеими руками и довольно долго ее сжимал. Когда же он, наконец, отпустил мою руку, телохранители пристально на меня посмотрели и, видимо решив, что я не представляю угрозы, отошли на пару шагов. Бобби вновь обнял Элли за плечи.

– Мои самые искренние соболезнования, – повторил он.

Она кивнула. Бобби повернулся к ней и взял ее руки.

– Я заставил полицию посмотреть спутниковые снимки, – сказал Бобби и на миг умолк. – Он не мучился. Все произошло быстро.

– Спасибо, – ответила она, сглотнув слезы.

– Если тебе что-то надо… Что угодно. Не стесняйся.

Я знал: это было сказано не ради красного словца. Бобби никогда не кривил душой. Именно эта искренность и снискала ему всеобщую любовь.

Элли обняла его, после чего он вновь повернулся ко мне. Бросив прощальный взгляд в угол кладбища, на могилы наших родителей, он снова надел очки, вернулся к машине и уехал. Откуда-то появились два парня и опустили гроб в землю.

Элли стояла и тихо плакала. Взяв ее под руку, я бережно развернул ее и повел прочь от могилы к дому. Здесь она вновь забралась в кровать и уснула, как Джейк.



Одна мысль не давала мне покоя. Место, где нашлась его трость. Почти в четверти мили от места аварии. Да, взрывом ее вполне могло отбросить на такое расстояние. Даже дальше. Но она была целехонькая. Ни единой царапины. А ведь любая вещь, выброшенная взрывом, должна нести на себе его следы.

Пока Элли спала, я вернулся на место аварии и осмотрелся. Не скажу, что я разбираюсь в тягачах, но ни единый кусок металла, никакая часть корпуса или дверь и близко не лежали рядом с «питербилтом». Что показалось мне странным.

Пока я рассматривал останки машины, ко мне сзади подъехали все те же два черных внедорожника. Из одного вышел мой брат. Без пиджака. Без галстука. Рукава рубашки закатаны.

– У тебя найдется минутка?

Вслед за внедорожниками я вернулся на кладбище. Выйдя из машины, Бобби дождался меня, после чего мы вместе зашагали к могилам наших родителей. Роско обежал все могильные камни, а на некоторые даже поднял лапу. Последней пострадала могила моего отца. Я сжевал два антацида.

Бобби посмотрел на меня, затем на могилу и снова на меня.


– Да, сколько лет…

– Это точно.

Мама умерла двадцать лет назад. Отец последовал за ней какое-то время спустя. Он купил участки, когда они только поженились – что лично я всегда считал чем-то вроде извращения. Похоронить его здесь не было моим решением. Я не видел его после того, как мы похоронили мать.

– Это ты взял на себя его похороны?

– Нет.

– И не я. – Мы оба проводили взглядом желтую пунктирную линию собачьей мочи, петлявшую по песку. – Когда ты видел его в последний раз?

– В тот день, когда мы хоронили маму.

– Неужели? – Похоже, я его удивил.

Мы с братом не разговаривали уже давно, очень-очень давно.

– По пути с острова я остановился, чтобы заправиться. Очевидно, отец слышал про похороны и пришел либо засвидетельствовать свое уважение, либо порыться в ее личных вещах, в надежде откопать пару монет. Я наткнулся на него возле кассы. Он меня не узнал. Я был выше. Крепче. Он оттолкнул меня плечом, что-то сердито пробормотал, после чего принялся накачивать бензин в свой старый, с брезентовым верхом «мустанг». Когда я, заплатив, вернулся к бензоколонке, он все еще что-то сердито бормотал себе под нос в адрес «подонка с конским хвостом». Помню, я усмехнулся, и он спросил, что я нашел смешного.

– Тебя, старикан, – ответил я.

Он обрушил на меня поток проклятий. Сказал, что научит меня уважать старших. До меня дошло: он понятия не имеет, кто перед ним. Я сломал ему челюсть, разбил левый глаз и оставил лежать без сознания на бетоне. Выезжая с заправки, я зашвырнул ключи от его машины в пруд.

– Тебе стало легче? – рассмеялся Бобби.

– Если честно, то нет.

Он смотрел на меня, пока я дожевывал антацид.

– Ты все еще пьешь молоко и ешь шоколадное печенье?

– Да, – улыбнулся я.

Он снял солнечные очки и повертел их в руке.

– Как в целом твои дела?

– С переменным успехом. А твои?

– То же самое. – Он никогда не мог солгать при матери. – Тебе что-то нужно?

– Вы там еще не изобрели машину времени? – усмехнулся я.

– Пока нет, – он улыбнулся и покачал головой.

– Когда изобретете, сообщи.

– Да, тебе – первому.

– Да, и передай этим ребятам из ассоциации ветеранов, чтобы они прекратили наезжать на меня из-за моего инсулина.

– Будет сделано. – Он посмотрел на свежую, влажную землю могилы Джейка Гибсона. – Как там Элли?

Я пожал плечами.

– Сейчас спит.

– Как ты узнал?

– Долгая история, но если коротко: я увидел дым. А ты?

– Она позвонила.

– Разумно, – кивнул я.

– Не совсем так. – Бобби покачал головой. – Если честно, спросила у меня, знаю ли я, как найти тебя. Я сказал ей, что нет, не знаю. Что, по-моему, у тебя домишко где-то в горах. Но что касается телефона… то я понятия не имею, какой у тебя номер.

Я посмотрел на могильный камень матери.

– Порой лучше, если меня не может найти целый мир, – усмехнулся я. – А я его.

– Они бы гордились. – Бобби кивком указал на родительские могилы.