— На курсы — не в школу. Но да, оба ходили на эти курсы. Но только одна из них — в Хюсебю.
Фалк достал ручку и обвел красными чернилами имя Астрид Клевен.
— Что вы можете рассказать о ней?
Фалк пожал плечами.
— Живет тут неподалеку.
— Молодая? Старая?
— Примерно моего возраста.
— Когда она училась в Хюсебю?
— В конце шестидесятых.
— Интересно, знакома ли она с теорией о масках злости.
— Думаю, все несколько сложнее. У нее синдром Дауна.
— Значит ли это, что она не может общаться?
— Честно говоря, я не знаю. Она мало говорит, к тому же то, что она говорит, могут понять только самые близкие.
— Вот как. Тогда, наверное, будет эффективнее сначала поговорить со школой, в первую очередь с тем учителем, который продвигал теорию масок.
— Маски злости. — Фалк как будто бы не до конца верил в символическое значение маски.
— Я думаю, если Астрид Клевен действительно училась у этого учителя, это доказывало бы, что именно она нарисовала рисунок, который вы нашли в гараже. И если учитель все еще жив, он мог бы рассказать нам, почему она его нарисовала. Суть же маски в том, чтобы проработать психологическую травму, так?
Фалк резко задвинул папку на место на полке.
— Травмы бывают разными. Сам синдром уже может быть травмой.
— Она слепая или слабовидящая?
— Она носит на лице очки размером с бутылочные донышки, так что, видимо, немного видит.
— То есть слабовидящая. Нападения на людей с ограниченными возможностями случаются чаще, чем мы думаем. Астрид Клевен не только слабовидящая, у нее еще и задержка в развитии. И если она ходила в школу Хюсебю в конце шестидесятых, значит, травма, с которой она пыталась разобраться с помощью рисования, была нанесена до этого времени.
Фалк потер виски. Заметив, что коллега погрустнел, а глаза его остекленели, Рино решил сменить тему разговора.
— Хватит об этом, вы помните учительницу, о которой говорил Тофтен, пролистывая старые документы? Сёльви Унстад?
— Я помню, он упоминал ее.
— Я подумал, что надо бы ее разыскать.
— А она-то тут при чем?
— Надеюсь, ни при чем, но так как она была в то время молодой учительницей, возможно, она единственная из учителей школы в Винстаде, кто все еще жив. И я надеюсь, она сможет рассказать нам что-нибудь о братьях Стрём.
Казалось, Фалк снова углубился в свои мысли.
— Она переехала в Трумсё, — резко сказал он.
— В Трумсё?
— Как-то раз я ее встретил. Лет двадцать пять назад, не меньше. Она сама меня узнала.
— Ничего себе. Вы же были еще ребенком, когда она уехала.
— Да.
— Где вы ее встретили?
— В Сволвере. Она ждала паром.
— Трумсё. я позвоню в реестр населения, чтобы узнать, где она живет.
— Она оттуда уехала — так она сказала. Поселилась на острове Вествогёй.
Рино почувствовал, как по спине от нетерпения побежали мурашки.
— Она сказала, где именно на острове она поселилась?
— Скорее всего сказала, только я забыл.
— Можете кое-что сделать для меня?
Фалк вопросительно взглянул на Рино.
— Войдите в компьютер и найдите номер телефона администрации на острове Вествогёй.
Через полминуты инспектор уже звонил в реестр населения и с надеждой спрашивал, проживает ли в коммуне Сёльви Унстад, прекрасно понимая, что она могла сменить имя. Ответ обрадовал и в то же время удивил его. Сёльви Унстад все еще жила на Вествогёй, так что совершенно непонятно, почему здесь о ней никто ничего не слышал с момента ее отъезда. Ведь она жила всего в часе езды.
Рино уехал от Фалка, абсолютно убежденный в том, что случившееся пятьдесят лет назад оставило неизгладимый след в душах очень многих людей.
Уже начало смеркаться, когда он въехал в туннель, ведущий на Вествогёй. Выехав в другую коммуну, он подправил зеркало заднего вида и снова увидел свой новый облик. Он был похож на прилизанного биржевого спекулянта.
Он проехал мимо административного центра в Лекнесе и поехал дальше по направлению на Сволвер. Около двадцати пяти километров от Лекнеса, сказала женщина в реестре населения, и добавила, что дом престарелых находится примерно в километре от того места, где дорога делает резкий поворот. Выкрашенный в белый цвет дом, который на вид был старше Рино, стоял в окружении елей и рябин. Рино подумал, что в таком месте было бы неплохо провести свои последние годы, медленно жить, чувствуя, как постепенно угасают силы.
Он вышел из машины и размял ноги. Муниципалитет нельзя было упрекнуть в том, что пожилых тут отправляют в глухую резервацию, ведь просто выглянув из окна, постояльцы могли любоваться всеми красотами лофотенской природы: гигантская гора, окруженная закругленными и протяженными холмами. Озеро, живописно разделяющее горный массив. И только пара длинных горных хребтов загораживала вид на море.
Войдя внутрь, Рино заметил, что, хотя муниципалитет когда-то сделал выбор в пользу благополучия и благоденствия стариков, годы дефицита бюджета не прошли незаметно. Одна из медсестер с улыбкой направилась навстречу ему.
— Кого-то ищете? — блеск ее глаз не оставлял сомнений. Хотя большую часть шевелюры Рино потерял, его шарм все еще был при нем.
— Сёльви Унстад, — сказал он, улыбаясь в ответ.
— А, Сёльви. Подождите здесь, пожалуйста.
В ожидании Рино обдумывал идею о том, чтобы провести последние годы жизни в подобном месте.
К нему вышла другая медсестра, полненькая женщина лет шестидесяти, она искренне улыбалась.
— Вы хотели поговорить с Сёльви?
Он кивнул.
— Вам придется воспользоваться нашей помощью. К сожалению, у бедняжки плоховато с речью. Инсульт, — пояснила она.
— Но она может общаться?
— Мы неплохо ее понимаем.
Его проводили в небольшую гостиную с потрепанными старыми креслами, четверо постояльцев посмотрели на него, некоторые даже с любопытством. Он сразу же понял, кто именно из них — пожилая учительница. Лицо перекосилось, но в молодости Сёльви Унстад, без сомнения, была очень красивой женщиной. Она двигалась нервно, как марионетка, и, хотя взгляд казался отрешенным, глаза излучали тепло и доброту. Понятно, почему ученики так обожали свою учительницу.
— Найдите Исаака, — сказала другая женщина — с лицом, покрытым густой сеткой морщин. Если верить убеждению, будто морщины появляются от беспокойства, в жизни этой женщине, видимо, пришлось очень нелегко.
— Исаак там совсем один, — ее тонкий голос дрожал.
Сёльви пробормотала что-то медсестре, которая пересказала ее слова:
— Исаак — это кот. Он потерялся, когда она переехала сюда.
— Найдите Исаака.
— Думаю, нам лучше перейти в палату, — медсестра помогла хрупкой женщине встать и пересесть в инвалидное кресло.
— Там мы сможем поговорить спокойно, — добавила она.
Палата, маленькая и скромно обставленная, была, однако, по-домашнему уютной. На одной из стен висел рисунок: три птички на камне, окруженном зеркальной гладью моря.
— Вот так. Вы в кресло сядете?
Сёльви едва заметно кивнула. Медсестра подвинула кресло к кровати и присела на ее краешек.
Рино разместился на единственном в комнате стуле.
— Я приехал, чтобы поговорить с вами о том времени, когда вы преподавали, в Винстаде.
Он сразу же заметил, как изменилось выражение ее лица.
— Вы долго там проработали?
Сёльви пробормотала что-то, что он расценил как «два года», медсестра подтвердила его догадку.
Фалк достал ручку и обвел красными чернилами имя Астрид Клевен.
— Что вы можете рассказать о ней?
Фалк пожал плечами.
— Живет тут неподалеку.
— Молодая? Старая?
— Примерно моего возраста.
— Когда она училась в Хюсебю?
— В конце шестидесятых.
— Интересно, знакома ли она с теорией о масках злости.
— Думаю, все несколько сложнее. У нее синдром Дауна.
— Значит ли это, что она не может общаться?
— Честно говоря, я не знаю. Она мало говорит, к тому же то, что она говорит, могут понять только самые близкие.
— Вот как. Тогда, наверное, будет эффективнее сначала поговорить со школой, в первую очередь с тем учителем, который продвигал теорию масок.
— Маски злости. — Фалк как будто бы не до конца верил в символическое значение маски.
— Я думаю, если Астрид Клевен действительно училась у этого учителя, это доказывало бы, что именно она нарисовала рисунок, который вы нашли в гараже. И если учитель все еще жив, он мог бы рассказать нам, почему она его нарисовала. Суть же маски в том, чтобы проработать психологическую травму, так?
Фалк резко задвинул папку на место на полке.
— Травмы бывают разными. Сам синдром уже может быть травмой.
— Она слепая или слабовидящая?
— Она носит на лице очки размером с бутылочные донышки, так что, видимо, немного видит.
— То есть слабовидящая. Нападения на людей с ограниченными возможностями случаются чаще, чем мы думаем. Астрид Клевен не только слабовидящая, у нее еще и задержка в развитии. И если она ходила в школу Хюсебю в конце шестидесятых, значит, травма, с которой она пыталась разобраться с помощью рисования, была нанесена до этого времени.
Фалк потер виски. Заметив, что коллега погрустнел, а глаза его остекленели, Рино решил сменить тему разговора.
— Хватит об этом, вы помните учительницу, о которой говорил Тофтен, пролистывая старые документы? Сёльви Унстад?
— Я помню, он упоминал ее.
— Я подумал, что надо бы ее разыскать.
— А она-то тут при чем?
— Надеюсь, ни при чем, но так как она была в то время молодой учительницей, возможно, она единственная из учителей школы в Винстаде, кто все еще жив. И я надеюсь, она сможет рассказать нам что-нибудь о братьях Стрём.
Казалось, Фалк снова углубился в свои мысли.
— Она переехала в Трумсё, — резко сказал он.
— В Трумсё?
— Как-то раз я ее встретил. Лет двадцать пять назад, не меньше. Она сама меня узнала.
— Ничего себе. Вы же были еще ребенком, когда она уехала.
— Да.
— Где вы ее встретили?
— В Сволвере. Она ждала паром.
— Трумсё. я позвоню в реестр населения, чтобы узнать, где она живет.
— Она оттуда уехала — так она сказала. Поселилась на острове Вествогёй.
Рино почувствовал, как по спине от нетерпения побежали мурашки.
— Она сказала, где именно на острове она поселилась?
— Скорее всего сказала, только я забыл.
— Можете кое-что сделать для меня?
Фалк вопросительно взглянул на Рино.
— Войдите в компьютер и найдите номер телефона администрации на острове Вествогёй.
Через полминуты инспектор уже звонил в реестр населения и с надеждой спрашивал, проживает ли в коммуне Сёльви Унстад, прекрасно понимая, что она могла сменить имя. Ответ обрадовал и в то же время удивил его. Сёльви Унстад все еще жила на Вествогёй, так что совершенно непонятно, почему здесь о ней никто ничего не слышал с момента ее отъезда. Ведь она жила всего в часе езды.
Рино уехал от Фалка, абсолютно убежденный в том, что случившееся пятьдесят лет назад оставило неизгладимый след в душах очень многих людей.
Уже начало смеркаться, когда он въехал в туннель, ведущий на Вествогёй. Выехав в другую коммуну, он подправил зеркало заднего вида и снова увидел свой новый облик. Он был похож на прилизанного биржевого спекулянта.
Он проехал мимо административного центра в Лекнесе и поехал дальше по направлению на Сволвер. Около двадцати пяти километров от Лекнеса, сказала женщина в реестре населения, и добавила, что дом престарелых находится примерно в километре от того места, где дорога делает резкий поворот. Выкрашенный в белый цвет дом, который на вид был старше Рино, стоял в окружении елей и рябин. Рино подумал, что в таком месте было бы неплохо провести свои последние годы, медленно жить, чувствуя, как постепенно угасают силы.
Он вышел из машины и размял ноги. Муниципалитет нельзя было упрекнуть в том, что пожилых тут отправляют в глухую резервацию, ведь просто выглянув из окна, постояльцы могли любоваться всеми красотами лофотенской природы: гигантская гора, окруженная закругленными и протяженными холмами. Озеро, живописно разделяющее горный массив. И только пара длинных горных хребтов загораживала вид на море.
Войдя внутрь, Рино заметил, что, хотя муниципалитет когда-то сделал выбор в пользу благополучия и благоденствия стариков, годы дефицита бюджета не прошли незаметно. Одна из медсестер с улыбкой направилась навстречу ему.
— Кого-то ищете? — блеск ее глаз не оставлял сомнений. Хотя большую часть шевелюры Рино потерял, его шарм все еще был при нем.
— Сёльви Унстад, — сказал он, улыбаясь в ответ.
— А, Сёльви. Подождите здесь, пожалуйста.
В ожидании Рино обдумывал идею о том, чтобы провести последние годы жизни в подобном месте.
К нему вышла другая медсестра, полненькая женщина лет шестидесяти, она искренне улыбалась.
— Вы хотели поговорить с Сёльви?
Он кивнул.
— Вам придется воспользоваться нашей помощью. К сожалению, у бедняжки плоховато с речью. Инсульт, — пояснила она.
— Но она может общаться?
— Мы неплохо ее понимаем.
Его проводили в небольшую гостиную с потрепанными старыми креслами, четверо постояльцев посмотрели на него, некоторые даже с любопытством. Он сразу же понял, кто именно из них — пожилая учительница. Лицо перекосилось, но в молодости Сёльви Унстад, без сомнения, была очень красивой женщиной. Она двигалась нервно, как марионетка, и, хотя взгляд казался отрешенным, глаза излучали тепло и доброту. Понятно, почему ученики так обожали свою учительницу.
— Найдите Исаака, — сказала другая женщина — с лицом, покрытым густой сеткой морщин. Если верить убеждению, будто морщины появляются от беспокойства, в жизни этой женщине, видимо, пришлось очень нелегко.
— Исаак там совсем один, — ее тонкий голос дрожал.
Сёльви пробормотала что-то медсестре, которая пересказала ее слова:
— Исаак — это кот. Он потерялся, когда она переехала сюда.
— Найдите Исаака.
— Думаю, нам лучше перейти в палату, — медсестра помогла хрупкой женщине встать и пересесть в инвалидное кресло.
— Там мы сможем поговорить спокойно, — добавила она.
Палата, маленькая и скромно обставленная, была, однако, по-домашнему уютной. На одной из стен висел рисунок: три птички на камне, окруженном зеркальной гладью моря.
— Вот так. Вы в кресло сядете?
Сёльви едва заметно кивнула. Медсестра подвинула кресло к кровати и присела на ее краешек.
Рино разместился на единственном в комнате стуле.
— Я приехал, чтобы поговорить с вами о том времени, когда вы преподавали, в Винстаде.
Он сразу же заметил, как изменилось выражение ее лица.
— Вы долго там проработали?
Сёльви пробормотала что-то, что он расценил как «два года», медсестра подтвердила его догадку.