– Вот так и продолжайте. Не знаю, кто вам дал такой рецепт, но этот человек отлично разбирался в медицине. Ну а на этом мы с вами закончим, знаю, их светлость ждёт вас очень, а таких людей нельзя заставлять время терять попусту, это и болезни провоцирует, а даже иногда со смертельным исходом.

– Спасибо, Мирон Ипатич. На самом деле отлично себя чувствую. Сколько с меня?

– Я у боярина на службе, так что не обижайте меня подношением малым.

– Десять золотых не обидят?

Доктор улыбнулся.

– В самый раз.

– Филя, – повернулся я к попутчику, – моя сотня у тебя?

Тот одобрительно кивнул головой, вытащил из кармана пачку.

Я отсчитал три бумажки, протянул врачу.

– Примите от благодарного пациента. И вот пять золотых вашей помощнице.

Врач рассмеялся.

– Ох Любушка. Тут корячишься над почти трупом, вправляешь все, в говне и соплях тонешь, а она пришла, задницей повертела и всё – больше не надо ничего. Ладно, шучу, она тоже тут и в говнах, и в соплях, и простыни меняла всю ночь, так что заслужила.

Сунул бумажки в карман и вышел, что-то насвистывая.

– За такое лечение и пятёрки обоим бы хватило, – Филя подтолкнул меня к двери. – Но тут ты прав, Мирона обижать нельзя, он, если что, с нами и забесплатно возится, как с детьми малыми, ну кто там пальчик порежет или руку ему отхватят по самое бедро.

Ехать никуда не пришлось. Больница находилась на одной территории с личными покоями боярина Россошьева, а те, в свою очередь, примыкали к княжеской канцелярии, которая, как и другие местные службы, находилась неподалёку от княжьего дворца, но отдельно от него, чтобы не отвлекать князя пустыми государственными заботами. Это мне Филя объяснил, быстрым шагом пролетая паутину коридоров. На мои вопросы отвечать отказывался, мол, придёшь, сам все увидишь, только подгонял.

Когда мы, практически в мыле, влетели в небольшую комнату, где сидели два знакомых мне по допросной молодых человека, Филя спросил:

– Ну что, успели?

– Почти, – один близнец показал на часы, показывавшие семь утра, – их сиятельство десерт вкушают, так что ещё немного, и опоздали бы.

– Уф, – Филя вытер лоб, – уж торопились как, но успели, повезло. Садись, чего там, пока их сиятельство десерт не умнут, нам тут ждать.

И подтолкнул меня к стульям, а сам подсел к помощникам боярина-тиуна. Под их бормотание, сначала оживлённое и весьма продуктивное, судя по звуку монет и шелесту купюр, а потом просто скучное, я задремал. Обсуждали они какие-то совершенно неинтересные мне темы, вроде кого казнят на следующей неделе и почему князь до сих пор не подписал указ о каких-то фалерах[5]. Проснулся только от чувствительного пинка, Филя тянул меня вверх.

– Вставай быстро, засоня, боярин идёт.

Я уж хотел сказать, куда этому боярину идти, но вовремя спохватился. Не поймут тут такие шутки, не для той аудитории юмор. Встал, даже более или менее ровно.

– А вот и наш подсудимый, – меланхолично сказал боярин какому-то длинному господину в тоге, с золотым поясом и собольей шапкой на голове, маша в мою сторону рукой с зажатой в ней обкусанной вафлей. Смотрелся его спутник очень смешно. Особенно с валенками на ногах.

Еле удержался, чтобы не хохотнуть, запоздавшая пара прошествовала в покои, куда за ними на полусогнутых проследовал один из сладкой парочки, впрочем, он был там недолго, вышел, аккуратно придерживая дверь.

– Зовут.

– Иди, – Филя подтолкнул меня в спину и на мой взгляд пояснил, – нам не по чину в светлых покоях рассиживать, мы тут подождём.

Покои действительно были светлые – окна во всю стену, с потолка до пола, за приоткрытыми атласными шторами был виден двор, на котором челядь убирала снег, попутно играя в снежки. Снега было много, челяди не то чтобы очень, и развлечение грозило затянуться надолго. Несколько повозок с закутанными в тулупы возницами, которых выдавал только идущий откуда-то из глубины одежды пар, немногочисленные ели, по-новогоднему снежно украшенные, и пара собак, затеявших догонялки – все это мало было похоже на двор солидного государственного учреждения.

Сами покои были обиты кремовой тканью, расшитой бисером, и деревянными панелями с развешенными в хаотичном порядке светильниками и картинами. Четыре хрустальные люстры свисали с высокого потолка прямо над длинным столом, за которым на высоком кресле, а скорее – троне, восседал тиун-боярин. Справа от него на кресле поменьше примостился товарищ в валенках и шапке, с которой он расставаться не собирался. А слева стояла низкая табуреточка, на которую примостился позвавший меня прилизанный молодой человек. Вдоль стола стояли табуретки, и я уже было приглядел себе одну, не слишком затёртую, как боярин махнул мне рукой.

– Иди-ка сюда. Да, вставай здесь, вот на этот круг. Прошка, сферу истины давай.

Прошка вскочил, подбежал мелкой рысью к шкафу, стоявшему у стены, распахнул зеркальные дверцы, достал что-то похожее на глобус и так же рысцой допрыгал до стола, куда и водрузил искомый предмет. Под строгим взглядом тиуна пододвинул глобус ко мне поближе.

– Так, чтобы нам время зря не тратить, клади левую руку на сферу и скажи, как тебя зовут.

Я послушно положил руку на глобус.

– Марк Львович Травин.

Глобус полыхнул зелёным.

– Смотри, не врёт, – сказал боярин высокому. – А ты говорил, не может быть.

– Так это не доказательство, – проскрипел высокий, – он может верить в то, что говорит, вот сфера и отзывается.

– Резонно. Дальше сам спросишь?


– Да, – высокий повернулся ко мне, одновременно перебирая какие-то бумажки с каракулями. – Руку держи на сфере, отвечай чётко и только по делу. Понял?

– Да.

– В каком году родился?

– Погоди, – боярин поднял руку, мол, подожди. – По какому летосчислению? По римскому, ханьскому или нурманскому? Или иудейскому? У нас же все года перепутаны.

– Хорошо. Сколько тебе лет? – спросил высокий. Боярин одобрительно кивнул.

– Тридцать шесть.

– Имя отца?

– Лев.

– Полное.

– Лев Константинович Травин.

– Дед?

– Константин Сергеевич Травин.

– Прадед?

– Сергей Олегович Травин.

– Хорошо. А вот теперь сосредоточься. Твой прадед жив?

– Нет, умер давно.

– Как давно?

– Лет семьдесят пять назад.

– А если бы он был жив, сколько бы ему было лет?

Я прикинул. Если прадед девяносто девятого, значит, ему бы сейчас было…

– Сто девятнадцать, – ответил под зелёный свисток глобуса.

Высокий поглядел в свои записи, потом на боярина.

– Ну что, съел, – тот хлопнул руками по коленям, рассмеялся, повернулся к Прошке, – пшёл вон.

Прилизанный пулей вылетел из покоев.

– Значитца так, Марк Львович, познакомься. Это княжич Фоминский, Ратибор Всеволодович. Возможно, повторю – возможно, твой родственник. Хоть ты и уверен в своём имени и предках, и то, что ты сказал, с родословными записцами совпадает, но кто знает, может, обманули тебя, лишнее придумали. Смекаешь?

Я покачал головой.

– А смотри-ка, умным казался. Ладно, поясню. О деде твоём предполагаемом и отце неизвестно ничего, а вот Сергей Олегович Травин, столбовой дворянин боярского рода Травиных, действительно родился именно тогда, когда ты и сказал. И пропал через двадцать лет. А поскольку ветвь его пресеклась за отсутствием более сорока лет, после смерти отца его Олега Всеславича за отсутствием других наследников все права на земли перешли к верхнему роду – князьям Фоминским.

Я кивнул головой. Что тут непонятного. Как сгинул Сергей Олегович Травин, старший майор госбезопасности, то есть боярин тут, только на двадцать лет раньше того, что в моей реальности, так и отжали наследство.

– И что ты смекнул?

– Прадед мой, насколько я знаю, имущество своё роду завещал, потому как решил осесть в Пограничье.

Сфера было налилась красным, но боярин успел выхватить у меня её из-под руки.

– Так, сначала оберег тебя опознает, а уж если опознает, то повторишь то, что ты сказал? Да? – грозно посмотрел на меня княжич.

– Да, – легко согласился я. Только земель мне тут не хватало. А под наследство, которое, если уж фактам в глаза смотреть, совсем не моё, можно выбить что-нибудь.

Боярин широко улыбался, видно было, что все происходящее его вполне устраивает. Вот только понять бы, какой его здесь интерес. Тем временем высокий княжич в валенках достал из сумки серебряную статуэтку ворона, точную копию той висюльки, которой дознаватель-алкоголик размахивал, поставил на стол.

– Семейный оберег Травиных. Признает тебя по крови, считай, и мы тебя признаем, – многозначительно посмотрел мне в глаза Фоминский.

Ну да, чего тут непонятного. Из этой двери у меня только два выхода: либо я им отдаю наследство, либо они сносят мне голову, потому как если оберег меня признает, моё слово против их равное, я местные законы кое-как изучил. То, что их слово ровнее моего, понятно, но формально буду вправе на наследство претендовать и вообще, княжич, боярин, дворянин столбовой, всё это условности и дело везения, а вот кровь и происхождение у нас равные, по лествичному праву мы тут одна большая семья, которая всем владеет. Рискнуть?

Я поискал глазами что-нибудь режуще-колющее, потом просто ткнул подушечку ладони клювом ворона. И вроде на вид не острый, а проступила кровь. Пси-портальный модуль высветил какую-то кракозябру белую, светящуюся, потом появилась красная полоса с отсчётом времени до десяти, каждую секунду меняя частью цвет на синий, и через десять секунд, когда вся полоса, наконец, посинела, ворон начал меняться. Сначала почернели глаза, потом кончики крыльев, хвост, и вот уже буквально через минуту статуэтка стала иссиня-чёрной, того и гляди – каркнет и взлетит.

– Надо же, признал, – ахнул боярин. – А ведь ты, Ратька, рисковал сильно, не признай его амулет, так бы и сидел с выморочными землями. Или ты ещё чего там приготовил?