– Полежи тут, подумай, – проскрипел старик. – Карась, пригляди за ним, чтоб не помер, мы через два часа вернёмся.
Дверь хлопнула, перед глазами, точнее говоря перед одним, появились чьи-то ботинки, пропали, и я ощутил сильный удар по животу.
– Что за падаль? – раздался чей-то голос.
– Не знаю, Меченый сказал приглядеть. Пусть валяется, сдохнет, не наша забота. Я в коновалы не записывался за всякой швалью приглядывать.
Я прикрыл здоровый глаз, попытался сосредоточиться. Пси-ядро, ощущавшееся как второе тело, было пусто наполовину, но постепенно восстанавливалось, это хорошо. Значит, наручники не отсекают меня от местного эфира, только нападать не дают, и почему-то боль блокировать плохо получается, хотя уж эта-то схема самая простая. Просканировал организм, похоже, два ребра были сломаны, почки отбиты, их я подлечил по мере возможности, но не до конца, и селезёнку не смог заживить. Я мог лежать более или менее спокойно, значит, разрыв если и есть, то небольшой и пока смерть от кровопотери мне не грозит. С печенью все было хуже, поддерживающее вливание энергии почти не приносило результата, все-таки мои знания о лечебной магии были не то что поверхностными, практически никакими. Да и схемы лечения не усвоились ещё до конца, мне бы годик потренироваться, а потом уже сюда, но нет, не дали освоиться в этом мире.
Колено было раздроблено, при попытке согнуть ногу я чуть не потерял сознание от боли, сращивать кости я даже не пытался.
С глазом дело обстояло лучше, отёк я смог уменьшить, и хоть почти все силы уходили на поддержание печени и селезёнки, глаз уже открывался, к счастью, удар не попал по самому глазному яблоку.
Через два часа эти уроды придут и закончат то, что начали.
Может, зря я перед оценщиком заехал в банк и положил все деньги на счёт, доплатив десятку за обслуживание и усиленную привязку, вместо браслета мне вживили в предплечье пластину. Её точно не вытащить, распадается в труху, без пластины мне отдадут деньги только в Северске, в центральной конторе, управляющий уверил меня, что даже с отрубленной и пришитой другому рукой у злоумышленников ничего не получится.
Так что выжить по большому счету у меня шансов особо не было.
За мной пришли не через два часа, а через час, боли в правой части живота нарастали, я пока лечился как мог, но сил оставалось мало. Проще всего будет, когда совсем уж станет невмоготу, закупорить затылочную артерию, она достаточно тонкая, думаю, на это меня хватит.
Знакомые тюремщики поволокли по коридору, молча сопя, что-то не в духе они. Закинули меня в светлое, неожиданно чистое помещение, прицепили крюк к цепям, подвесили к высокому потолку. Я повис на руках, разбитое колено, если не опираться на ногу, не так сильно болело.
Дверь отворилась, в комнату вошли новые и старые знакомые – боярин Тятьев, Ждан и старичок.
– Ну что, Нипифан, молчит наш друг? – Тятьев махнул рукой, зажигая по комнате светляки, встал напротив меня, переваливаясь с ноги на ногу.
– Так гортань ему Ерема повредил, – старичок мерзко захихикал, – неопытный ещё, всему приходится учить.
– Ну и учи, – Тятьев протянул руку, словно гладя пальцами, горло стянуло, потом начало отпускать, я зашёлся кашлем, выхаркивая кровь. Даже получилось на боярина попасть, тот брезгливо сморщился, оттирая платком крохотные пятнышки. – Для того ты тут и поставлен, недоработка твоя. Недоволен.
Старик низко поклонился, чуть ли не макушкой в пол уперся.
– Теперь можешь говорить? – Тятьев заглянул мне в глаза.
– Могу, – прохрипел я.
– Смотри, какой ловкий, – боярин повернулся к Ждану, усевшемуся в кресло. – Денежки свои в банк положил, привязку на крови сделал, теперь к Хапилову на поклон идти. А может, ты нам их принесёшь? Да, готов? Видишь, головой кивает. Сейчас он пообещает что угодно, а потом обманет ведь. Обманешь? Головой мотает. Врёт.
– Так, может, его это, в голову мороком залезть, – угодливо предложил Нипифан.
– Дурак ты, хоть и старый уже. Думаешь, не пробовал я? У этого шаромыжника защита стоит, не знаю, откуда. Я даже поверхностно не смог его прочесть. Нет, тут другой подход нужен.
Я рассмеялся.
– Надо же, смешно ему. Ты, Марк Львович, не понимаешь, наверное, куда попал. У тебя теперь есть только два пути. Или ты ведёшь меня в банк и отдаёшь деньги, или я веду тебя к судье. Ты ведь выбираешь суд?
Я кивнул. А что, гордость у меня есть, в банк из принципа не пойду, все равно убьют, а так хоть помру обеспеченным человеком.
– Ну вот зачем тебе это надо? – ласково сказал Ждан. – Отдай наши деньги и гуляй на все четыре стороны. Ты хоть знаешь, что тебе грозит по суду? Север, объясни.
– Для начала, – Тятьев загнул один палец, – ты разгромил лавку честного торговца Лейбы сына Меера, испортил его имущество, деньги с него требовал, угрожал набегом разбойничьим. Потом, нанятый сельским старостой Велием, сыном Силы, подло предал его, нарушив писаный договор. Ну и наконец, за деньги, но без приказной грамоты, оказывал услуги колдовством честному оценщику Милославу Драго-шичу. И все это прикрываясь чужим именем. Порча имущества – двадцать золотых монет, колдовские услуги без приказного разрешения – каждое на пятьсот, итого тысяча, за нарушение магического договора со смертью нанимателя – десять лет в камере, где ты и года не выживешь. Про имя я уже не говорю, и так вон сколько всего набежало. Все, что тебе нужно – отдать тысячу золотых. Выгодная сделка, ты так не считаешь?
– Тысячу, брошь и слугу, – в комнату ворвалась Мила, злобно глядя на меня.
– Что? – Ждан подскочил с кресла. – Ты же её забрала.
В ответ Мила кинула брату блестящую безделушку.
– Ну и что, это она, – Ждан пригляделся, – нет, не понимаю.
– Дай-ка сюда, – Тятьев протянул руку, забрал брошь, поднёс к глазам. Пальцем потёр. Расхохотался.
– Этот парень обманул вас всех. Вот как ты подменил брошь, когда успел?
– Что там такое? – Ждан вытянул шею, пытаясь разглядеть украшение.
– Он сделал где-то копию и зарядил похожим узором. Но сейчас узор слез, теперь это простая безделушка. Сколько ты за неё заплатил?
– Один золотой, – мог бы пожать плечами, пожал. – Камни – стекляшки обычные, металл – железка с золотым покрытием. Ювелиру сказал, что надо знакомую в кровать затащить, тот за двадцать минут управился.
– Ты дура, – заорал Ждан на сестру. – Кого ты вообще наняла, кто додумался прятать брошь в доме?
– Сам дурак, – Мила не собиралась сдаваться, – а кто придумал Шуша к нему приставить?
– Я лично, – Ждан сжал кулаки так, что они побелели, – лично запорю это тупое бревно. Сгною.
– А, ты не знаешь! Этот… этот… на волю твоего Шуша отпустил, попробуй достать его теперь.
Раздались хлопки.
– Браво, – Тятьев, улыбаясь, аплодировал. – Браво. Ab aqua silente cave[4]. Вас выставил идиотами какой-то заезжий мошенник. Нипифан, все готово?
– Ваша милость, там второй тиун. Окольничий вызвал.
– Вот гад, – Тятьев скривился, – все неймётся ему, старому дураку, нос свой суёт куда не надо. Ладно, может даже к лучшему, теперь этот шаромыжник не отвертится, ответит за всё.
– Так что, впустить?
– Ты собрался княжьего тиуна остановить? – рявкнул Тятьев на сжавшегося старика. – Пригласи. Стой! На коленях ползи, слизень, и лебези там старательнее.
– А вы заткнитесь. – Боярин строго посмотрел на брата с сестрой, поводил руками вдоль моего тела, я почувствовал тепло в раздробленных костях и отбитых внутренностях.
– Считай, что это жест доброй воли, – сказал он. – Надеюсь, мы договоримся, когда всё закончится.
Я кивнул, что-что, а договариваться я всегда умел.
– Вот что сейчас будет, – Тятьев доверительно наклонился ко мне, дотронулся пальцами до горла. – Сейчас второй тиун проведёт дознание и объявит приговор. Сделаешь все правильно, и потом мы тебя оправдаем, от свидетельства я откажусь. Не сразу, может, сорок ударов кнутом получишь, глаз выжгут, но не больше. Обманешь и не вернёшь нам наши деньги и вещи, до казни будешь жить долго, но несчастливо, каждый день Нипифан и его подручные будут тебя пытать, а вечером я буду тебя подлечивать. Как тебе такой расклад? Что молчишь? Ах, да, не можешь говорить, так молчание золото. Он думает, что шутки шутим мы тут. Нипифан!
– Здесь, ваша милость.
Первым в комнату вошёл сутулый, невзрачного вида и неопределённого возраста человек в красной хламиде до пола, с унылым лицом, увенчанным очками в роговой оправе, и с жезлом с голубым камнем в навершии, за ним семенили два практически одинаковых молодых человека с прилизанными причёсками, пытаясь поддержать его под руки. Сутулый одёргивал их, но нехотя.
Он кивнул Тятьеву, получив в ответ глубокий поклон, уселся в подвинутое молодыми людьми удобное кресло и сложил руки на тощем животе. Один из молодых людей уселся на полу у него в ногах, разложив на коленях папку и готовясь записывать, другой – установил в углу стойку со странным ажурным прибором.
Следом за ними в комнату зашёл мой старый знакомый и собутыльник, Рокша Мелентьевич, обменялся сдержанными поклонами с Тятьевым, низко поклонился унылому и сел в углу, держа в руках что-то, завёрнутое в чёрную ткань.
– Приступим, – проскрипел унылый. Видно было, что все происходящее не слишком ему интересно. – Боярин Тятьев, прошу.
– Ваша светлость, обвиняется вор, мошенник и убийца, потребовавший княжьего суда.
– Надеюсь, это недолго? – поджал губы тиун. – У меня ещё много дел сегодня. Важных.
– Нет, ваша светлость.
– Кто остальные люди? Назови. А ты записывай.
Молодой, сидевший на полу, что-то строчил в папке, сосредоточенно сопя, другой возле ажурного прибора регулировал какое-то колёсико.
– Я, стольник колдовского приказа боярин Тятьев, свидетели – столбовой дворянин Белосельский, рода бояр Белосельских Великого княжества Белозерского, и дворянин Рокша Мелентьевич Пырьев, семьи Пырьевых рода князей Фоминских Великого княжества Смоленского.
– Обвиняемый, – соизволил обратить на меня внимание унылый, – ты должен отвечать только когда тебя спросят, кроме как «да» или «нет» ничего не говорить. Обвиняемый сознался?
– Нет, злокозненно отрицает все.
– Ну тогда начнём по порядку. Я, боярин Россошьев из рода удельных князей Жилинских, второй тиун удельного княжества Жилинского, полномочный судить от имени князя, объявляю княжью волю: виновного казнить, с обращением всего имущества в княжью казну. Сколько там у него нашли, сто золотых? Князю любая мелочь сгодится. Теперь вы, господа, должны будете подтвердить обвинения. Порядок знаете, подтвердится – воля князя исполнится. Нет – милость его светлости велика и безгранична. Давайте начнём с малого.
Тятьев поклонился.
– Порча имущества. Свидетель – дворянин Пырьев.
– Свидетельствую, – Пырьев махнул рукой.
– Принято, – судья взмахнул жезлом, тот сверкнул.
– Нарушение магического договора со старостой села Стародворье. Свидетели – дворянин Пырьев и столбовой дворянин Белосельский.
– Свидетельствуем, – дружно сказали оба.
Опять ленивый взмах, вспышка камня на жезле. Охренеть, похоже, меня никто вообще спрашивать ни о чём не собирается. Да что там, заранее приговорили уже.
– Оказание колдовских услуг без приказной грамоты. Свидетель в одном случае – стольник колдовского приказа боярин Тятьев, в другом – дворянин Пырьев.
– Подтверждаю, – Тятьев махнул рукой.
– Свидетельствую, – присоединился сельский дознаватель.
– Слово благородного человека – закон, – важно сказал унылый. – Что, все обвинения?
Дверь хлопнула, перед глазами, точнее говоря перед одним, появились чьи-то ботинки, пропали, и я ощутил сильный удар по животу.
– Что за падаль? – раздался чей-то голос.
– Не знаю, Меченый сказал приглядеть. Пусть валяется, сдохнет, не наша забота. Я в коновалы не записывался за всякой швалью приглядывать.
Я прикрыл здоровый глаз, попытался сосредоточиться. Пси-ядро, ощущавшееся как второе тело, было пусто наполовину, но постепенно восстанавливалось, это хорошо. Значит, наручники не отсекают меня от местного эфира, только нападать не дают, и почему-то боль блокировать плохо получается, хотя уж эта-то схема самая простая. Просканировал организм, похоже, два ребра были сломаны, почки отбиты, их я подлечил по мере возможности, но не до конца, и селезёнку не смог заживить. Я мог лежать более или менее спокойно, значит, разрыв если и есть, то небольшой и пока смерть от кровопотери мне не грозит. С печенью все было хуже, поддерживающее вливание энергии почти не приносило результата, все-таки мои знания о лечебной магии были не то что поверхностными, практически никакими. Да и схемы лечения не усвоились ещё до конца, мне бы годик потренироваться, а потом уже сюда, но нет, не дали освоиться в этом мире.
Колено было раздроблено, при попытке согнуть ногу я чуть не потерял сознание от боли, сращивать кости я даже не пытался.
С глазом дело обстояло лучше, отёк я смог уменьшить, и хоть почти все силы уходили на поддержание печени и селезёнки, глаз уже открывался, к счастью, удар не попал по самому глазному яблоку.
Через два часа эти уроды придут и закончат то, что начали.
Может, зря я перед оценщиком заехал в банк и положил все деньги на счёт, доплатив десятку за обслуживание и усиленную привязку, вместо браслета мне вживили в предплечье пластину. Её точно не вытащить, распадается в труху, без пластины мне отдадут деньги только в Северске, в центральной конторе, управляющий уверил меня, что даже с отрубленной и пришитой другому рукой у злоумышленников ничего не получится.
Так что выжить по большому счету у меня шансов особо не было.
За мной пришли не через два часа, а через час, боли в правой части живота нарастали, я пока лечился как мог, но сил оставалось мало. Проще всего будет, когда совсем уж станет невмоготу, закупорить затылочную артерию, она достаточно тонкая, думаю, на это меня хватит.
Знакомые тюремщики поволокли по коридору, молча сопя, что-то не в духе они. Закинули меня в светлое, неожиданно чистое помещение, прицепили крюк к цепям, подвесили к высокому потолку. Я повис на руках, разбитое колено, если не опираться на ногу, не так сильно болело.
Дверь отворилась, в комнату вошли новые и старые знакомые – боярин Тятьев, Ждан и старичок.
– Ну что, Нипифан, молчит наш друг? – Тятьев махнул рукой, зажигая по комнате светляки, встал напротив меня, переваливаясь с ноги на ногу.
– Так гортань ему Ерема повредил, – старичок мерзко захихикал, – неопытный ещё, всему приходится учить.
– Ну и учи, – Тятьев протянул руку, словно гладя пальцами, горло стянуло, потом начало отпускать, я зашёлся кашлем, выхаркивая кровь. Даже получилось на боярина попасть, тот брезгливо сморщился, оттирая платком крохотные пятнышки. – Для того ты тут и поставлен, недоработка твоя. Недоволен.
Старик низко поклонился, чуть ли не макушкой в пол уперся.
– Теперь можешь говорить? – Тятьев заглянул мне в глаза.
– Могу, – прохрипел я.
– Смотри, какой ловкий, – боярин повернулся к Ждану, усевшемуся в кресло. – Денежки свои в банк положил, привязку на крови сделал, теперь к Хапилову на поклон идти. А может, ты нам их принесёшь? Да, готов? Видишь, головой кивает. Сейчас он пообещает что угодно, а потом обманет ведь. Обманешь? Головой мотает. Врёт.
– Так, может, его это, в голову мороком залезть, – угодливо предложил Нипифан.
– Дурак ты, хоть и старый уже. Думаешь, не пробовал я? У этого шаромыжника защита стоит, не знаю, откуда. Я даже поверхностно не смог его прочесть. Нет, тут другой подход нужен.
Я рассмеялся.
– Надо же, смешно ему. Ты, Марк Львович, не понимаешь, наверное, куда попал. У тебя теперь есть только два пути. Или ты ведёшь меня в банк и отдаёшь деньги, или я веду тебя к судье. Ты ведь выбираешь суд?
Я кивнул. А что, гордость у меня есть, в банк из принципа не пойду, все равно убьют, а так хоть помру обеспеченным человеком.
– Ну вот зачем тебе это надо? – ласково сказал Ждан. – Отдай наши деньги и гуляй на все четыре стороны. Ты хоть знаешь, что тебе грозит по суду? Север, объясни.
– Для начала, – Тятьев загнул один палец, – ты разгромил лавку честного торговца Лейбы сына Меера, испортил его имущество, деньги с него требовал, угрожал набегом разбойничьим. Потом, нанятый сельским старостой Велием, сыном Силы, подло предал его, нарушив писаный договор. Ну и наконец, за деньги, но без приказной грамоты, оказывал услуги колдовством честному оценщику Милославу Драго-шичу. И все это прикрываясь чужим именем. Порча имущества – двадцать золотых монет, колдовские услуги без приказного разрешения – каждое на пятьсот, итого тысяча, за нарушение магического договора со смертью нанимателя – десять лет в камере, где ты и года не выживешь. Про имя я уже не говорю, и так вон сколько всего набежало. Все, что тебе нужно – отдать тысячу золотых. Выгодная сделка, ты так не считаешь?
– Тысячу, брошь и слугу, – в комнату ворвалась Мила, злобно глядя на меня.
– Что? – Ждан подскочил с кресла. – Ты же её забрала.
В ответ Мила кинула брату блестящую безделушку.
– Ну и что, это она, – Ждан пригляделся, – нет, не понимаю.
– Дай-ка сюда, – Тятьев протянул руку, забрал брошь, поднёс к глазам. Пальцем потёр. Расхохотался.
– Этот парень обманул вас всех. Вот как ты подменил брошь, когда успел?
– Что там такое? – Ждан вытянул шею, пытаясь разглядеть украшение.
– Он сделал где-то копию и зарядил похожим узором. Но сейчас узор слез, теперь это простая безделушка. Сколько ты за неё заплатил?
– Один золотой, – мог бы пожать плечами, пожал. – Камни – стекляшки обычные, металл – железка с золотым покрытием. Ювелиру сказал, что надо знакомую в кровать затащить, тот за двадцать минут управился.
– Ты дура, – заорал Ждан на сестру. – Кого ты вообще наняла, кто додумался прятать брошь в доме?
– Сам дурак, – Мила не собиралась сдаваться, – а кто придумал Шуша к нему приставить?
– Я лично, – Ждан сжал кулаки так, что они побелели, – лично запорю это тупое бревно. Сгною.
– А, ты не знаешь! Этот… этот… на волю твоего Шуша отпустил, попробуй достать его теперь.
Раздались хлопки.
– Браво, – Тятьев, улыбаясь, аплодировал. – Браво. Ab aqua silente cave[4]. Вас выставил идиотами какой-то заезжий мошенник. Нипифан, все готово?
– Ваша милость, там второй тиун. Окольничий вызвал.
– Вот гад, – Тятьев скривился, – все неймётся ему, старому дураку, нос свой суёт куда не надо. Ладно, может даже к лучшему, теперь этот шаромыжник не отвертится, ответит за всё.
– Так что, впустить?
– Ты собрался княжьего тиуна остановить? – рявкнул Тятьев на сжавшегося старика. – Пригласи. Стой! На коленях ползи, слизень, и лебези там старательнее.
– А вы заткнитесь. – Боярин строго посмотрел на брата с сестрой, поводил руками вдоль моего тела, я почувствовал тепло в раздробленных костях и отбитых внутренностях.
– Считай, что это жест доброй воли, – сказал он. – Надеюсь, мы договоримся, когда всё закончится.
Я кивнул, что-что, а договариваться я всегда умел.
– Вот что сейчас будет, – Тятьев доверительно наклонился ко мне, дотронулся пальцами до горла. – Сейчас второй тиун проведёт дознание и объявит приговор. Сделаешь все правильно, и потом мы тебя оправдаем, от свидетельства я откажусь. Не сразу, может, сорок ударов кнутом получишь, глаз выжгут, но не больше. Обманешь и не вернёшь нам наши деньги и вещи, до казни будешь жить долго, но несчастливо, каждый день Нипифан и его подручные будут тебя пытать, а вечером я буду тебя подлечивать. Как тебе такой расклад? Что молчишь? Ах, да, не можешь говорить, так молчание золото. Он думает, что шутки шутим мы тут. Нипифан!
– Здесь, ваша милость.
Первым в комнату вошёл сутулый, невзрачного вида и неопределённого возраста человек в красной хламиде до пола, с унылым лицом, увенчанным очками в роговой оправе, и с жезлом с голубым камнем в навершии, за ним семенили два практически одинаковых молодых человека с прилизанными причёсками, пытаясь поддержать его под руки. Сутулый одёргивал их, но нехотя.
Он кивнул Тятьеву, получив в ответ глубокий поклон, уселся в подвинутое молодыми людьми удобное кресло и сложил руки на тощем животе. Один из молодых людей уселся на полу у него в ногах, разложив на коленях папку и готовясь записывать, другой – установил в углу стойку со странным ажурным прибором.
Следом за ними в комнату зашёл мой старый знакомый и собутыльник, Рокша Мелентьевич, обменялся сдержанными поклонами с Тятьевым, низко поклонился унылому и сел в углу, держа в руках что-то, завёрнутое в чёрную ткань.
– Приступим, – проскрипел унылый. Видно было, что все происходящее не слишком ему интересно. – Боярин Тятьев, прошу.
– Ваша светлость, обвиняется вор, мошенник и убийца, потребовавший княжьего суда.
– Надеюсь, это недолго? – поджал губы тиун. – У меня ещё много дел сегодня. Важных.
– Нет, ваша светлость.
– Кто остальные люди? Назови. А ты записывай.
Молодой, сидевший на полу, что-то строчил в папке, сосредоточенно сопя, другой возле ажурного прибора регулировал какое-то колёсико.
– Я, стольник колдовского приказа боярин Тятьев, свидетели – столбовой дворянин Белосельский, рода бояр Белосельских Великого княжества Белозерского, и дворянин Рокша Мелентьевич Пырьев, семьи Пырьевых рода князей Фоминских Великого княжества Смоленского.
– Обвиняемый, – соизволил обратить на меня внимание унылый, – ты должен отвечать только когда тебя спросят, кроме как «да» или «нет» ничего не говорить. Обвиняемый сознался?
– Нет, злокозненно отрицает все.
– Ну тогда начнём по порядку. Я, боярин Россошьев из рода удельных князей Жилинских, второй тиун удельного княжества Жилинского, полномочный судить от имени князя, объявляю княжью волю: виновного казнить, с обращением всего имущества в княжью казну. Сколько там у него нашли, сто золотых? Князю любая мелочь сгодится. Теперь вы, господа, должны будете подтвердить обвинения. Порядок знаете, подтвердится – воля князя исполнится. Нет – милость его светлости велика и безгранична. Давайте начнём с малого.
Тятьев поклонился.
– Порча имущества. Свидетель – дворянин Пырьев.
– Свидетельствую, – Пырьев махнул рукой.
– Принято, – судья взмахнул жезлом, тот сверкнул.
– Нарушение магического договора со старостой села Стародворье. Свидетели – дворянин Пырьев и столбовой дворянин Белосельский.
– Свидетельствуем, – дружно сказали оба.
Опять ленивый взмах, вспышка камня на жезле. Охренеть, похоже, меня никто вообще спрашивать ни о чём не собирается. Да что там, заранее приговорили уже.
– Оказание колдовских услуг без приказной грамоты. Свидетель в одном случае – стольник колдовского приказа боярин Тятьев, в другом – дворянин Пырьев.
– Подтверждаю, – Тятьев махнул рукой.
– Свидетельствую, – присоединился сельский дознаватель.
– Слово благородного человека – закон, – важно сказал унылый. – Что, все обвинения?