Он смеется, кладет мне руку на плечо и подталкивает к фонтану. И я даже не знаю, что меня злит: то, что он смеется, или то, что он сразу же понял, о ком идет речь. Мне бы хотелось, чтобы он просто не заметил ее. Чтобы смотрел только на меня. Но ни один мужчина не пропустит такую женщину. Точно не Оскар.





Замкнутый круг





Четверть часа спустя мы стоим спиной к фонтану Треви, делаем замах и бросаем за спину монетки. Я представляю, как они в замедленной съемке летят и вращаются в воздухе. Когда мои пальцы отпускают цент, я крепко зажмуриваю глаза и загадываю желание, чтобы следующие дни прошли так же прекрасно, как эти. Я загадываю, чтобы мы с Оскаром разговаривали подолгу, смеялись и смотрели на звезды. И чтобы как можно чаще целовались. Желаю, чтобы мрачные мысли не лезли наружу и чтобы их осветило солнце и мои чувства. И еще желаю, чтобы все эти воспоминания, которые я пытаюсь сохранить в памяти, позволили мне умереть счастливой.

Я желаю себе улыбаться и чтобы при последнем вздохе в моей голове были только светлые мысли. Я надеюсь, это будет лицо Оскара. И, помимо всего прочего, представляю, как обнаженный Оскар лежит на мне, не отрываясь смотрит мне в глаза, а его руки гладят мое тело. Я загадываю, чтобы мы успели переспать, пока не стало слишком поздно, хотя даже не верится, что такое вообще может произойти. Я могу падать в обмороки при Оскаре, могу быть самой собой, но не могу при нем раздеться. И даже представить не могу, что у меня получится переступить через себя. Это так сложно. Этот страх и шрам. Я хочу, чтобы Оскар касался меня. Везде. Даже там, где никто до него. Но совершенно не важно, как сильно я хочу почувствовать его руки на своем теле, как сильно хочу его, если не могу открыться ему. Я не девочка со шрамом. Не та, у которой торчат кости и маленькая попа. По крайней мере, я не хочу быть такой. Но ничего не изменится, пока я прячусь в ее шкуре. И от одних только мыслей о том, что он видит меня голой, накатывают слезы.

– Пойдем, сделаем фото! – говорит Оскар и тянет меня к себе. Я щурюсь от яркого солнца, пока он вытягивает руку и настраивает телефон. – Ты плачешь?

– Нет, просто солнце светит в глаза, – обманываю я его.

Он целует меня в щеку, а затем показывает головой на объектив камеры.

– Улыбочку, Креветка.

От его мягкого голоса уголки губ сами тянутся вверх. Оскар делает фото, потом еще одно. Перед тем, как сделать третье, он поворачивается ко мне и целует меня. Я чувствую его губы на своих и забываю обо всем: о женщине в юбке, о смерти и даже о шраме. Все становится неважным. Внезапно остаются лишь только наши языки и наши губы, и этот момент в свете вечернего солнца. В эту секунду я понимаю, что в объятиях Оскара не замечаю ничего вокруг. Я могу просто существовать. Прекратить думать. Прекратить бояться. Когда он меня целует, мир останавливается. Наверное, я смогла бы и раздеться перед ним. Кто знает, может, это и случится. В какой-то степени я уже оголилась перед ним.

Его губы покидают мои.

– Какая песня подходит к этому мгновению? – хриплым голосом шепчет он.

– Та, что играла в машине, когда ты сказал мне, что мы уже в Италии, – отвечаю я едва слышно. – Не знаю, как она называется…

Он задумывается, а потом отвечает:

– Мне кажется, ты имеешь в виду «High Hopes» группы Kodaline. – Оскар ухмыляется. – Ты права, она идеально подходит.

Мы разворачиваемся и разглядываем сверкающие монетки. Фонтан такой огромный, что занимает всю площадь. Он похож на театральную постановку, и белизна статуй подсвечивается желтоватыми прожекторами. Цвет воды напоминает мне южные моря, и теплый ветер хорошо подходит к этой атмосфере. Мы рассматриваем каменные бюсты, которые при таком свете кажутся живыми. От такого вида захватывает дыхание, я даже начинаю верить в Бога. Мой взгляд направляется к Оскару, затем переходит на парочки, сидящие на парапете фонтана. И мы одна из них.

Не могу сказать, как долго мы уже сидим на Испанской лестнице и разговариваем. Мы говорим и смеемся, и все так прекрасно, что я даже не замечаю, как на улице темнеет. Ночное небо лежит над крышами Рима как черное одеяло.

Оскар достает телефон из сумки.

– Вау! – удивленно восклицает он и смотрит на меня большими глазами. – Знаешь, который час?

– Без понятия.

– Уже десятый час.

– Что?! – шокированно спрашиваю я и забираю у него телефон. Действительно, 21:12. – Теперь понятно, почему я так хочу есть.

– Да, я тоже, – отвечает Оскар и сжимает мою руку. – Чего бы тебе хотелось?

– Мы можем сделать сэндвичи на крыше авто, – говорю я и смотрю на него. – Если мы на обратном пути найдем открытый магазин, – я облизываю губы, – я бы с удовольствием поела с тобой под открытым небом.

– Неплохо, – он встает и поднимает меня.

Фонари с завитушками окунают город в мягкий свет, а в воздухе витает летнее тепло, когда мы направляемся к машине. Бесчисленные ларечки усыпали путь. Набитые сувенирами, украшениями и открытками, они притягивают туристов. И я останавливаюсь, разглядывая мелочовку и всякий хлам, потому что мне хочется оставить что-нибудь на память об этом дне. Как будто с помощью вещи я смогу навсегда сохранить эти чувства. И в тот момент, когда я собираюсь сказать, что покупать что-либо на память в моем случае бесполезно, мои глаза во всем этом беспорядке находят цепочку. Она состоит из двух тонких серебряных ленточек, соединенных между собой изящным кружочком. На белом фоне написано «Сестры навеки». Не раздумывая, я хватаю ее и протягиваю продавцу.

– Сколько стоит? – спрашиваю я по-итальянски.

Вокруг глаз продавца появляются морщинки.

– Тридцать пять евро.

Я не верю, что эта цепочка на самом деле стоит столько. По крайней мере, точно не материал, из которого она сделана. Но для меня она важна. Я заплатила бы за нее и в три раза дороже.

– Окей, – говорю я и протягиваю ему отсчитанную сумму. Я представляю эту цепочку на загорелой коже Лариссы и уверена, она будет великолепно смотреться на ней. Так для нее останется не только моя тень. Я не оставлю после себя пустоту. С ней останется часть меня. И от мыслей о том, что у нее останется хоть что-то, на моем лице расплывается улыбка.

– Она очень обрадуется, – говорит Оскар, когда мы отправляемся дальше.

Я искоса смотрю на него.

– Да, я тоже так думаю.


Мы запаслись ужином и пересекли мост. Нам пришлось сделать крюк, но Оскару очень хотелось пройти именно по этому мосту. Сейчас я понимаю почему.

Я останавливаюсь, ставлю пакеты и разглядываю многочисленные замочки, висящие на старых перилах. Они разных цветов и размеров, на некоторых написаны имена, на других только инициалы, а третьи украшают гравюры, но даже на самых маленьких стоит дата. Я провожу рукой по замочкам и представляю эти парочки, которые увековечили здесь свои имена. За каждым замком скрывается история любви. Люди иногда могут быть очень странными, но иногда они совершают прекрасные вещи. Они романтичны и безвкусны, и счастливы.

– Это Мульвиев мост, – шепчет мне на ухо Оскар и кладет руку мне на талию. – Мама рассказывала по телефону о нем.

– Он прекрасен, – отвечаю я, и мой дурацкий голос выдает, насколько я растрогана.

– Вот, это наш, – Оскар берет мою руку и вкладывает в нее маленький темно-синий замочек. Мне хочется что-нибудь сказать, но я не могу, потому что пытаюсь побороть слезы и ком в горле. Металл на моей ладони холодный.

– Где… – я откашливаюсь, – где ты взял его?

– Я купил его, когда снимал деньги, – тихо говорит он. – Поверни его.

Взволнованно я поворачиваю замок в руке. Там написано только одно слово. И это слово так растрогало меня, что из моих глаз ручьем текут слезы. «Тескар»[13].

Мы прикрепляем наш замочек рядом с остальными и закрываем его.

– Итак, Креветка, – говорит он и протягивает мне один из двух ключиков. Я стою рядом с ним на мосту, заполненном любовными историями, в центре Рима, и настолько счастлива, что у меня все болит. – На счет три?

– На счет три, – отвечаю я и вытираю слезы со щеки.

Мы вместе отходим на пару шагов назад и смотрим друг на друга. Оскар улыбается.

– Один…

– Два…

– Три!

Я замахиваюсь и перебрасываю ключ через ограждение. Он парит в воздухе и исчезает в воде. Оскар берет меня за руку, и я кладу голову ему на плечо. Мы стоим близко друг к другу и молчим. Потому что сказать нечего. Потому что нам не нужны слова, чтобы понимать друг друга. Я слышу Оскара, а он слышит меня.

Мне кажется, это любовь.





Еще больше правды





Мы сидим на крыше машины и едим сэндвичи. Колбаса отдает базиликом и лимоном, помидоры маленькие и сочные, а персиковый сок, которым мы их запиваем, настолько хорош, что я бы в нем с удовольствием искупалась. Мы оставили Рим и отправились на поиски темноты. И примерно часа через полтора нашли ее. Здесь только мы и огромное небо. И музыкальное сопровождение сверчков. Кажется, мне достаточно лишь протянуть руку, и я достану до звезд. Мне хочется сказать Оскару, что я его люблю, но за меня это делают глаза. Каждый раз, когда я смотрю на него. Наклоняюсь к нему и целую в щеку.

– Спасибо.

– За что? – машет он головой.

– За то, что показал мне, насколько можно быть счастливой.

Сначала его выражение лица полно любви, но, когда мой взгляд падает на его губы, лишь мимолетное мгновение, и оно меняется. Между нами вспыхивает пожар. Оскар откладывает сэндвич, делает глоток сока и медленно приближается ко мне.

Его губы соленые, а дыхание сладкое. Я ощущаю персиковый сок и кислинку помидора на его губах. Этот поцелуй невероятно мягкий, и я чувствую, что он может закончиться в любой момент. Вот-вот он остановится, но он не должен останавливаться! Каждую секунду, когда он хочет отдалиться от меня, я быстро хватаю его за плечи и крепко держу. Оскар открывает глаза, и какое-то время мы просто смотрим друг на друга, но он так близко, что расплывается у меня перед глазами. Он обхватывает мое лицо ладонями и снова притягивает к себе. Его язык играет с моим. Сначала аккуратно, затем более настойчиво. Мое сердце возбужденно бьется, а кончики пальцев дрожат. Оскар засасывает мою нижнюю губу и медленно отодвигает меня. Я откидываюсь назад, мои пальцы зарываются в его волосах, а его руки крепко держат меня. Он ложится сверху, и я позволяю ему это. Поцелуй, который начинался так нежно, теперь совсем другой. Он как голодное существо, состоящее из нас двоих. Из любви и еще чего-то. Может быть, страха…

Оскар держит одной рукой мой подбородок, его бедра трутся о мои. Я тяжело дышу, и, кажется, сердце сейчас выпрыгнет, когда я начинаю проводить рукой по его телу под футболкой. Я чувствую его мягкую кожу и напряженные мышцы. Когда я немного раскрываю ноги, мои колени дрожат. Он прижимается еще ближе ко мне, и я чувствую что-то. Что-то твердое. Оскар двигается. Его тело скользит по моему. Наше тяжелое дыхание перемешивается, и во мне все трепещет. О боже! Мурашки повсюду. Я чувствую то, что прежде никогда не чувствовала. Я ищу руками опору, мое дыхание ускоряется. Мир движется в замедленной съемке, и я падаю в бездну. Все кружится. Я забываюсь. Теряюсь в моменте. Под ним, от его прикосновений. Я чувствую, как подушечки его пальцев медленно поднимаются от моей талии к груди, как вдруг что-то во мне хватает его руку и отбрасывает ее.

Мы, запыхавшись, смотрим друг на друга. В темноте видно только половину его лица, но достаточно того, что я вижу. Оскар сглатывает, поворачивается, поправляет футболку и начинает убирать наш ужин.

– Оскар, это… – Я на секунду закрываю глаза, а затем набираю воздух в легкие и говорю: – Правда, прости.

– Не извиняйся, – отстраненно отвечает он.

– Пожалуйста, послушай, – я хватаю его за руку. – Я…

– Все в порядке, – перебивает он меня, бросает еду в пакет и спрыгивает с крыши. Я сижу под звездами, которые кажутся такими близкими, но на самом деле очень далеки. Так же, как и Оскар. Я осторожно спускаюсь к нему и смотрю, как он достает палатку и рюкзак из багажника.

– Ты будешь спать в палатке?

Он смотрит на меня, и я понимаю, что это самый дурацкий вопрос, который я могла задать. Оскар стискивает зубы, будто хочет сдержать в себе злобный комментарий, и начинает устанавливать палатку.

– Я не хочу ссориться с тобой, – шепотом говорю я и подхожу ближе к нему. – Позволь мне объяснить, пожалуйста.

– Ты не должна ничего объяснять, Тесса. – Тесса? Он еще никогда не называл меня так. Услышать это из его уст равносильно ругательству. И в тот момент, когда я собираюсь набрать воздуха, он качает головой: – Перед тем, как ты начнешь возражать, остановись, я не хочу говорить об этом. Окей? – Его взгляд вонзается в меня как кинжал.