Я сглатываю.

– Окей.

– Спасибо. – Оскар поворачивается ко мне спиной, наклоняется и умело соединяет два крепления палатки. Я собираюсь залезть в багажник, но слышу его голос: – Подожди…

Я с надеждой оборачиваюсь.

– Да?

– У тебя заяц.

– Ах да… – Ком в горле опускается ниже, и мне становится тяжелее дышать.

– Могу я его забрать? Сейчас, – его мягкий до этого голос становится холодным и чужим.

Я думала, что знаю Оскара. Думала, знаю, кто он. Но в это мгновение мне становится ясно, что я ошибалась. Такой Оскар мне совершенно не знаком. Его грубый взгляд и напряженная челюсть.

– Он в твоей сумке? – раздраженно спрашивает он и показывает пальцем рядом со мной.

Окей, я его обидела. Оттолкнула, отвергла. И это было неправильным. Но и его поведение сейчас неправильно. Лицо Оскара расплывается, и я чувствую, как слезы текут по моим щекам.

– Если тебе так трудно, позволь, я сам его достану.

– Кто ты? – шиплю я, вытирая слезы.

– Дай мне уже этого проклятого зайца! – в ярости орет он и подходит ко мне.

Несколько секунд я стою как приклеенная. Как такое может произойти, ведь еще пару минут назад мы целовались. Еще пару минут назад все было хорошо. Я трясущимися пальцами берусь за лямки моей сумки и вытаскиваю ее из-под его свитера.

– На! – разочарованно говорю я и швыряю ему сумку. – Сам ищи!

С этими словами я забираюсь в багажник, захлопываю дверь и сворачиваюсь как маленький мячик за водительским сиденьем. Я закрываю лицо руками и слышу, как он роется в сумке.

– Его там нет!

– Он там! – рассерженно отвечаю я.

– Нет, его здесь нет! – Оскар открывает дверь машины и смотрит на меня с яростью. – Куда ты его дела? – Я не успеваю забрать сумку, потому что он вытряхивает из нее все содержимое. Мой кошелек, мои таблетки, тампоны, цепочку Лариссы… Все выпадает. – Его тут нет! – рычит Оскар со слезами на глазах.

– Дай я посмотрю, – утешительно говорю я и протягиваю руку к сумке. – Оскар, я знаю, где…

– Я не должен был давать его тебе, – он вырывает сумку из моих рук и в отчаянии ходит туда-сюда. – Мне нельзя было доверять его тебе! Ты понятия не имеешь, как много он для меня значит!

Я отодвигаю свои вещи с дороги и выхожу из машины. Мой голос дрожит, а в животе скапливается ярость.

– И с чем это связано? – кричу я в темноту. Он останавливается и смотрит на меня. – Почему я не знаю об этом?! – Я сжимаю руки в кулаки. – Скажи, пожалуйста, Оскар, почему?! Потому что ты мне не рассказываешь! Потому что хранишь в себе все свои тайны, но при этом ждешь от меня, что я расскажу тебе мои!

– Как будто ты мне все рассказываешь!

– Я рассказала тебе больше, чем кому-либо на свете, – я вытираю слезы. – Ты знаешь обо мне практически все, а я о тебе – ничего.

– Неправда.

– Нет, правда.

– Нет, неправда, – упрямится он. – Тем более что это никак не связано с возникшей проблемой!

– И что это, прости, за возникшая проблема?

– То, что ты меня оттолкнула, – он смотрит мне прямо в глаза. – Почему ты сначала крепко прижимаешься ко мне, а потом отталкиваешь? Знаешь, как я себя чувствую после этого?

– Я извинилась за это! – наезжаю я на него.

– Да, но от этого ничего не изменится.

– Чего ты от меня хочешь?!

– Я хочу знать, что все это значит! – его голос дрожит. – Я будто хожу по лезвию ножа!

– Что ты имеешь в виду?

– Сначала ты меня целуешь, потом отталкиваешь, потом смотришь на меня этим взглядом, но когда я снова тебя целую, ты снова меня отталкиваешь…


– Ты не понимаешь? Серьезно? – качаю я головой.

– Да, серьезно! – он в ярости. – Давай же, скажи, почему ты так поступаешь?

– Потому что я боюсь, что ты увидишь меня голой!

– Что? – в недоумении спрашивает он.

– Я больна, Оскар! Мое тело больное! – ору я и кладу руки на то место, которое не хочу показывать ему. По моему лицу текут слезы. – Этот шрам уродует меня! – всхлипываю я.

– У меня нет проблем с этим шрамом!

– У тебя, может быть, и нет, но у меня есть! У меня есть с ним проблемы! Я – это не я.

Мы смотрим друг на друга, затаив дыхание.

– А кто ты? – шепчет он в тишину.

– Я… теперь не знаю, – я вытираю слезы. – Ты хоть раз задумывался, как я чувствую себя рядом с такими, как ты?

– Что ты подразумеваешь под «такими, как я»?

– Рядом с теми, кто выглядит как ты!

– Тесс, что ты несешь? Ты прекрасна…

Я издаю осуждающий звук.

– Ага, точно…

– Нет, ты прекрасна, – спокойно говорит он.

– Кожа да кости! – бросаю я, и мой голос звучит очень резко. – Я отвратительна!

Я чувствую, что меня вот-вот прорвет. Но прежде, чем разразиться перед ним слезами, я выхватываю сумку из его рук, открываю внутренний карман и достаю зайца.

– На, держи! – я больше не кричу, и не только потому, что мои легкие мне этого не позволяют, а потому, что у меня все болит. И в этот раз не оттого, что я счастлива. В этот раз мне просто больно.





Бессонная ночь в Авеццано





Я уже несколько часов не сплю, ворочаюсь туда-сюда, а вместе со мной и мои мысли. И неважно, сколько раз я уже проиграла в голове нашу ссору, но не могу поверить, что Оскару наплевать на мой шрам. Ведь он огромный и гадкий. Он просто не понимает, о чем говорит. Откуда? Тогда он видел мельком только крохотную его часть. Если бы он знал, как я выгляжу обнаженной, был бы благодарен за то, что я его оттолкнула.

Ночь очень душная, и повсюду стрекочут цикады. Я задумываюсь, прислушивается ли сейчас Оскар к этим звукам. Наверное, нет. Я уставилась на серую обивку крыши, и возникло странное ощущение, ведь не так давно мы вместе лежали на этой крыше. Оскар на мне.

Я сажусь и смотрю в окно, но едва ли могу что-то разглядеть. Готова поспорить, он сейчас крепко спит в своей дурацкой палатке, пока я еще сильнее погружаюсь в мысли. Неважно, что он говорит, шрам вызовет у него отвращение! Он мерзкий, и я не буду упрекать Оскара за это. А что он еще должен сказать? «Тесса, у тебя не очень привлекательное тело, можешь не снимать футболку?» Он никогда так не скажет. Он слишком хорошо воспитан. И не хочет причинить мне боль, поэтому не признает, что мое тело вызывает у него отвращение. И он не должен делать этого, потому что каждый, кто увидел бы шрам, счел бы его уродливым. Ему даже не нужно произносить это вслух. Я и так это знаю.

Воздух в машине очень спертый, и я больше не могу тут находиться. Кроме того, я ничуть не устала. Я нервничаю и переживаю уже несколько часов. Как будто боюсь, что утром мы с Оскаром расстанемся, хотя и не были вместе по-настоящему. Я встаю на колени, поправляю сорочку, ищу топ и пижамные штаны в рюкзаке. Быстренько надеваю их, кладу телефон и наушники в сумку и через открытое окно заползаю на крышу. Я делаю глубокий вдох, насколько это позволяют мои легкие, и сажусь на одеяло. Это единственное, что осталось тут с вечера. Я подыскиваю в телефоне подходящую для этого момента песню. На такой случай она одна-единственная.

В наушниках не слышно сверчков, только чувствуется собственное дыхание и пульс. Я прислушиваюсь к биению сердца, пока не начинают играть гитары в песне «The funeral», и тогда ложусь и закрываю глаза. Когда я в последний раз слушала эту песню, то тоже сидела на крыше, только возле окна моей комнаты. В тот раз я тоже много размышляла. Хотя это неудивительно. Когда я этого не делала? Я вспоминаю жару. И о том, как разбежалась и прыгнула. Я вспоминаю, как кожей ощущала холодную воду. И об Оскаре. О его взгляде и о том, как он смотрел на меня, когда заметил шрам. А потом думаю о том, как мы вместе сидели на крыше, когда я ему все рассказала. Мне казалось, та ночь была бесконечной. Но она такой не была.

Я концентрируюсь на песне и слышу только одно предложение: «Я буду готов к смерти». А я? Готова? Такое возможно? Я вижу свои похороны. Я в урне, которую себе выбрала. Думаю, это был правильный выбор. Достаточно однотонная, может быть, немного скучная, зато вечная. Да, она мне подходит. Рядом с урной стоят родители. Они плачут. Ларисса тоже плачет. Во втором ряду я нахожу тетю вместе с мужем. У нее их было три, а у меня не будет ни одного. И рядом с ними я вижу Оскара. Он выглядит так печально, что я едва ли могу дышать. Его кожа непривычно бледная, а на его глазах блестят слезы. При виде его я чувствую, как и под моими веками скапливаются слезы и стекают по вискам. Я хочу обнять его, но не могу, ведь меня больше нет. Внезапно выражение лица Оскара меняется. Вместо костюма на нем появляется темно-синяя футболка, а на лице улыбка, которая заставляет меня сделать резкий вдох. И я смотрю, чему он улыбается. А точнее, кому. Это молодая женщина, которая стоит перед ним, и ее глаза светятся любовью. Его глаза тоже сверкают. Я открываю свои глаза, как будто таким образом могу стереть эту картину из головы, но она прилипла ко мне, как жвачка к подошве. Я знаю, что это рано или поздно произойдет, но осознание того, что после меня у него будет другая, сводит меня с ума.

Конечно, я хочу, чтобы он жил и был счастлив. Я желаю ему, чтобы его жизнь сложилась так, как он захочет. Но мысли о том, что на моем месте окажется другая, хотя я с удовольствием бы осталась, отпечатываются на моем лице. Оскар будет жить, а я умру. Он познакомится с другой и влюбится в нее. И это хорошо. Но очень больно. Она будет прижиматься к его плечам и вдыхать его приятный запах. Они будут целоваться и заниматься любовью, а меня больше не будет здесь. Я надеюсь на это, потому что не смогу вынести, если увижу его с кем-то. В моей голове он и эта дрянь в юбке, обнявшись, лежат на кровати. Ее кожа безупречна. Ни родинок, ни шрамов. Ничего. Только гладкая мягкая кожа. И взгляд, которым он смотрит на нее, ранит меня. Это мой взгляд!

Я всхлипываю. Кого я обманываю? Он не сможет больше так смотреть на меня, ведь меня не станет. Я не смогу запихнуть всю жизнь в две недели. Так не получится. И убежать от этого тоже не получится. Мне трудно признавать это, но мое тело с каждым днем становится все слабее. Эта гонка постепенно приближается к концу, и я проиграю ее. Я чувствую свое тяжелое дыхание. И неважно, куда я поверну, время обгонит меня, а я не смогу его догнать. Никогда. Оно намного быстрее меня. Лишь иногда оно останавливается. В эти моменты оно еще здесь, но это больше не имеет значения. Это происходит, когда Оскар целует меня, или по-особому улыбается мне, или когда я чувствую его быстрое сердцебиение. Тогда мир замирает.

Песня доходит до кульминации, и по моим рукам пробегают мурашки. Может, я несправедлива к Оскару? Неважно, что он скрывает от меня, у него на это есть свои причины, так же, как и у меня. Я не хочу, чтобы он видел меня без одежды, а он не хочет показывать мне черные пятна в его душе. Я смотрю в небо, где звезды скрылись за толстым слоем облаков. Если бы у него был этот шрам, мне было бы абсолютно без разницы. Он был бы просто его частью, как руки или ноги. Может, любовь и правда ослепляет или позволяет нам видеть человека таким, какой он есть? Как будто внутренний мир выходит на первый план. А что, если мой шрам для Оскара значит совсем не то, что он значит для меня? Просто потому, что он меня любит. А почему еще он связался со мной? С любовью без хеппи-энда. Любой другой бежал бы, сверкая пятками, прочь. Но он не убежал. Оскар еще здесь. Он со мной. Даже если сейчас кажется, что он очень далеко от меня.

Почти три часа утра, и это подходящее время для того, чтобы записать пару вещей. Пару вещей, которые очень важны.





Линии жизни