– Значит, я твоя девушка?

– Конечно, ты моя девушка, – говорит он и гладит меня пальцами по щеке, а затем встает.

Я смотрю ему вслед. Не знала, что можно ощущать себя так. Беззаботно и свободно. Как маленькое облачко, парящее в небе.

– Тесс? – Я поднимаю глаза. – Мне нужно быстренько сходить до банка, снять наличные.

– Но я могу заплатить.

– До этого ты меня все время угощала. И последнюю заправку оплатила ты. – Я хочу еще раз сказать ему, что у меня достаточно денег для нас двоих, но он кладет палец на мои губы. – Я правда хочу угостить тебя, хорошо?

Улыбка едва ли умещается на моем лице.

– Хорошо, – шепчу я.

– Я скоро вернусь.

– Хорошо, я жду.

Силуэт Оскара становится все меньше и меньше, затем он поворачивает за угол и совсем исчезает из моего поля зрения. В поисках занятия я роюсь в сумке, ищу телефон, но вместо него снова натыкаюсь на этот дебильный конверт, который уже в четвертый раз убираю в сторону. Я достаю его и разглаживаю. На нем написано мое имя. Сначала я не могу вспомнить, как положила его в сумку, но потом понимаю, что его сунула мне в руку мама перед отъездом. Даже не верится, что уже прошло пару дней. Он словно напоминание о прошлой жизни. Хорошо, дурацкое письмо, я прочитаю тебя.

Я вскрываю конверт и вытаскиваю три листа. Бумага шелестит в моих руках.





Я на секунду закрываю глаза, затем откладываю первую страницу на стол и ставлю на нее солонку, чтобы она не улетела. Если родители думают, что я не могу умереть, не узнав этого, то это, должно быть, действительно очень важно. Я делаю глубокий вдох. Итак, Ларисса, что же было таким важным, что ты написала об этом от души, но не могла рассказать мне в лицо?





…до смерти грустно





Имя: Ларисса ван Кампен

Тема: О чем я не могу рассказать



Я скажу в лоб. Я расскажу о том, о чем многие осмеливаются только думать. Мне без разницы, что думают обо мне другие люди, меня не волнуют те, кому я не нравлюсь. Сказать честно, мне нравится совсем небольшое количество людей. Я одиночка, и мне это ближе. Меня можно одурачить лишь один раз. Людей не цепляют бойкие на язык. А я такая. Бью словом, а если нужно, и кулаком. Все считают меня бесстрашной. И я хочу, чтобы все так думали. Я скрываю правду. Иногда даже от самой себя. Я нечасто боюсь чего-то. У меня нет проблем с замкнутыми пространствами. Я не боюсь темноты или высоты. И не боюсь смерти. По крайней мере, своей.

Но боюсь смерти своей сестры. Возможно, потому что она подобралась уже так близко, что ее практически можно почувствовать. А может быть, потому что она скоро утащит ее, а я не смогу ничего сделать. Она отнимет ее у меня, и мне будет ее не хватать. Каждый день. Всегда. Я хочу удержать ее, но мне это не под силу. Иногда мне очень хочется сказать ей об этом. Было бы, наверное, здорово, если бы хоть иногда я могла снять с себя маску и показать истинную себя. Но я не могу. Без моей маски будет видно, насколько я опустошена. Как сильно я страдаю оттого, что все время вторая. Можно будет увидеть, как одна часть меня ненавидит сестру и завидует ей, что она всегда и во всем первая. Сейчас она умирает на моих глазах. А я не гожусь ей в подметки. Ни в чем. Талант между нами был распределен нечестно. Тесса получила абсолютно все. А мне досталось только бесстрашие, но это даже нельзя назвать талантом. Это хорошее качество. Это когда отвага и безумие очень близки друг к другу. Это про меня. Тесса никогда не делает глупостей. Она прилежная, разносторонняя и может все. Когда я была маленькой, то хотела стать такой как она. Но я не была такой. И однажды я осознала, что никогда не стану, потому что у меня нет таланта. Я была дефектной.

Я начала ненавидеть ее, потому что это нравилось мне больше, чем завидовать. Я делала все наоборот. Когда она перепрыгнула класс, я курила травку. Когда она приносила очередную пятерку домой, я приносила очередное замечание. Я надевала панцирь с колючками, потому что хотела, чтобы люди на меня натыкались. Абсолютно все было ненормально. Совсем не так, как от меня ожидали. Главное, чтобы не так, как у Тессы. Несколько лет я была агрессивна, и, должна признаться, мне это подходило. Я испугалась и навсегда перехотела быть такой как Тесса, это ужасная скука – все время быть чуть ли не святой. Такой я никогда не смогла бы стать. Однажды наша мама сказала, что мы стали друг другу чужими, но это не так. Я просто стала противоположностью Тессы, сделала пирсинг, встречалась с парнями. А потом настал тот ужасный день, когда мы узнали, что Тесса умрет. Плановое обследование подтвердило, что ее приступы были серьезными. Тогда еще лежал снег. Было холодно и скользко. Я не знаю, почему меня это так удивило. Тесса была болезненным ребенком в детстве. Но мне казалось, ей удалось победить в схватке против смерти, может быть, потому что Тесса всегда выигрывала, по крайней мере, по сравнению со мной. Но она не победила. Тесса проиграла. Они вскрыли ее и дали еще немного времени, но не могли спасти ее. Моя сестра будет лежать на полу, отсчет пошел, но часть меня захочет, чтобы она снова поднялась, потому что она должна подняться. Потому что она всегда поднималась. Но на этот раз она не встанет. Она останется лежать, а я не смогу осознать это. С того дня в феврале часть меня умерла. С того дня я пытаюсь осознать это. Но у меня не получается. Такое ощущение, что эта участь настигла не того человека. Что Бог ошибся. Он должен был выбрать меня. Бесталанную дочь. Ту, которая приносит одни неприятности. Ту, которая не умеет играть ни на фортепиано, ни на скрипке, ту, которая никогда не получит приглашение в элитный университет. Тесса слишком хороша, чтобы умереть. Она слишком умна, скромна и достойна любви. Как Бог мог поступить так? А потом я задумываюсь, не моя ли это вина, ведь я так часто желала, чтобы ее не было, потому что ее тень была слишком большой, она просто проглатывала меня. Мне тоже хотелось быть Солнцем. Тем, вокруг кого все вертится. Мне хотелось хоть раз блеснуть. Рядом с Тессой это было невозможно. Рядом с ней меня не замечали. Я до сих пор помню детское отделение больницы и как она меня успокаивала, потому что я плакала. Неважно, насколько я была ревнива, никто не был мне ближе, никого я так сильно не любила, как ее. Когда я плакала, она молча переносила все беды. Боль и страх, операции и бесконечные ночи в больнице. Я правда думала, она выиграла битву. Я была уверена в этом. Удивительно, как жизнь поменяла нас. Или смерть, если быть точнее. Мы с Тессой были раньше неразлучны, все делали вместе. Сейчас, когда я вспоминаю про наш подъемник для бутылок, то спрашиваю себя, что с нами произошло. Спрашиваю себя, почему зависть заняла так много места в моем сердце и почему я все время пыталась быть той, кем не являюсь.

Я высказываю то, что думаю. Я громко говорю это. Но не знаю, как люди извиняются. Не знаю, как они прощаются. И не знаю, как отпускают того, кого хотелось бы удержать навсегда. Как сказать кому-то, что любишь его. Мне кажется, я упустила этот момент. Уже поздно вернуть все на свои места. Было намного проще ненавидеть ее, чем принять себя такой, какая я есть. А сейчас ночью я лежу на кровати и пытаюсь осознать, что моей старшей сестры скоро не станет. Но как это может произойти?

Как мир сможет существовать без Тессы? Она всегда была здесь. Всю мою жизнь. Она мое первое осознанное воспоминание. А сейчас ее просто кремируют. Она превратится в золу, и не останется ничего, кроме тени. Тень и пустота, которые останутся после нее. А я буду сидеть в холоде и темноте и скучать по ней каждый день. Но она не узнает об этом, потому что я никогда не скажу ей об этом, потому что просто не знаю как.



Я реву навзрыд. Слезы одна за другой ручьем текут из моих глаз, оставляя после себя холодный след на коже. Я вдыхаю и выдыхаю. Снова и снова. Моя грудная клетка растягивается и снова сжимается, пока я осознаю слова Лариссы. Мои родители были правы. Я не должна была умереть, не узнав правды. Не узнав о том, что моя младшая сестра будет скучать по мне. От этих мыслей слезы снова катятся по моим щекам. Они вырываются изнутри, из той части, которая, как я думала, уже давно ничего не чувствует.





Правда





– Креветка? – Я смотрю наверх. Лицо Оскара расплывается, и его глаза теперь не больше, чем два голубых пятна. – Что случилось? – обеспокоенно спрашивает он. Я молча протягиваю ему листы, и он забирает их у меня из рук. – От кого это?

– От Лариссы, – мой голос просто зареванный шепот. – Это сочинение, которое она написала.


– Окей, и откуда оно взялось?

– Оно было в моей сумке, – всхлипываю я.

– И когда она тебе его передала?

– Никогда, – говорю я. – Оно было в конверте, который перед отъездом сунула мне мама.

– Я не понимаю… А почему Ларисса сама тебе его не отдала? – осторожно спрашивает Оскар. – И зачем она его вообще написала? Я имею в виду, она же могла просто поговорить с тобой.

– Только не об этом, – шепчу я и качаю головой.

– Что ты имеешь в виду? О чем?

– Прочитай, – говорю я, беру первую страницу со стола и протягиваю ему. – Прочитай все.

– Ты уверена? – Оскар с сомнением смотрит на меня. – Ведь это личное, а я…

– Я уверена.

Его глаза смотрят в мои, и пару секунд спустя он разворачивает письмо и начинает читать. Сначала его, затем сочинение. Я наблюдаю, как его глаза скользят по бумаге, и в конце строчки перепрыгивают на новую. Он нахмуривает лоб и откладывает письмо, потом смотрит на меня, и кажется, что он утешает меня взглядом. Оскар притягивает меня в крепкие объятия, и я снова начинаю рыдать. Дамбу прорвало. Мое лицо трясется на его шее. Тело дрожит, а громкие всхлипывания стали глухими, потому что я уткнулась в его футболку. Он гладит меня по спине и успокаивает поцелуями в висок. Оскар шепчет что-то, я его не понимаю, но глухое жужжание успокаивающе вибрирует на моей груди. Такое ощущение, что мое сердце понимает то, что остается скрытым для моего разума. Как в том фильме, когда Роберт Редфорд по-особому общался с лошадьми. Может быть, Оскар – заклинатель Тесс. И, может, мне вообще не нужно слушать, о чем он говорит. Может, достаточно чувствовать? Потому что все, что он рассказал моему сердцу, мне, кажется, помогает. Я начинаю дышать медленнее и ровнее. Всхлипы утихают. Его правая рука нежно держит мой затылок, а левую он кладет мне на спину. Он качает меня туда-сюда, и я нахожусь в том месте, где чувствую себя комфортно. В его руках.

– Креветка? – Я поднимаю голову. – Я могу для тебя что-то сделать? Что-нибудь?

– Ты сделал все, – заверяю его я.

– Хочешь пойти в машину и немного отдохнуть? – Он внимательно смотрит на меня. – Это не проблема.

– Я хочу бросить монетку в фонтан.

– Хорошо, – в глубине его глаз я замечаю небольшую улыбку. – Тогда я быстро заплачу, а ты… – Он осматривает меня и сжимает губы. – А ты тем временем можешь немного… вытереться.

Я стою перед крохотным зеркалом в еще более крохотном туалете маленькой пиццерии и в отчаянии качаю головой. Словно дежавю, только зеркало в этот раз меньше, а мои глаза, наоборот, опухли сильнее. И сегодня, к сожалению, нет той женщины с салфетками для снятия макияжа. Я последний раз протираю щеку серой туалетной бумагой и наконец признаю. Хорошо, я снова ужасно выгляжу. Но Оскар уже не раз видел меня такой.

Я достаю таблетки из сумки, выдавливаю, как обычно, шесть из разных упаковок и запиваю их большим глотком воды из-под крана – фу, только сейчас я поняла, насколько вкуснее вода дома, – а затем демонстративно отворачиваюсь от своего опухшего отражения в зеркале и выхожу к Оскару, который меня ждет.

– Пойдем? – спрашиваю я и кладу руку на его плечо. Когда он поворачивается, мой взгляд падает на его футболку. – О нет! – очень громко и резко вырывается из меня. Опять!

– Что такое? – испуганно спрашивает он. – Что с тобой? – Я молча показываю на огромное черное пятно на его футболке, которое напоминает мне кляксу с тестов Роршаха, используемых для психоанализа. – Блин, Тесс, ты напугала меня до смерти!

Я опускаю руки.

– Мне… мне жаль.

Он делает глубокий вдох, затем выдох и отвечает:

– Креветка, это всего лишь футболка. – «Да, еще одна, которую я загадила», – с обидой думаю я, но ничего не говорю. – Креветка?

– М-м? – мычу я со злостью.

– Что ты думаешь о небольшой вылазке?

– Что за вылазка?

Примерно через полчаса мое лицо наконец-то полностью очищено, а футболка Оскара с тестами Роршаха лежит вместе с салфетками для снятия макияжа в его рюкзаке. Вместо нее на нем надета сиреневая с надписью «Я люблю Рим», и для меня удивительно, что он может носить такое, я имею в виду, сиреневую футболку с ярко-красным сердцем? Серьезно, кто надел бы такое и не выглядел при этом сумасшедшим? Но что меня больше всего восхищает, так это не то, что в этой сувенирной футболке он выглядит классно, а то, что его вообще не беспокоят таращащиеся на него взгляды. Особенно женские. Хотя тут, наверное, дело не в футболке, а в том, что скрывается за ней. Я пытаюсь сбросить с себя все эти раздирающие мысли и радоваться, что мы наконец-то дошли до Испанской лестницы. День медленно приближается к концу, и, хотя солнце уже село, потная одежда прилипает к телу. Отчасти так жарко от «Арсенола». Я отпускаю руку Оскара и вытираю ладонь о брюки, а затем приподнимаю волосы.

– Сильно жарко? – спрашивает он и с заботой смотрит на меня.

– Все в порядке, – отвечаю я и улыбаюсь.

– Смотри, – он показывает на фонтан Баркачча, который стоит у подножия лестницы. Я хочу снова взять его за руку, но замечаю, как красивая длинноволосая итальянка с пышными формами соблазнительно подмигивает ему. На ней короткая юбка и блузка с большим вырезом, во мне все сжимается. От ревности меня бросает в пот, и я демонстративно беру Оскара за руку. Она будто спрашивает взглядом, что такой красавчик, как Оскар, делает с такой тощей, с маленькой грудью девчонкой. Может, я просто читаю на ее лице вопрос, который задаю себе каждый день. Она сканирует меня взглядом с ног до головы, а затем отворачивается.

– Дрянь, – бормочу я.

– Что? – смеясь, спрашивает Оскар и останавливается.

– Я… ничего, – заикаюсь я.

– Ты сказала «дрянь»?

– Да, сказала, – признаюсь я, – но мне хотелось произнести это лишь в мыслях.

– Кто дрянь? – он смотрит на меня с ухмылкой. – Та, что прошла мимо нас? Которая в юбке?

– Именно она, – гневно отвечаю я. – Эта сисястая.