Пару недель назад на приеме у доктора Майнфельдера я увидела на маленькой брошюре цитату какого-то актера. Думаю, это был Том Хиддлстон, но не уверена. В любом случае, кто бы это ни был, он сказал следующее: «У нас у всех есть две жизни. Вторая начинается тогда, когда мы осознаем, что у нас только одна жизнь». Он прав. Этот момент и эта жизнь не имеют ничего общего с той, которой я жила еще пару недель назад. Я больше не та девочка, которая сидела в комнате ожидания, сейчас я наконец-то делаю то, чем мне давно следовало бы заняться.

– Креветка? – Оскар кладет руку поверх моей. – У тебя все хорошо?

– Да, – шепчу я и улыбаюсь. – Я счастлива.

– Я тоже, – его темно-голубые глаза сияют. – Ты делаешь меня счастливым.

Он хочет пододвинуться ближе, но ножка стула застревает в щели между булыжниками. Поэтому Оскар тихо встает, потом садится на свободное место рядом со мной и целует меня. Я чувствую вкус темного шоколада, вкус сладкой жизни и чувствую, как его теплый язык дотрагивается до моего. Мое сердце бьется для него, а тело сжимается.

Я не хочу умирать. Я хочу стареть с Оскаром, пока однажды мы не станем такими морщинистыми, как изюм. Но этого никогда не произойдет. Скоро меня не станет, но мысль о том, что я умру счастливой, заставляет меня улыбнуться. Может, мое сердце и остановится, но оно будет полно любви.





Дух вечности





Направляясь к Римскому форуму, мы, рука в руке, плетемся по древним тротуарам из огромных каменных плит. Они рассказывают истории людей, которых давно уже нет. Но их творения еще здесь. Камни, которые они приволокли, просуществовали долгое время.

Я ничего не сотворила. Ни Колизей, ни фрески, которыми через несколько столетий восхищались бы люди. Ни даже тротуар. Я покидаю пару людей. Вот и все.

Оскар тянет меня за собой.

– Пойдем со мной…

– Куда? – спрашиваю я, но покорно плетусь за ним.

– Туда…

Мы подходим к старому мосту. На его широких каменных перилах стоят роскошные двухметровые статуи на подиумах. Они устремляются вверх, такие строгие, как стражники, и я даже немного боюсь, что они не пропустят нас дальше к пассажу. Но они неподвижны. Просто стоят. И все-таки кажется, что они провожают нас взглядом. Рим в какой-то степени выглядит ненастоящим. Весь город как один большой музей под открытым небом. На каждом углу подкарауливает прошлое. Строения из мрамора и гигантские фонтаны, которые манят своей бирюзовой водой в такой жаркий день, как сегодня. Они построены из камня и этим придают особый вид городу. Когда мы подходим к середине моста, Оскар обнимает меня сзади и подталкивает к балюстраде. Я чувствую его сердцебиение и дыхание на моей шее. Различные цвета переливаются в солнечном свете, а объемные тени от крон деревьев узором ложатся на фасады домов. Это всего лишь один из мостов Рима, но в это мгновение он принадлежит только нам. Здесь нет толп туристов, нет гидов, только мы и наши стражники.

– Идеальная песня для этого момента? – шепчет Оскар и гладит меня по животу.

– «The Trellis» Никки Мулвей, – шепчу я в ответ.

– Почему именно она?

– Я даже и не знаю, – я смотрю через плечо в его голубые глаза. – Она хорошо подходит к зеленому цвету и к медленно струящейся воде. Знаешь эту песню?

– Нет, – отвечает он и целует меня в кончик носа. – Пока не знаю.

– А ты бы какую выбрал?

– Patterns группы Metthew and Me, – не раздумывая говорит он.

– Почему?

– Потому что, когда играет эта песня, время останавливается. – Мне бы хотелось, чтобы оно остановилось. Оскар смотрит немного левее меня, затем ухмыляется. – Видишь вон то дерево?

Я следую за его взглядом.

– То, что возвышается над водой?

– Именно оно. – Оскар быстро хватает меня за руку и тянет за собой. – Давай, Креветка, мы залезем на него.

Залезть? Я? Я сначала хотела отклонить это предложение, но потом увидела его восхищенное лицо, и у меня не осталось выбора, кроме как следовать за ним. Готова поспорить, я буду выглядеть очень глупо. Скорее всего, даже не смогу забраться туда без помощи.

Подходя к берегу реки, Оскар отпускает мою руку, снимает обувь и носки и немного закатывает темно-синие штаны. Я делаю глубокий вдох и сбрасываю балетки.

Оскар первым забирается наверх. Для него это, кажется, очень просто.

– Теперь ты, – он протягивает мне руку. И когда видит мое сомневающееся лицо, говорит: – Просто не смотри вниз. Смотри на меня. – Его взгляд пристальный и непреклонный, и я хотела бы утонуть в голубизне его глаз. Вдруг мне становится очень легко.

Мы с Оскаром сидим рядом друг с другом на ветке, наши ноги болтаются над водой. Недолго думая, я обхватываю ступнями его икру и чувствую кожей гладкую ткань его брюк. Бесчисленные листья шелестят над нашими головами и укрывают нас в прохладной тени. Я смотрю на мост и на наших стражников. Потом замечаю, что Оскар разглядывает меня.

– Что такое? – со смущением спрашиваю я.

– Ничего, – отвечает он. – Просто смотрю на тебя.


Он облизывает губы, затем обхватывает мое лицо ладонями и целует. Он целует меня как в фильме, только это реальность. Это идеальный поцелуй, на идеальном фоне, где я играю главную роль. Это не сон. Это моя жизнь. И мне становится совершенно неважно, что я ничего не сотворила. Значит, я уйду такой же нагой, как и пришла в этот мир. У меня есть Оскар, и это намного больше, чем получают другие люди.

По пути к Испанской лестнице мы пересекли Римский форум и поели на десерт мороженого. Точнее, часть его. Другая часть просто растаяла, потому что мы были слишком заняты поцелуями. Заслуживает ли Римский форум внимания, я, честно сказать, уже и не помню.

Лето показало свою душную сторону, и небо огромным куполом легло над нашими головами. Мы плетемся по площади Испании. Небо чистое, видно одно лишь облачко. Оно пушистое и немного надутое, плывет по небу и напоминает нам огромный шарик мороженого. Я резко останавливаюсь, зажмуриваю один глаз и подставляю рожок. Как будто облако – это мое мороженое. Оскар кладет подбородок на мое плечо и смеется.

– Подожди, – он берет свою сумку. – Мы должны сфотографировать это. – Я стараюсь держать рожок ровно и не двигаться, и мгновением позже Оскар целует меня в щеку. – Получилось.

Я хочу пойти дальше, но Оскар достает плюшевого зайца и поднимает его вверх. Он будто сидит на облаке. Словно оно – это лифт, который отвез зайца к Элис. Оскар делает фото, но внезапно звонит его телефон и разрушает этот момент.

– Можешь убрать его? – он протягивает мне зайца, и я запихиваю его в сумку. Он губами произносит «спасибо» и берет трубку. – Мама?.. Да, у нас все хорошо. – Он смотрит на меня. – Мы в Риме… Да, уже посмотрели город… – Оскар медленно ходит туда-сюда, а я разглядываю его. – Мы сейчас пойдем есть пиццу, а потом к фонтану Треви… Нет, где?.. Нет, я не знаю такой… да, было бы здорово. – Он проводит рукой по волосам, и мне хочется, чтобы это были мои волосы. – Дай угадаю, южнонемецкий! – смеется он, а я так люблю этот звук и его выражение лица. – Я знаю, мама… Да, сделаю… И я тебя… Я передам ей. – Оскар прощается и убирает телефон. – Тебе привет от мамы.

– Спасибо. – Я смотрю на него. – У всех все в порядке?

Оскар пожимает плечами.

– Полагаю, да, – говорит он и застегивает рюкзак на спине. – Я забыл спросить.

– Забыл спросить?

Оскар прижимает меня к себе.

– Да, наверное, потому что я сейчас думаю только об одном…

– О чем? – спрашиваю я шепотом, мой голос дрожит.

– О пицце, – говорит он с ухмылкой и обнимает меня за плечо.

– О пицце?! – наигранно расстраиваюсь я.

– Да, тебя я не могу съесть.

Я смеюсь.

– Ты не проголодалась? – удивляется он.

Слегка пожимаю плечами.

– Может быть, немного, – отвечаю я, но на самом деле сыта сейчас этим воздухом и любовью.

– Немного… – пренебрежительно говорит он. – Креветка, ты должна была проголодаться. Ты почти ничего не ела.

Я обожаю, когда он заботится обо мне. Обожаю, что он знает, какая я, и все равно остается со мной. Я обожаю то, что после вчерашнего вечера он все равно берет меня за руку и целует. Обожаю его взгляд и родинку на щеке и его запах, его улыбку и то, как он на меня смотрит. Я обожаю все в нем, но больше всего обожаю чувствовать себя живой рядом с ним. И что он заставляет забыть о том, что меня скоро не станет. Мое сердце возбужденно стучит, а руки дрожат, когда я кладу их на его шею. Я смотрю ему прямо в глаза и целую. Потому что могу это сделать. Потому что я еще здесь. Потому что я его люблю. Мы стоим обнявшись посреди переулка в центре Рима, и с каждым вздохом нас окутывает дух вечности.





Безумно ликовать…





Основание пиццы крайне тонкое, корочка хрустящая, а колбаски сочные. Чувствуется розмарин и сладкий томатный соус. Я часто ела пиццу, но эта настолько хороша, что я готова есть ее до сумасшествия.

– «Немного голодная» выглядит совсем по-другому, – говорит Оскар и берет последний кусок пиццы.

– Я уже давно наелась, – отвечаю я, чавкая, и откусываю еще пиццы. – Я просто не могу остановиться.

Он смеется, и я заражаюсь этим смехом. Послеобеденное солнце мягко накрывает местность и освещает глаза Оскара.

– Мы должны отправляться в путь, – говорит он, еще больше ухмыляясь. – Или ты еще хочешь десерт?

Я надуваю щеки и медленно выпускаю воздух.

– Мне уже плохо.

– Хорошо, тогда я расплачусь.

– Нет, Оскар, я заплачý.

– Креветка, если я хочу пригласить свою девушку на обед, то приглашаю свою девушку на обед…

Я наклоняю голову.