– Улыбочку, – тихо говорит Оскар, и я улыбаюсь, но мой подбородок дрожит. Он делает фото.

Мои пальцы скользят по мягкому меху. Пол, купол, лицо Оскара, все плывет перед глазами. Я не знаю, почему плачу. Может быть, потому что он раскрыл мне свою тайну. Или потому что сестра Оскара умерла, и я скоро последую за ней. Не знаю, что это за слезы, грусти или радости. Я думаю, и то, и другое.

Я протягиваю Оскару зайца, и он убирает его назад в рюкзак. Вокруг нас суматоха. Люди как статисты в массовой сцене, пробегают мимо нас, торопятся, уставившись вперед. Они не замечают ни нас, ни купол, ни прекрасную плитку. Мы живем моментом, а они упускают его. Раньше я тоже так поступала…

– Мы можем идти? – спрашивает Оскар охрипшим голосом.

– Конечно.

Его глаза отвечают мне улыбкой, а затем он разворачивает тележку, и мы катимся навстречу солнцу.

Собор перед нами словно крепость, а его маленькие башенки выглядят как острые зубы, которые вонзаются в синее небо. Оскар катит меня по площади, и я делаю вид, что смотрю ввысь, хотя на самом деле разглядываю лишь его. Он выглядит задумчиво, но уже менее грустно. Мне кажется, он давно не говорил о своей сестре.

– Хочешь на соборную террасу? – спрашивает Оскар и склоняет надо мной голову.

– Обязательно, – вырывается из меня, но затем я еще раз смотрю на собор и представляю, как буду забираться по ступенькам. – Оскар?

Он смотрит на меня.

– М-м?

– Это, наверное, не самая лучшая идея.

– Почему?

– Я не уверена, что смогу осилить лестницу, – шепотом говорю я.

Он подходит ближе и наклоняется к моему уху.

– Я бы не предложил тебе этого, если бы тут не было лифта. – Наши глаза встречаются. – Итак, Креветка, выходим, мне нужно припарковать карету.

Я стою на крыше. Может быть, не на крыше мира, но выглядит это так, будто я могу достать до неба рукой. Надо мной возвышаются башенки, словно иголки втыкаются в безоблачное небо.

Когда вижу такие постройки, я восхищаюсь людьми. Если бы они друг для друга делали столько же, сколько делают для Бога, внизу было бы намного красивее. Сущий рай.

Оскар обнимает меня за плечи и прижимает к себе.

– Если бы тебе пришлось подбирать музыку к этому моменту, что это было бы?

– Это просто, – отвечаю я и пытаюсь игнорировать то, что его торс касается моего тела, – Perfect day Лу Рида.

– Хороший выбор, – говорит он и одобрительно кивает. – Очень хороший выбор.

– Спасибо. – Я довольно улыбаюсь ему. – А какую песню выбрал бы ты?

– Не спрашивай почему, но это была бы Old One группы Kids Of Adelaide.

– Я такую даже не знаю… Почему я ее не знаю?

Он целует меня в висок и прижимает к себе.

– Я включу ее для тебя в машине, – говорит он, и мы идем по скату крыши, держась за руки.

Остановившись у одного из окон, мы смотрим на Милан, и внезапно я осознаю, что даже и не помню, что еще пару часов назад мне было плохо. Может быть, это Оскар-терапия. Точно, она. Каждая минута, проведенная с ним, делает меня счастливой. С ним, как мне кажется, я ничего не теряю, только выигрываю.

Оскар подкатывает тележку, которую он припарковал в проулке, рядом с большим мусорным контейнером, и которая, к счастью, никому не понадобилась, и протягивает мне руку.

– Поехали?

Я киваю и залезаю внутрь. Группы туристов стоят толпами вокруг своих гидов, которые с явным итальянским акцентом на английском рассказывают им про собор и его историю, а эффектные жительницы Милана прогуливаются на высоких каблуках с нереально дорогими сумками мимо нас. В обычной ситуации нас никто бы не заметил, но наша продуктовая тележка привлекает к себе слишком много внимания. Некоторые смотрят на нас с непониманием, другие шутливо посмеиваются, а третьи с упреками качают головой, как будто это какая-то неслыханная наглость с нашей стороны, будто мы оскверняем тем самым собор. Но нас это не волнует. Я думаю, Оскару даже нравится. Каждый осуждающий взгляд делает улыбку на его лице только шире. Он наклоняется ко мне и шепчет мне на ухо:

– Держись крепче, Креветка.

Я с улыбкой хватаюсь за металлические прутья, и он начинает бежать. Ветер дует мне в лицо, и мы разгоняем голубей на своем пути. Они летают стаями вокруг нас. Я чувствую свободу и лето, а улыбка Оскара заражает меня своим позитивом. Любовь всей моей жизни стоит у меня за спиной, и от этой мысли сердце начинает биться чаще. Оскар катает тележку по кругу, а я смотрю наверх и вижу перед собой кучу парящих крыльев. Я жива!

– Оскар, – говорю я, громко смеясь, и он останавливает тележку.

– Что случилось? – спрашивает он, запыхавшись.

Я смотрю ему в глаза, а потом говорю:

– Я люблю тебя.






Подними меня





Мы с Оскаром сидим в маленьком ресторанчике, где на столах скатерти в красную клетку, а в плетеных корзинах, натертых воском, стоят пузатые бутылки вина, и делаем вид, что изучаем меню. Но на самом деле, я без понятия, что является блюдом дня. Наши взгляды слишком заняты друг другом и лишь иногда опускаются в карту. Пикассо сказал однажды, что все, что мы можем себе представить, реально. Если это правда, мне нечего бояться.

Официант подходит к нашему столику и заставляет меня вернуться в реальный мир.

– Wote du ju wante? – спрашивает он с сильным итальянским акцентом, и я смотрю в карту. И, пока читаю названия различных блюд, я вдруг вспоминаю, как привезла Тине открытку. На ней маленькими буквами было написано: «Жизнь коротка», а внизу большими буквами: «Сначала съешь десерт».

Я закрываю меню и отвечаю:

– Ун тирамису, пер фавор.

Оскар смотрит на меня, затем говорит:

– И уна панна-котта.

Официант кивает и исчезает.

– Может, потом съедим лазанью напополам?

Тот факт, что Оскар понимает меня без слов, заставляет мое сердце сжаться.

– С удовольствием, – шепотом говорю я.

Тирамису был потрясающе кремовым и сладким, а его послевкусие словно прощальный подарок, который я могу унести с собой в машину, думаю я, пока Оскар катит меня вниз по переулку. Тоненький полиэтиленовый пакет рядом со мной шуршит, когда тележка наезжает даже на маленькую неровность. Я коленом прижимаю бутылку с водой и расплющиваю наш аварийный запас еды и лазанью, которую мы только что купили, но которую так и не поедим.

– Кошка еще там? – ухмыляясь, спрашивает Оскар.

Я осматриваюсь и нахожу ее, сидящей под почтовым ящиком. Она сопровождает нас от самого супермаркета.

– Да, она тут.

И все-таки в Милане есть бездомные кошки. По крайней мере, одна.

Переулок словно вымер. Темно, только ярко светятся глаза нашего маленького черного проводника. Ночь проглотила день так же быстро, как мы – десерт. Желтоватый свет уличных фонарей освещает лицо Оскара. Я смотрю на него и его щетину, которая отросла за последние два дня. Мой взгляд проходит по родинке на его щеке и находит губы. Я быстро отворачиваюсь и снова смотрю в его глаза. Я действительно не понимаю, что Оскар видит во мне, может быть, то, чего вообще нет. Но, что бы это ни было, я рада, что он это делает.

Когда мы сворачиваем на большую улицу, вдали мне удается разглядеть «Вольво». Он медленно приближается к нам, а вместе с ним и боязнь палатки. Я сказала, что люблю его, этого достаточно? Имею в виду, это было доходчиво, или мне стоит повторить? Не будет ли это выглядеть неуверенно?

– Тесс?

Я поднимаю на него взгляд.

– М-м?

– Сделаешь мне одолжение?

«Да, любое», – думаю я и слышу, как отвечаю:

– Какое?

– Прекрати думать, – отвечает Оскар и останавливает тележку. – Как ты справлялась с этим без меня? – ухмыляется он. – Ты хоть на секунду останавливалась? – Я сжимаю губы, вздыхаю и качаю головой. – Хорошо, – тихо произносит он и подходит ближе. – Скажи, о чем ты сейчас подумала?

Откашливаюсь и делаю глубокий вдох. Вчера я бы еще утаила это от него. Я бы хотела набраться смелости, но все равно молчала бы.

– Поспишь сегодня со мной в багажнике? – вырывается из меня, и я задерживаю дыхание.

Его глаза бегают туда-сюда, как будто хотят спросить о чем-то у моих. Оскар протягивает руку, и подушечки его пальцев нежно гладят мои щеки, опускаются к шее, и от этих прикосновений у меня все сжимается. В конце концов он кивает. И, увидев этот кивок, я выдыхаю с облегчением.

Мы трясемся еще пару метров до машины, а затем останавливаемся.

– Вот и приехали, Креветка.

Оскар протягивает мне руку. Сказочная карета Золушки была из тыквы, моя же была скрипящей тележкой. У Золушки был принц, а у меня целый Оскар.

– Я хочу сфотографироваться.

– Имеешь в виду, с тележкой? – Я киваю. – Это самое простое задание для меня, – говорит он и принимает такую позу, будто толкает меня, при этом смотрит мне прямо в глаза. Громко смеясь, я нажимаю на кнопку, и мне не нужно смотреть на фотографию, чтобы понять, как сильно она мне понравится.