Слова комом встают у меня в горле. Слова о том, как я хочу его, и о том, что я не считаю это нормальным.

– Ты должна знать одно. – Он обхватывает мое лицо своими теплыми ладонями. – Я хочу тебя. – Крупные слезы скатываются с моих ресниц. – Только тебя. – Во рту все пересохло. – И, если ты когда-нибудь разденешься передо мной, я обещаю, что поступлю не так, как этот идиот из твоего сна.





Мамма мия!





The Temper Trap наполняют машину музыкой, и у меня вдруг наступает чувство облегчения. В фильме это был бы замедленный момент. Наши взгляды и мои развевающиеся на ветру волосы. Над нами темно-синее небо и насыщенно-зеленая листва. Это было бы прекрасным фоном для обратного кадра. Но это не фильм. И время для таких кадров еще не наступило.

Я хочу наслаждаться моментом, но таблетки не действуют. Боль отражается на моем лице, и она медленно забирает у меня воздух. Я пытаюсь улыбаться Оскару, чтобы он ничего не заподозрил, но что-то в моих глазах выдает меня. Наверное, было бы лучше не ехать дальше. Но я хочу в Милан. Хочу чувствовать себя муравьем на огромной Соборной площади и смотреть, как куча маленьких башенок устремляется в темно-синее небо. Я хочу съесть целую пиццу и стаканчик клубничного мороженого. Хочу стоять под огромным куполом в галерее Виктора Эммануила II и смотреть наверх. В сверкающее поднебесье из стекла и металла. Но прежде всего я хочу держать Оскара за руку. Гулять с ним по улицам как влюбленная пара. Внезапная острая боль заставляет меня задержать дыхание. «Скоро станет лучше, скоро станет лучше», – думаю я и стискиваю зубы. Когда Оскар искоса смотрит на меня, я улыбаюсь, включаю музыку погромче и быстро закрываю глаза. Мои мысли танцуют под «Sweet Disposition»[7], и мне хочется, чтобы музыка заглушила эту колющую боль. Но ей это не под силу.

Милан чист и убран. Вокруг ни соринки, а бездомные кошки, наверное, спрятались в полуразрушенных руинах. В какой-то степени я представляла себе что-то более разрушенное и итальянское. Единственное, что не подходило сюда, – брошенная продуктовая тележка, которая подобно инсталляции лежала на газоне. А в остальном все красиво. Мы припарковались как можно ближе к центру, но и это оказалось далеко. Полуденный зной висит в душном воздухе, который совсем не подходит для моих легких. Этого небольшого количества кислорода недостаточно.

– Хочешь присесть? – спрашивает Оскар.

– Уже лучше, – отвечаю я, запыхавшись.

– Тесс.

Я хочу списать свое состояние на жару, но Оскар ни за что не поверит. Мое сердце отдает все силы, но в моем случае это совсем немного. Я пытаюсь не отставать от мира, но он крутится так быстро, что я не успеваю за ним. Он блестит и сверкает. Я ищу опору в виде руки Оскара, в то время как внутренности сводит судорогой, а руки начинают дрожать. Мое кровообращение на грани провала. И я уже жду, когда Оскар скажет, что нам нужно вернуться. И я имею в виду не в машину, а домой. Боязливо смотрю на него, пока он исследует местность.

– Отлично, – говорит он и обнимает меня. – Пойдем, – он аккуратно подталкивает меня к небольшому кафе, расположенному на невзрачной улице, мощенной камнем, и усаживает на стул. – Подожди здесь, – улыбается он. – Я скоро вернусь.

Я вопросительно смотрю на него, но мне не хватает воздуха, чтобы задать вопрос, поэтому просто киваю.

Невысокая пухлая женщина выходит из кафе и при виде меня разводит руками. Я не знаю, что она говорит, но то, как она это делает и как при этом на меня смотрит, сразу все разъясняет. Забота интернациональна. Эта мысль заставляет меня улыбнуться. Она снова исчезает внутри заведения и, немного погодя, снова выходит, держа в руках небольшой разнос. Мои попытки нормально дышать больше похожи на глухой хрип, я вся дрожу, а голова кипит, и я крепко держусь за стол, потому что держаться за стул невозможно. Женщина ставит рядом со мной эспрессо и большой стакан воды. С материнской заботой в карих глазах она кладет мне в руку много пакетиков с сахаром и показывает, что я должна высыпать их все в кофе. Когда я беру их, мои пальцы дрожат. Пока высыпаю содержимое пакетиков в эспрессо, женщина снова удаляется в кафе. Я размешиваю кофе, понимая, что в чашке больше сахара, чем кофе, но в данный момент мне без разницы. Делаю большой глоток, и во мне все сжимается. Мурашки пробегают по коже, и горькое послевкусие смешивается со сладостью, лежащей на моем языке.

Когда я снова открываю глаза, то вижу, что над моей головой раскрыт небольшой голубой зонт. Я благодарю женщину взглядом. За кофе, за тень и за то, что она рядом. За то, что она не оставляет меня одну. Она, улыбаясь, протягивает мне влажную тканевую салфетку, и в этот момент я вспоминаю о маме. Я промакиваю салфеткой лоб и щеки, и холодная вода тушит огонь, которым горит моя кожа.

– Acquа[8], – говорит женщина и протягивает мне стакан воды. – Acquа.

Я приподнимаюсь и пью, и с каждым глотком мне становится лучше. Боль постепенно отступает.

– Grazie[9], – запыхавшись, шепчу я. Она садится напротив меня и машет рукой в знак отказа.

– Come ti chiami?[10] – Я, не понимая, машу головой. – Yore naime?

– Что?

Она начинает смеяться и хлопать себя по груди.

– Мария.

– А, – киваю я. – Тесса.

Я достаю кошелек из сумки, но она машет руками.

– No, no, no!

– Но…

Она встает, нежно кладет свою руку мне на плечо и качает головой. И все, что я могу сделать, – улыбнуться.

– Окей, – говорю я. – One Coke, please[11].

Она кивает.

– Va bene[12].

Я сижу под маленьким зонтиком с ледяной колой и роюсь в сумке, пытаясь отыскать телефон. Достаю немного смятый конверт и снова убираю его, а затем наконец-то нахожу телефон и набираю короткое сообщение маме. Я пишу ей, что мы хорошо доехали до Милана, и упускаю тот факт, что мне сейчас ужасно плохо. Я отправляю сообщение, потом достаю карандаш, бумажку и пишу большими буквами GRAZIE MARIA. Я украшаю ее имя парой цветочков. И ровно в тот момент, когда я задумываюсь, не слишком ли это глупо, слышу грохот и поворачиваюсь. Вот и он.

Оскар подходит ко мне с наглой ухмылкой. Он толкает перед собой большую продуктовую тележку.

– Ваша карета, мисс, – говорит он с такой улыбкой, которая всегда выбивает меня из колеи, и делает поклон.

– Что? – смеясь, спрашиваю я.


– Меня зовут Оскар, и сегодня я буду вашим водителем, – отвечает он официальным тоном. – Если вы утолили жажду, можете садиться.

– Не стоит, – говорю я, качая головой. – Мне уже намного лучше.

– Вы не имеете ни малейшего понятия, каких усилий мне стоило достать для вас эту карету, мисс, – он садится ко мне за стол и кладет свою руку на мою. – Моя гордость и честь будут задеты, если вы откажетесь от моих услуг. – Его прикосновение заставляет меня сглотнуть. – Пожалуйста.

Мой взгляд падает на тележку.

– Это та, мимо которой мы проходили?

– Именно она.

– Хорошо, – ухмыляюсь я и пододвигаю ему стакан.

– Нет, Тесс, лучше ты пей.

– Вам понадобятся силы, мой благородный рыцарь.

– Креветка…

– Я настаиваю.

– Ну, если так. – Он допивает последний глоток колы, затем встает и показывает на тележку. – Прошу.

Я кладу пять евро и записку под пустой стакан, затем беру Оскара за руку и забираюсь в тележку.

– Спасибо, – говорю я, подняв на него взгляд.

Он наклоняется и целует меня в лоб.

– Не за что.

Мария выходит из кафе и, когда видит нас, восторженно хлопает в ладоши и улыбается. Растроганно, по-матерински, с пониманием. Да, улыбка тоже интернациональна. Я поднимаю руку, чтобы попрощаться, и она поднимает свою. Затем мы с грохотом выкатываемся в центр Милана. Мой водитель и я.





Из Милана с любовью





Оскар катит меня вниз по длинному пассажу галереи Виктора Эммануила II. Мы молчим, уставившись наверх. Я чувствую на себе осуждающие взгляды, прохожие таращатся на нас, и для меня остается загадкой, как они нас вообще замечают. Как это возможно, находясь в таком месте – шедевре архитектуры, – обращать внимание на нас?

В середине под огромным куполом Оскар останавливается. Солнце светит сквозь стеклянную верхушку, она так далеко, что кажется крохотным осколком, через который внутрь проникает синева неба. Массивные опоры протягиваются над нашими головами как гигантская сеть. Я перевожу взгляд на Оскара, который стоит рядом со мной и благоговейно смотрит наверх. Наши взгляды встречаются.

– Безумие, не так ли? – говорит он и опирается локтем на тележку.

– Как в облаках, – шепотом говорю я.

Он смотрит на меня и улыбается. Но это тяжелая, меланхоличная улыбка.

– Оскар? – я кладу свою руку на его плечо. – Что с тобой?

Он сглатывает и снимает рюкзак.

– Тебе что-нибудь нужно? – спрашиваю я.

Его выражение лица такое грустное, что мне больно смотреть на него. Он достает маленького зайца из карманчика, поднимает его вверх и делает фото. Маленький зайчик на фоне необъятного купола, и его светло-серый мех окутан ясной синевой неба. Оскар смотрит на экран, а затем протягивает его мне.

– Каждый раз, когда бываю там, где Элис никогда не была, я делаю фотографию для нее. – Он глубоко вздыхает и улыбается. – Я нахожу самое красивое место и фотографирую там ее зайца. Чтобы никогда не забывать о ней.

Я не знаю, что ответить на это. Во рту пересохло, а в горле стоит ком. Оскар быстро моргает и снова сглатывает.

– Уверена, ей хорошо, где бы она ни была, – и, пока я говорю это, в моей голове возникает мысль, будет ли он делать так же для меня, когда меня не станет, но сразу же прогоняю эту мысль.

– Ты правда так думаешь?

Я делаю вдох и киваю.

– Мне приходится так думать.

Он дает мне маленького зайца, и я беру его.