– Нет.
Я слышу шелест листвы в саду и чувствую, как ветер обдувает мою кожу.
– А что ты делаешь?
– Целую тебя.
Ничего не упустить
Сегодня первый день моей оставшейся жизни. Я отправляюсь в свое последнее путешествие, хотя мысленно уже там. Я чувствую песок голыми ногами и теплый ветер, обдувающий тело. Чувствую запах соленой морской воды и молочка для тела. Недавно я где-то прочитала вопрос: «Когда в последний раз ты делал что-то в первый раз?» Ответ: «Сегодня». В настоящий момент я все делаю в первый раз. Я пускаю все на самотек. Складываю последние вещи в свою сумку и раздумываю, что мне нужнее больше: второй свитер или джинсы, – и выбираю свитер. Тридцать вещей. Я действительно думала, этого будет много, но моя сумочка для душа заняла половину всего списка.
Окей. Я все взяла? Кошелек, паспорт, деньги, таблетки. Путеводитель по Италии, который дала мне мама, наушники, зарядное устройство и телефон. Да, думаю, это все. По крайней мере, все, что необходимо. Я даже позаботилась о креме для загара, хотя не думаю, что рак кожи может стать моей проблемой. И все-таки не хочется обгореть. Я закрываю замок сумки и, снова услышав этот звук, вспоминаю об Оскаре. Естественно, перед глазами сразу всплывает его полуголый образ и его ухмылка. «Не сейчас».
Я нагибаюсь, делаю глубокий вдох и собираюсь поднять рюкзак с пола. Это ужасно, но мои руки, тонкие как спички, не могут его удержать. Если говорить точнее, они болтаются на мне как украшение. Для нормальных рук с нормальными мышцами это не было бы проблемой, но для меня – сложность. Я совершаю вторую попытку, при которой опрокидываю стоящий рядом со мной книжный стеллаж. Ясно одно: он был стар и у него сломана стенка. Обычно я не пишу в книгах, но это исключение во всех отношениях. Я поднимаю книгу и рассматриваю пометки, которые когда-то сделала. «Когда я увидел тебя, я влюбился, а ты улыбнулась, потому что ты знала»[6]. Последний раз, когда я читала эти строки, то была уверена, что не повстречаю в своей жизни такую любовь. Трагически прекрасная созданная Шекспиром любовь. Сейчас у меня есть такая. Кто знает, может быть, мы проживем ее?
Мой взгляд падает на будильник. О! Уже 13:33. Я быстро закрываю книгу, кладу ее на прикроватный столик и перебрасываю свою сумочку через плечо. Затем хватаюсь за лямку рюкзака и беспомощно тащу его по полу в коридор. Перед тем, как открыть дверь, я еще раз оглядываюсь.
Это странно – уходить, не зная, вернешься или нет. Эта комната стала для меня другом. Она была со мной всю мою жизнь. Неважно, насколько плохо мне было, она оставалась здесь. Я чувствовала себя в безопасности. Она менялась вместе со мной, превращалась из детской в комнату подростка. Я делаю вдох и улыбаюсь. Странно, что можно так привыкнуть к месту. Мой взгляд пробегает от заправленной кровати к окну, через которое я вылезала не один раз. Вспоминаю сокровища Лариссы в жестяной банке и как Тина, Алекс и я сидели на крыше. Потом вспоминаю, как прыгнула с нее и как в эту же ночь все рассказала Оскару. Здесь я была ребенком и практически стала женщиной. Внезапная вибрация телефона возвращает меня в реальность. Я беру его и читаю входящее сообщение: «Я внизу, Креветка».
Оскар забрасывает мои вещи в багажник, и для него это, кажется, просто. Он смотрит на меня сияющими глазами. Снова этот взгляд. Тот, который видит меня. И чем чаще он так на меня смотрит, тем свободнее я себя чувствую. Мне не мешает тот факт, что он знает, что я хочу его поцеловать. Мне без разницы, что он знает, как я нервничаю. Пока он тут, он может смотреть на меня сколько захочет.
– Поехали? – ухмыляется Оскар.
– Да, – отвечаю я.
Он подходит ближе.
– Ты в предвкушении?
– Немного, – и тоже делаю шаг к нему.
– В предвкушении чего? – голос Оскара звучит так мягко. Того, что нам предстоит пережить. В предвкушении близости между нами и воплощения мыслей, которые так часто возникали в моей голове, в реальность. Потому что я влюбилась в тебя…
– Вы все взяли? – внезапно в моем воображаемом фильме раздается голос мамы, и я смущенно откашливаюсь. Щеки начинают краснеть. Прекрасно.
– Я не знаю, – говорит Оскар. – Креветка? Как думаешь? Мы все взяли?
– Да, мы… э-э, мы взяли все.
Оскар ухмыляется. Я вижу это краем глаза и ощущаю всем телом.
– Уверены? – переспрашивает мама. – А твои лекарства и паспорт? И…
– Да, – перебиваю я ее. – Я все взяла.
Она подходит ближе.
– Пообещай, что ты будешь их принимать, – она говорит так тихо, чтобы это слышали только мы с Оскаром.
– Мама, ну пожалуйста!
– Пообещай. Мне. Это.
– Хорошо, обещаю тебе.
– И пиши мне каждый день, чтобы я знала, где вы. – Я хочу возразить, но она в знак протеста поднимает руки. – Никаких дискуссий. Таковы правила.
Я поджимаю губы, но затем киваю.
– Окей.
Мгновением позже я оказываюсь снова в ее объятиях. Она обнимает меня крепко, но осторожно. Ее тело словно щит, защищающий мое. Я слышу ее всхлипывания, чувствую запах парфюма и кондиционера для белья. Это запах дома, запах, который мне знаком всю жизнь. Я глубоко вдыхаю и закрываю глаза. Мне кажется, есть два вида объятий. Безобидное при встрече, в качестве приветствия, которое на самом деле ничего не значит, и еще одно, очень значимое. Это именно такое, надежное как крепость. Оно выражает все то, что мама не может сказать, не заплакав.
– Я люблю тебя, моя дорогая, – хриплым голосом шепчет она. – Мне… мне тебя будет не хватать.
Слыша эти слова, я чувствую, как у меня жжет глаза.
– И мне тебя, – шепчу я в ответ. Я знаю, о чем она думает. Может быть, мы видимся в последний раз. Может быть, мы больше никогда не обнимем друг друга. Может быть, сейчас мы прощаемся. Нет! – Мы еще увидимся, – твердо говорю я. – Я знаю.
Я высвобождаюсь из ее рук и иду к отцу и Лариссе. Они стоят рядом с Оскаром и кажутся неуместными. Я не знала, что ненавижу прощанья, но это так. Прежде всего из-за того, что это каждую секунду напоминает мне о том, что скоро я превращусь в золу. Это не просто «Береги себя, удачи», это «Надеемся, ты не умрешь по дороге, и мы, может быть, еще увидимся».
Отец, будто прочитав мои мысли, широко мне улыбается, обхватывает мое лицо ладонями, целует в лоб и говорит:
– Я желаю тебе великолепно провести время, моя хорошая. – Затем он обращается к Оскару: – А ты заботься о ней как следует, хорошо? – его голос звучит шутливо, но его глаза очень серьезны.
Оскар кивает:
– Обязательно.
Они обмениваются взглядами, которых я не совсем могу разобрать, а затем отец говорит:
– А где вы будете спать? – Его адвокатское выражение лица отражает все, о чем он думает.
– Здесь, – отвечаю я и показываю на огромный багажник.
– Что? В багажнике? – растерянно спрашивает он. Я киваю. – Как хотите, но это слишком.
Он правда это сказал?!
– Что? – Оскар чуть не подавился слюной. – Нет, э-э… Мы не будем тут спать.
– Папа, – шикаю я и вижу, как сильно его это задело.
– Я только так, к слову сказал.
Оскар открывает переднюю пассажирскую дверь.
– Можем ехать?
– С удовольствием, – отвечаю я и закатываю глаза так, чтобы только он мог это видеть.
– Ах да, дорогая, – говорит мама и протягивает мне письмо, мельком бросив взгляд на Лариссу. – Мы с отцом хотели передать тебе это.
Не разглядывая конверт, я запихиваю его в сумку.
– Спасибо…
Затем происходит что-то странное. Когда я машу Лариссе и собираюсь сесть в машину, она хватает меня за руку и притягивает в свои объятия. Я застываю на мгновение, но мое тело еще смутно помнит это ощущение, и я прижимаюсь к ее щеке лицом.
– Делай все, что захочешь, – шепчет она. – Не упускай ничего!
Закрыть глаза и вперед?
Я, кажется, задремала. Несмотря на все возбуждение. А может, из-за него? Жарко. Невыносимо жарко. Руки прилипают к телу, а поток ветра настолько теплый, что ни капельки не освежает. Единственное, что прекрасно, – песня, играющая на фоне. Я открываю глаза и тут же щурюсь, потому что яркое солнце светит в лицо.
– Доброе утро, – я слышу низкий голос Оскара и поворачиваюсь на звук.
– Доброе, – говорю я сонным голосом. – Я надолго отключилась?
– На мой взгляд, надолго, – отвечает он, пока я пытаюсь проморгать высохшие глаза и насладиться его прекрасной улыбкой. Даже не верится, что следующие недели я смогу видеть ее каждый день. Оскар ожидающе смотрит на меня и отвлекает от мечтаний.
– Как так? – спрашиваю я, будучи еще сонной, поднимаюсь и оглядываюсь. – Где это мы?
– Итак, – он делает вдох и показывает на нижний угол лобового стекла. – Ты пропустила дорожный сбор, видеотаможню, Бреннер и две границы.
– Что?! – мой голос звучит так шокированно, что Оскар начинает улыбаться. – Мы же еще не в Италии?
– Ошибаешься.
– Ну давай, Оскар, скажи, что ты меня разыгрываешь.
– Нет, не разыгрываю, – говорит он улыбаясь и показывает на дорожный знак. «Тренто 26 км».