— Ради сделки, которую заключил Кэм, — отвечает неуверенно.

Райан кривится.

— Не слишком ли высока цена за освобождение одного заключенного? Чьим бы отцом он там ни был.

Вздрагиваю. Жестоко. Но справедливо. Прикусываю губу до крови. Молчу. Кесседи прав. Он сделал для меня много больше, чем можно было бы даже мечтать. Просить его и дальше рисковать ради меня не имею права.

— Я могу поговорить с полковником, — предлагает Пит. — Возможно, СБ пойдет на еще одну сделку. Скажи, чего ты хочешь?

Даже находясь в стороне, мне хочется поежиться от взгляда, которым Кесседи награждает связного.

— Дай-ка подумать, — протягивает. — Что же я могу попросить за то, что принесу в жертву остатки банды? Двоих мне мало. Дайте добить других. Так?! — нависает над эсбэшником. Тот шарахается. Врезается спиной в стену позади. Чуть не слетает с ящика.

— СБ будет все контролировать. Никто не умрет.

— Такие же опытные спецы, как ты?

— Опытные, — Пит окончательно “сдувается”. — Не как я.

— Кэм, — Райан поворачивается ко мне, — ты ему веришь? — спрашивает. — Веришь, что если мы ввяжемся в это, Проклятым ничего не грозит, и СБ нас защитит?

Качаю головой. СБ уже показало свое истинное лицо. Мне нет причин им верить. Надеяться на освобождение отца — тоже нет.

— Но там же погибнут люди, — не сдается Пит. — Невиновные. Если мы не поймаем зачинщика, жертвы продолжатся. Люди будут умирать! — голос связного так и звенит праведным гневом. Глаза горят. Тут дело даже не в желании выслужиться. Он верит в то, что говорит.

Райан улыбается, глядя на него. И от этой невеселой улыбки бросает в дрожь. Устало трет переносицу, а потом разворачивается и выходит на улицу. Пит бросает на меня затравленный взгляд. Хочется выругаться, но сдерживаюсь. Нет смысла сотрясать воздух. Иду за Кесседи.

Стоит открыть дверь, в лицо жалят снежинки. Снег усилился. Перед лицом сплошное белое марево. Спускаюсь с крыльца.

Райан сидит на нижней ступени, опустив голову. Сигареты давно кончились, но привычка осталась: крутит в пальцах где-то подобранную щепку. Сажусь рядом. Даже не поворачивается в мою сторону.

— Люди гибнут, — передразнивает Питера, смотрит куда-то в сторону. Снежинки оседают на длинных ресницах. — Невиновные. А сколько гибнут тут без всяких террористов, ему невдомек, — сплевывает, заканчивает с отвращением: — Спасатели, чтоб их.

— Они не понимают, — говорю. Вступаюсь за “верхних”, надо же. — Пита можно долго бить головой о стену, он все равно не поймет.

— Знаю, — не спорит. Еще бы ему не знать, никто из нас не думал о Нижнем мире, пока не познал все его прелести на собственной шкуре. — Тошнит просто от патриотических речей, — ежится, стряхивает с плеча снег. — Не могу находиться с ним в одном помещении, — признается. — Иначе мой сегодняшний день не закончится двумя убийствами.

Повисает молчание. Снег валит. Ветра нет. Сижу и заворожено наблюдаю, как новый слой ложится на утоптанную дорожку к зданию.

— Ты раньше убивал? — спрашиваю, все еще смотря в никуда.

— Да, — короткий ответ.

— Что изменилось в этот раз?

— Я не убивал безоружных.

Фил. Конечно. Поджимаю губы. Все еще помню чувство после смерти Здоровяка Сида и непреодолимое желание мыть руки. Снова и снова, сдирая кожу. Сид тоже был без оружия, и мой удар был совершен из-за спины. Мне нечего сказать и нечем утешить. Хотя очень хочется. Не умею подбадривать.

Решаю:

— Скажу Питу, что вариантов нет. Сделаем, как ты говоришь. СБ проглотит, как меньшее из зол. И Проклятые смогут уйти.

— А ты? — впервые за время разговора поворачивается ко мне. Ресницы совсем белые.

Пожимаю плечами. А что — я?

— Не знаю, — признаюсь. Будущее кажется мне непроглядной тьмой, из которой мне удалось выбраться на время задания СБ. У меня была цель, шаткая, призрачная надежда. А теперь снова ничего. Буду просто просыпаться, куда-то идти, что-то делать, засыпать, видеть кошмары и снова просыпаться. Не имеет значения где.

— То есть ты не пойдешь с нами? — прищуривается, снег слетает с ресниц.

Не могу повторить второе “не знаю”. Отворачиваюсь, смотрю на полет снежинок. Пушистые, белые, чистые. Козырек кепки защищает глаза.

— Джек родился и вырос в Нижнем мире, — нарушает молчание Кесседи. — Он не видел другой жизни, но не готов был мириться с тем, что происходит вокруг. У него всегда была цель — что-то изменить.

Меня пробирает озноб.

— Уж не думаешь ли ты согласиться на предложение Пита?

Отвечает не сразу.

— Я могу увести Проклятых отсюда, и они пойдут за мной. Мы будем скитаться, воровать и грабить. Можем наткнуться на банду Сида и отомстить за Мышонка, или они отомстят нам повторно. Или мы поубиваем друг друга, и дело с концом. Бессмысленно. Понимаешь? — снова смотрит на меня. Во взгляде нет ничего от того парня, который разговаривал с сотрудником СБ из Верхнего мира таким тоном, что у того поджилки тряслись. Властность, самоуверенность… Сейчас на меня смотрит будто другой человек.

— Понимаю, — разлепляю губы.


— Я ничего для себя не хочу, — продолжает, — но я хотел бы вытащить их, — кивок в сторону барака, где все еще мирно спят Проклятые. — Они ведь ничего не видели в этой жизни. Страх, побои и безысходность.

Хмыкаю.

— Это ты сейчас говоришь или Джек?

Пожимает плечами:

— Когда проводишь с человеком бок о бок четыре года, он волей-неволей проникает тебе под кожу.

Не могу судить. Все эти годы моим спутником было только одиночество, и Райан первый человек, встретившийся мне в Нижнем мире, с которым хорошо просто говорить.

— За что сидит твой отец? — спрашивает Кесседи, внезапно переводя тему. Вздрагиваю, как от удара.

— За убийство мамы, — его брови приподнимаются, но он ждет пояснения, не задавая вопросов. — Во флайере отказали тормоза. Они попали в аварию. В крови отца нашли алкоголь. Приписали умышленное убийство.

— Он был пьян?

— Нет, — пожалуй, это единственное, в чем я не сомневаюсь. — Важная сделка. Принял успокоительное для уверенности. На способность к вождению влияния никакого.

— Тогда — несчастный случай?

— Или подстава, — голос звучит резко. Злюсь, но вовсе не на собеседника. — Я думаю, что папу подставили.

— А ты уверен, что он жив?

— Полковник сказал, что жив, — взгляд Кесседи более чем красноречив. — Райан, — не выдерживаю, — что ты хочешь услышать?! Что я понятия не имею? Что мне было легче поверить СБ на слово и иметь хоть какую-то надежду и цель? — отворачиваюсь, понижаю голос. — Знаю, что он может быть давно мертв. Но когда я узнаю это наверняка, точно сломаюсь.

Никогда и ни с кем мне не приходилось раскрываться настолько. Не знаю, что на меня нашло. Какое дело может быть Райану до того, сломаюсь я или нет.

Еще расплачься у него на плече… Заткнись, Кэм!

— Ну что, попробуем? — вдруг спрашивает Кесседи.

Так резко вскидываю голову, что в шее что-то хрустит.

— Ты серьезно?

Уже привычная кривоватая улыбка.

— Вроде бы не шучу.

— А они? — бросаю взгляд на соседний барак.

— А им лучше знать поменьше. Как думаешь, зачем Коэн тащил их с собой?

— Смертники, — отвечаю, не сомневаясь. Иначе как объяснить, что в прошлый раз он вернулся один.

— Вот именно, — кивает Райан. — Если бы Коэн остался жив, они все были бы не жильцы. Мы можем хотя бы попробовать.

В горле ком. Сглатываю. Мы… Это “мы” звучит непривычно. Маняще и неправильно одновременно.

Кесседи протягивает руку.

— Ну что, умник, влипать, так влипать? Рискнем?

Протягиваю руку в ответ. Ладонь Райана сухая и теплая. Рукопожатие крепкое. Моя — предательски дрожит.

Почему-то так и казалось, что у Кесседи теплые руки. Руки потомственного хирурга с тонкими пальцами. Тоска по касанию… Внутри что-то ёкает. Где-то в районе солнечного сплетения. Торопливо убираю руки в карманы.

— Рискнем, — бормочу, опуская голову и прячась за козырьком. Не хватало ему еще увидеть покрасневшие щеки.

***

С Питом договариваемся, что он уходит и сообщает СБ о случившемся. Они проследят за нашим передвижением. А когда подойдем ближе к границе, на нас снова выйдут, и только после этого мы подадим сигнал сообщникам Коэна.

Питер больше кивает, откровенно побаиваясь Кесседи. На меня поглядывает, скорее, с сочувствием, мол, в обществе какого человека мне приходится находиться. Знал бы ты, Пит, что Райан — лучшее, что случилось со мной за эти четыре года.

Связной уходит, прихрамывая. Мы, не сговариваясь, провожаем его взглядом, а потом плетемся в барак.

Снег и не думает останавливаться. Следы часовой давности уже занесены. Канава, где покоятся тела Коэна и Фила, постепенно наполняется, и скоро не останется ни намека на то, что в ней что-то спрятано.

Со временем Питер напутал, как и со всем остальным. Прошло уже больше часа, а Проклятые по-прежнему спят. Даже Попс, которого “успокоили” первым. Райан обходит всех, проверяет пульс.