– И ты – тоже, – немедленно мрачнеет капитан: – Мне вот только драки в салоне не хватало.
– Драки не будет, обещаю.
– Не будет? – Хмыкает он, обводя меня красноречивым взглядом: – А то я по тебе не вижу. Ты же сейчас, как войдёшь, вмажешь! А после, как до старых дрожжей дойдёт, вмажешь ещё кому-то. По морде тыловой. У тебя это прямо на лице написано.
– Не вмажу, то есть… фууух… – Приваливаюсь к стене, принимаясь тереть лицо руками: – Не буду я драться.
– А что будешь?
– Я поговорить иду. – Поднимаю голову и смотрю ему прямо в глаза: – О парнях. Тех, что… Ну ты понимаешь.
– Понимаю, – тихо произносит капитан, отводя взгляд в сторону: – Только не могу.
– Честно – ну не буду я там никому морды бить. Помянуть хочу. С Кальтусом. Он их отправлял. Представляешь – каково ему? Сейчас, когда, – горло перехватывает и я смолкаю.
– У меня дежурство через три минуты заканчивается, – продолжает смотреть в сторону офицер: – Мы сейчас готовиться к сдаче поста будем. Бойцы! – Рявкает он на морпехов, поворачиваясь ко мне спиной: – Пост! К сдаче дежурства! Пригото-вить!
Скользя спиной по стене шагаю в сторону.
Ещё шаг, ещё, метрах в пяти от поста отлипаю от стенки и, одёрнув китель, неспешно бреду в сторону широкой двустворчатой двери, над которой висит голограмма дюзы, исторгающей зелёный хвост выхлопа.
* * *
Обстановка внутри напоминает мне дорогой, киношный бордель. Вот хоть что со мной делайте, но впечатление именно такое. Тяжёлые, тёмно красные, портьеры. Глубокие мягкие кресла, в том же цвете, ковры и даже приглушённое освещение – всё именно так, как показывают на экране, подчёркивая элитарный статус подобного заведения. Вот, разве что, девочек нет. Вместо них, богато и призывно полуодетых, между столиков снуют вестовые, на парадной форме которых нет знаков различий.
Кальтуса замечаю практически сразу – он занял столик справа от входа и, что сейчас для меня более важно – он сидит один. Подхожу и присаживаюсь напротив, не спрашивая разрешения.
– Ааа… Это ты? – Подняв руку он подзывает вестового: – Пива. Два. И закусить. Я тебя ждал, – продолжает он, не дожидаясь, когда официант исчезнет: – Морду бить пришёл? Меня Назин уже предупредил.
– Жаловался? – Кивнув официанту, возникшему у стола со всем заказанным, принимаю от него кружку: – Нет. Зачем? К чему это? Давай лучше парней помянем, – приподнимаю кружку в салюте и Кальтус, ни на секунду не задерживаясь, повторяет мой жест.
Некоторое время молчим, отдавая дань памяти погибшим, а после я первым нарушаю тишину.
– Это теперь так всегда? Без воскрешения будет?
– Разведка говорит, – чуть помедлив, отвечает он: – Что подобная технология требует много места. В том конвое, ну ты понимаешь, о чём я, – кивает он в сторону: – Такая была. Установка. На одном из транспортов. Жабы его сами подорвали. Мы, поначалу удивились, чего это они так – транспорт не под атакой был и вдруг взорвался?! Ну – разведка туда, обследовала обломки, как смогла, и дала заключение о неком весьма крупногабаритном устройстве. Решили, что в транспорте именно блокиратор сигнала был, – вздохнув, он отпил пива: – За неимением других вариантов.
– Понял, – киваю ему, а затем повторяю свой вопрос: – И что? Теперь всегда так будет? Без воскрешения?
– Ты чем слушаешь? – Начинает закипать Кальтус, но быстро осаждает себя: – Извини, нервы.
– У всех они.
– Ну… да…, – задумчиво тянет он: – А по той машине… Она только в транспортник влезет. Да и не особо их много, блокираторов этих. Так в разведке считают, а иной информации, – разводит он руками: – У меня нет.
– Ясно, – отпиваю пива: – Ясно, что ничего не ясно. Ты мне скажи – ты сигналы, с транспортов тех, видел? Что они сдавались?
– Угу, – Кальтус, опустив голову, принимается перебирать гренки, отбраковывая поджаренные хлебные палочки одну за одной.
– А чего не остановил? Атаку? Там же дети были! Дети!
– Там был враг, – выбрав одну, он принимается её рассматривать со всех сторон: – А враг должен быть уничтожен. Чего тебе не ясно, пилот?
– Враг – да. Ребёнок нет, – вырываю гренку у него из пальцев, отбрасывая в сторону: – Это ты понимаешь?
– Понимаю, – легко соглашается он: – А ещё я понимаю, что из головастика вырастет жаба. И что будет эта жаба нашу землю топтать, да брюхо – на нашем солнышке греть. Я, вообще, понимающий, – поднимает он голову и смотри мне прямо в глаза: – Много чего понимаю. Парней вот, наших, что не вернулись – понимаю, родителей их, кому я письма слал – тоже. И тебя – пьяного пилота, не потерявшего ни одного из своих подопечных, но пришедшего сюда права качать – тоже понимаю. С трудом правда, но понимаю.
Несколько секунд мы буравим друг друга взглядами, но я сдаюсь первым.
Отвожу глаза и встаю.
– Пойду я, устал, – делаю глоток пива, закатывая роскошное кресло к столику: – Ты, это, Кальтус…
– Не сержусь, – мотает он головой, не глядя на меня: – Всё… понимаю.
– Я не о том.
– А о чём? – В его глазах, поднятых на меня, читаю неподдельный интерес: – Чего ещё?
– Если узнаешь что… Что необычное, дай знать, ладно?
– Сейчас всё – необычное, – Кальтус отворачивается, давая понять, что разговор окончен, и я ухожу, оставляя его наедине со своими мыслями.
* * *
Приняв пополнение, Длань, переместившись в новый сектор пространства, занялась новобранцами, уделив, на сей раз, этому гораздо больше времени. Больше недели все вылеты, кроме тренировочных, и только для истребителей и штурмовиков были запрещены, отчего мои парни принялись роптать и намеренно задевать новичков, в которых видели преграду на своём пути к славе. Воспитательные беседы и тренировки на тренажёрах помогали слабо – признаюсь, я вздохнул с облегчением, когда по корабельной трансляции раздался сигнал «Слушайте Все!», а после голос Кальтуса объявил о скором выдвижении в район боевых действий.
* * *
Дальше пошла работа и – увы, но мимо нас. Задач, куда следует направлять штурмовики, просто не было. Ну не бросать же нас в бой против истребителей? Навалятся толпой да заклюют, уворачиваясь от наших неповоротливых туш.
Единственное, что нам оставалось, так это ближнее патрулирование. Вот мы и мотались вокруг нашей Длани, нарезая круги то так, то эдак, пока наши товарищи сходились с жабьими кораблями. Сидели не мы одни – точна такая же участь постигла и торпедоносцы, не имевшие подходящих целей. В общем и мы, и они, оказались временно безработными, коротая время в унылых облётах вокруг нашей матки, да сидя в тренажёрах, где мы отрабатывали взаимодействие.
* * *
Военное счастье улыбнулось нам ещё неделей спустя, когда Длань прибыла в одну из систем кантона Аймис, к второй планете которой протянули свои лапки наши склизкие враги.
Богатая кислородом атмосфера, жаркий климат, обилие воды, редкие хищники – это был именно тот мир, за который жабы были готовы сражаться, не жалея сил, чем они и занялись, введя сюда свой флот вторжения.
Но и человечество не было готово легко сдать такой приятный и уже хорошо освоенный, мир. И, надо заметить, именно здесь, во Второй Жабьей, наши противники крепко получили по зубам. Спешно собранные с соседних секторов силы, хоть и допустили высадку десанта на поверхность Второй, но так размолотили прикрывавшие его силы, что те бросились в бегство, оставив без прикрытия оказавшихся внизу сородичей.
Впрочем – особого прикрытия жабам и не требовалось.
Оказавшись на поверхности, хочу напомнить – планета было очень и очень влажной, жабки немедленно растворились в множестве речек, озёр и болот, став совершенно невидимыми с орбиты.
Что ж – решили в штабах, почесав натёртые фуражками лысины, раз не можем с орбиты, выкурим с земли! Пехота – вперёд!
И пехота пошла.
Вперёд, в стороны, назад – любая лужа могла оказаться подобием окопа, из которого, стоит тебе отвернуться, высунется плоская голова, готовая выстрелить в спину. Ещё одним плюсом было количество врагов. Если кратко – то их было много, но – насколько много не знал никто. Этим фактом откровенно пользовались журналисты, послушав репортажи которых создавалось впечатление, что наши войска уже перемолотили здесь не один, а добрый десяток миллионов жаб, намного столетий вперёд удобрив почву планеты телами врагов.
Штаб был более сдержан. По их сводкам, должен заметить – весьма осторожным, количество противников колебалось от двухсот тысяч до полумиллиона, что, я надеюсь вы согласитесь, было весьма значительным числом.
На этом плюсы наших противников и заканчивались, уступая место минусам, главным из которых был наш флот, наглухо запечатавший пространство системы.
Следствием этого был тот факт, что высаженные на Вторую силы, оказались без каких-либо пополнений, что в виде подкреплений, что в виде припасов. Но не надо думать, что жабки были готовы вот так просто бросить своих. Конечно же нет! Попытавшись пару – тройку раз прорвать оборону крупными конвоями, они перешли к тактике просачивания, выбрасывая в пространство системы десятки ложных целей, под прикрытием которых к планете пытались прорваться небольшие караваны из одного – двух транспортов, прикрываемых одним, редко двумя крейсерами. В основном – лёгкими.
Вот тут, расположившись на высокой орбите, в дело должна была вступать Длань, способная своими шустрыми силами перехватить транспорта прежде чем те войдут в атмосферу.
Так придумали в штабе и, наверняка, я в этом уверен, автор этой идеи получил если и не очередное звание, то блестящую медаль – точно.
Угу. Его бы сюда.
Нам, эта гениальная идея, вылилась в бесконечную, не снимаемую боеготовность. Пилоты, что мы, что торпедоносцев, большую часть времени, проводили в кабинах, готовые к немедленному вылету. А их хватало – бросать своих было у жаб не принято. Как и у нас.
* * *
Вылетали, по боевой тревоге, мы часто. Сколько раз? Понятия не имею – считать пытался, но сбившись не то после седьмого вылета, не то после десятого, забросил это занятие. Спали, ели и прочее – тут же, рядом со своими машинами, на тощих матрацах, притащенных сюда по приказу Кальтуса.
К чести мальчишек замечу – не ныли. Осунулись, стали дерзить, часто срываясь на крик, но ни один из них не попросил замены, отказываясь от очередного вылета. А ведь могли – тот же Кальтус, бывавший здесь так часто, что я было решил, что и он переселился на лётную палубу, так вот – тот же Кальтус, проводя краткий брифинг перед очередным вылетом, спрашивал каждого – не желает ли пилот отказаться от полёта, в следствии усталости, или давно уже превышенного норматива?
Нет. Никто не отказывался и мы, матерясь от ломоты во всём теле, снова лезли в кабину, нахлобучивая на головы провонявшие потом шлемы.
– Драки не будет, обещаю.
– Не будет? – Хмыкает он, обводя меня красноречивым взглядом: – А то я по тебе не вижу. Ты же сейчас, как войдёшь, вмажешь! А после, как до старых дрожжей дойдёт, вмажешь ещё кому-то. По морде тыловой. У тебя это прямо на лице написано.
– Не вмажу, то есть… фууух… – Приваливаюсь к стене, принимаясь тереть лицо руками: – Не буду я драться.
– А что будешь?
– Я поговорить иду. – Поднимаю голову и смотрю ему прямо в глаза: – О парнях. Тех, что… Ну ты понимаешь.
– Понимаю, – тихо произносит капитан, отводя взгляд в сторону: – Только не могу.
– Честно – ну не буду я там никому морды бить. Помянуть хочу. С Кальтусом. Он их отправлял. Представляешь – каково ему? Сейчас, когда, – горло перехватывает и я смолкаю.
– У меня дежурство через три минуты заканчивается, – продолжает смотреть в сторону офицер: – Мы сейчас готовиться к сдаче поста будем. Бойцы! – Рявкает он на морпехов, поворачиваясь ко мне спиной: – Пост! К сдаче дежурства! Пригото-вить!
Скользя спиной по стене шагаю в сторону.
Ещё шаг, ещё, метрах в пяти от поста отлипаю от стенки и, одёрнув китель, неспешно бреду в сторону широкой двустворчатой двери, над которой висит голограмма дюзы, исторгающей зелёный хвост выхлопа.
* * *
Обстановка внутри напоминает мне дорогой, киношный бордель. Вот хоть что со мной делайте, но впечатление именно такое. Тяжёлые, тёмно красные, портьеры. Глубокие мягкие кресла, в том же цвете, ковры и даже приглушённое освещение – всё именно так, как показывают на экране, подчёркивая элитарный статус подобного заведения. Вот, разве что, девочек нет. Вместо них, богато и призывно полуодетых, между столиков снуют вестовые, на парадной форме которых нет знаков различий.
Кальтуса замечаю практически сразу – он занял столик справа от входа и, что сейчас для меня более важно – он сидит один. Подхожу и присаживаюсь напротив, не спрашивая разрешения.
– Ааа… Это ты? – Подняв руку он подзывает вестового: – Пива. Два. И закусить. Я тебя ждал, – продолжает он, не дожидаясь, когда официант исчезнет: – Морду бить пришёл? Меня Назин уже предупредил.
– Жаловался? – Кивнув официанту, возникшему у стола со всем заказанным, принимаю от него кружку: – Нет. Зачем? К чему это? Давай лучше парней помянем, – приподнимаю кружку в салюте и Кальтус, ни на секунду не задерживаясь, повторяет мой жест.
Некоторое время молчим, отдавая дань памяти погибшим, а после я первым нарушаю тишину.
– Это теперь так всегда? Без воскрешения будет?
– Разведка говорит, – чуть помедлив, отвечает он: – Что подобная технология требует много места. В том конвое, ну ты понимаешь, о чём я, – кивает он в сторону: – Такая была. Установка. На одном из транспортов. Жабы его сами подорвали. Мы, поначалу удивились, чего это они так – транспорт не под атакой был и вдруг взорвался?! Ну – разведка туда, обследовала обломки, как смогла, и дала заключение о неком весьма крупногабаритном устройстве. Решили, что в транспорте именно блокиратор сигнала был, – вздохнув, он отпил пива: – За неимением других вариантов.
– Понял, – киваю ему, а затем повторяю свой вопрос: – И что? Теперь всегда так будет? Без воскрешения?
– Ты чем слушаешь? – Начинает закипать Кальтус, но быстро осаждает себя: – Извини, нервы.
– У всех они.
– Ну… да…, – задумчиво тянет он: – А по той машине… Она только в транспортник влезет. Да и не особо их много, блокираторов этих. Так в разведке считают, а иной информации, – разводит он руками: – У меня нет.
– Ясно, – отпиваю пива: – Ясно, что ничего не ясно. Ты мне скажи – ты сигналы, с транспортов тех, видел? Что они сдавались?
– Угу, – Кальтус, опустив голову, принимается перебирать гренки, отбраковывая поджаренные хлебные палочки одну за одной.
– А чего не остановил? Атаку? Там же дети были! Дети!
– Там был враг, – выбрав одну, он принимается её рассматривать со всех сторон: – А враг должен быть уничтожен. Чего тебе не ясно, пилот?
– Враг – да. Ребёнок нет, – вырываю гренку у него из пальцев, отбрасывая в сторону: – Это ты понимаешь?
– Понимаю, – легко соглашается он: – А ещё я понимаю, что из головастика вырастет жаба. И что будет эта жаба нашу землю топтать, да брюхо – на нашем солнышке греть. Я, вообще, понимающий, – поднимает он голову и смотри мне прямо в глаза: – Много чего понимаю. Парней вот, наших, что не вернулись – понимаю, родителей их, кому я письма слал – тоже. И тебя – пьяного пилота, не потерявшего ни одного из своих подопечных, но пришедшего сюда права качать – тоже понимаю. С трудом правда, но понимаю.
Несколько секунд мы буравим друг друга взглядами, но я сдаюсь первым.
Отвожу глаза и встаю.
– Пойду я, устал, – делаю глоток пива, закатывая роскошное кресло к столику: – Ты, это, Кальтус…
– Не сержусь, – мотает он головой, не глядя на меня: – Всё… понимаю.
– Я не о том.
– А о чём? – В его глазах, поднятых на меня, читаю неподдельный интерес: – Чего ещё?
– Если узнаешь что… Что необычное, дай знать, ладно?
– Сейчас всё – необычное, – Кальтус отворачивается, давая понять, что разговор окончен, и я ухожу, оставляя его наедине со своими мыслями.
* * *
Приняв пополнение, Длань, переместившись в новый сектор пространства, занялась новобранцами, уделив, на сей раз, этому гораздо больше времени. Больше недели все вылеты, кроме тренировочных, и только для истребителей и штурмовиков были запрещены, отчего мои парни принялись роптать и намеренно задевать новичков, в которых видели преграду на своём пути к славе. Воспитательные беседы и тренировки на тренажёрах помогали слабо – признаюсь, я вздохнул с облегчением, когда по корабельной трансляции раздался сигнал «Слушайте Все!», а после голос Кальтуса объявил о скором выдвижении в район боевых действий.
* * *
Дальше пошла работа и – увы, но мимо нас. Задач, куда следует направлять штурмовики, просто не было. Ну не бросать же нас в бой против истребителей? Навалятся толпой да заклюют, уворачиваясь от наших неповоротливых туш.
Единственное, что нам оставалось, так это ближнее патрулирование. Вот мы и мотались вокруг нашей Длани, нарезая круги то так, то эдак, пока наши товарищи сходились с жабьими кораблями. Сидели не мы одни – точна такая же участь постигла и торпедоносцы, не имевшие подходящих целей. В общем и мы, и они, оказались временно безработными, коротая время в унылых облётах вокруг нашей матки, да сидя в тренажёрах, где мы отрабатывали взаимодействие.
* * *
Военное счастье улыбнулось нам ещё неделей спустя, когда Длань прибыла в одну из систем кантона Аймис, к второй планете которой протянули свои лапки наши склизкие враги.
Богатая кислородом атмосфера, жаркий климат, обилие воды, редкие хищники – это был именно тот мир, за который жабы были готовы сражаться, не жалея сил, чем они и занялись, введя сюда свой флот вторжения.
Но и человечество не было готово легко сдать такой приятный и уже хорошо освоенный, мир. И, надо заметить, именно здесь, во Второй Жабьей, наши противники крепко получили по зубам. Спешно собранные с соседних секторов силы, хоть и допустили высадку десанта на поверхность Второй, но так размолотили прикрывавшие его силы, что те бросились в бегство, оставив без прикрытия оказавшихся внизу сородичей.
Впрочем – особого прикрытия жабам и не требовалось.
Оказавшись на поверхности, хочу напомнить – планета было очень и очень влажной, жабки немедленно растворились в множестве речек, озёр и болот, став совершенно невидимыми с орбиты.
Что ж – решили в штабах, почесав натёртые фуражками лысины, раз не можем с орбиты, выкурим с земли! Пехота – вперёд!
И пехота пошла.
Вперёд, в стороны, назад – любая лужа могла оказаться подобием окопа, из которого, стоит тебе отвернуться, высунется плоская голова, готовая выстрелить в спину. Ещё одним плюсом было количество врагов. Если кратко – то их было много, но – насколько много не знал никто. Этим фактом откровенно пользовались журналисты, послушав репортажи которых создавалось впечатление, что наши войска уже перемолотили здесь не один, а добрый десяток миллионов жаб, намного столетий вперёд удобрив почву планеты телами врагов.
Штаб был более сдержан. По их сводкам, должен заметить – весьма осторожным, количество противников колебалось от двухсот тысяч до полумиллиона, что, я надеюсь вы согласитесь, было весьма значительным числом.
На этом плюсы наших противников и заканчивались, уступая место минусам, главным из которых был наш флот, наглухо запечатавший пространство системы.
Следствием этого был тот факт, что высаженные на Вторую силы, оказались без каких-либо пополнений, что в виде подкреплений, что в виде припасов. Но не надо думать, что жабки были готовы вот так просто бросить своих. Конечно же нет! Попытавшись пару – тройку раз прорвать оборону крупными конвоями, они перешли к тактике просачивания, выбрасывая в пространство системы десятки ложных целей, под прикрытием которых к планете пытались прорваться небольшие караваны из одного – двух транспортов, прикрываемых одним, редко двумя крейсерами. В основном – лёгкими.
Вот тут, расположившись на высокой орбите, в дело должна была вступать Длань, способная своими шустрыми силами перехватить транспорта прежде чем те войдут в атмосферу.
Так придумали в штабе и, наверняка, я в этом уверен, автор этой идеи получил если и не очередное звание, то блестящую медаль – точно.
Угу. Его бы сюда.
Нам, эта гениальная идея, вылилась в бесконечную, не снимаемую боеготовность. Пилоты, что мы, что торпедоносцев, большую часть времени, проводили в кабинах, готовые к немедленному вылету. А их хватало – бросать своих было у жаб не принято. Как и у нас.
* * *
Вылетали, по боевой тревоге, мы часто. Сколько раз? Понятия не имею – считать пытался, но сбившись не то после седьмого вылета, не то после десятого, забросил это занятие. Спали, ели и прочее – тут же, рядом со своими машинами, на тощих матрацах, притащенных сюда по приказу Кальтуса.
К чести мальчишек замечу – не ныли. Осунулись, стали дерзить, часто срываясь на крик, но ни один из них не попросил замены, отказываясь от очередного вылета. А ведь могли – тот же Кальтус, бывавший здесь так часто, что я было решил, что и он переселился на лётную палубу, так вот – тот же Кальтус, проводя краткий брифинг перед очередным вылетом, спрашивал каждого – не желает ли пилот отказаться от полёта, в следствии усталости, или давно уже превышенного норматива?
Нет. Никто не отказывался и мы, матерясь от ломоты во всём теле, снова лезли в кабину, нахлобучивая на головы провонявшие потом шлемы.