— Представьте, что вы родились с женскими телами. Вам не дают оружие, не учат драться, запрещают говорить наравне с братьями, наряжают в неподходящую вам одежду и называют чужим именем. Вас бы это устраивало? Или вы хотели бы стать теми, кем вы себя чувствуете?

К счастью, его авторитета хватило, чтобы они хотя бы задумались о такой возможности, а не отвергли ее с негодованием. Через пару дней Акайо с удовлетворением заметил, как Рюу, хоть и с запинкой, обратился к Тэкэре по новому имени. Джиро, к сожалению, оказался более упрям, и теперь просто игнорировал человека, внезапно оказавшегося другого пола. Таари предупредила, что из-за таблеток Тэкэра постепенно будет становиться все более женственной и обещала после защиты диссертации съездить с ней в город, чтобы назначить дату операции.

Акайо, у которого от всего этого кружилась голова, старался не думать слишком долго о том, что здесь врачи могут сделать из мужчины женщину и наоборот. Все-таки были вещи, которые стоило принимать такими, какие они есть, не пытаясь разобрать их на части и увязать с остальной системой мира иначе, чем простым согласием с тем, что и это тоже бывает.

***

В саду пожелтели листья, все чаще шли дожди, уже не налетавшие на несколько минут стеной воды, а долгие, моросящие. В воздухе пахло осенью. Дни шли одновременно быстро и медленно, складывались из похожих вех — завтрак, работа, обучение, обед, работа и уроки с Джиро, ужин. Таари. Она каждый день придумывала что-то новое, говорила, что ей никогда не наскучит смотреть на него. Акайо краснел. Он был с женщинами раньше, но очень, очень давно — до того, как чин генерала отнял все время, которое выделялось солдатам на отдых. И этот опыт мало чем мог помочь. Таари была другой, настолько, что могла бы показаться далекой и чуждой, но почему-то именно эти отличия, то, насколько она была не похожа на имперских женщин, превращало каждый взгляд на нее в пытку страстью.

Акайо понимал, что так не может продолжаться вечно. Даже ее фантазия не была бесконечной, да и просто невозможно каждый день не высыпаться ради сессий, а не ради защиты империи.

Подходил к концу третий месяц со дня их покупки, когда после очередной сессии, лежа рядом с ним, Таари сказала:

— Давай-ка сделаем паузу, иначе я диссертацию в срок не закончу.

Акайо кивнул. Он не совсем понимал, но любил ее работу, ради которой она то и дело расспрашивала его об Империи, ради которой рассказывала легенды, ища признаки узнавания в его глазах. Ради которой она их купила.

Он уже думал — Таари ведь собиралась просто привезти в институт, показать… И что дальше? Вряд ли она стала бы заниматься их перепродажей. Скорее отпустила бы их на все четыре стороны прямо там, на ступенях лестницы.

Если бы Акайо догадался об этом тогда, то наверняка почувствовал бы досаду — свобода была так близко. Сейчас ему было жутко от того, как все могло сложится: даже не потому, что девять человек оказались бы одни посреди страны, в которой не умели жить, а просто потому что не было бы этого дома. Не было бы встречи в саду, долгих чайных церемоний, глупой выходки Джиро, смущения, фейерверка, сессий… Не было бы его самого — нынешнего.

И если сессии однажды могли закончиться, то опыт, понимание себя, которое он обрел за прошедшее время, никогда не исчезнут.

***

Защита приближалась неумолимо, как девятый вал. Таари то сидела где-то почти неподвижно, прикипев взглядом к планшету, и мимо нее надо было ходить так тихо, чтобы не шелохнулась даже пыль, иначе молчаливая статуя превращалась в цунами, накрывающее с головой того, кто решился побеспокоить ее уединение; то бегала по дому, дергая всех почем зря вопросами и приготовлениями.

— Тэкэра, ты уже решила, что надеть? Лучше бы что-то в национальном стиле, тебе пойдет. Иола, ты точно никогда не слышал о кицуне? И остальные не слышали? Тетсуи, прекрати грызть ногти! Юки, если ты не бросишь идею прочитать диссертационному совету стихи, я оставлю тебя дома!

Жертвы ее беспокойства все чаще с надеждой поглядывали на Акайо, но он только молча качал головой. Таари говорила, что ей нужна пауза, значит, предлагать ей себя было неправильно.

Но можно было просто заварить чай.

Она пришла через пару минут, стоило только начать согревать чайник и чашки. Вместе с ней пришел дождь, забарабанил по прозрачной крыше навеса. Таари молча стояла рядом, наблюдая, как когда-то, до того, как все стало легко и просто. Акайо прятал улыбку в уголках губ и старался только, чтобы не дрожали руки. Все-таки не только их прекрасная хозяйка беспокоилась за успех своей работы. Ее переживания передавались остальным, ведь ее работа за прошедшие месяцы стала их жизнью. Причиной, по которой они жили так, как сейчас.

Когда он замер в поклоне, подавая Таари крохотную чашку на раскрытых ладонях, она вздохнула. Села напротив, забрала чай. Пригубила.

— Я очень боюсь. Ты заметил, да?

— Да, госпожа, — Акайо кивнул. Он только не понимал, почему она боится. Он не считал Таари всесильной, вполне отдавая себе отчет, что на самом деле она обычный человек, со всеми положенными страхами и слабостями. Но одно дело знать, а другое — верить. Для него Таари была госпожой, прекрасной, как солнце, и сложно было помнить о том, что она не всегда и не для всех такая.

Конечно, у нее был повод для беспокойства. Защита для нее была равна, и, наверное, даже важнее, чем великое сражение за Октариновую возвышенность для юного генерала. Тогда у самого Акайо сердце колотилось где-то на подступах к горлу. Но у Таари вместо мечей были красивые фразы, и она знала своих противников. Она шла на свое сражение с открытыми глазами, в отличии от имперской армии.

Таари тихонько засмеялась, будто бы последние дни, полные переживаний, растворились. Вернула опустевшую чашку на доску.

— Спасибо, что заварил чай. Это очень успокаивает. Напоминает, что в любом случае я не зря все это затеяла. Ох, Акайо, ты бы знал, что я на самом деле пытаюсь доказать!..

Он поднял взгляд, не вполне понимая, о чем она говорит. Он знал название ее работы — "Сходства и различия верований Кайнской империи и Праземли". Разве у этой темы могло быть второе дно?..

Таари только покачала головой.

— Нет, лучше я пока помолчу. Сам догадаешься или я потом скажу, когда буду разрабатывать тему. Или мне скажут, что я подгоняю решение к ответу и не видать мне докторской степени.

— Но ведь это не так, — тихо ответил Акайо, не понимая ни зачем кому-то может потребоваться таким образом выводить возможно ложный ответ, ни тем более зачем кому-то обвинять в этом Таари.

— Не так, — спокойно кивнула она. — Но иногда людям слишком страшно заглядывать в темноту.

И ушла, оставив Акайо недоумевать. Что такого было в ее работе, что он не заметил? Ведь, если он правильно все понимал, защиты подобных тем были нормальны — многие люди делали это, получали разные степени и все было в порядке.

Или же Таари своей работой могла нарушить заведенный порядок? Но как?

Ответа не было, и он решил не тратить время на бесплодные поиски ответа. Все должно было стать ясно уже завтра во время защиты.

***

Завтрашний день, однако, начался не так, как он ожидал. Для начала выяснилось, что Таари уехала еще вечером — по всему выходило, сразу после их чаепития. Нииша объясняла за завтраком всему растерянному гарему:

— Конечно, она должна приехать в институт задолго до защиты. Ей ведь еще нужно все организовать для фуршета. У нас тоже есть всякие глупые традиции! — Посмотрела на их вытянутые лица, добавила успокаивающе: — Не бойтесь вы так, никто вас не бросит. Мы тоже поедем ее слушать, только сначала отвезу вас в парикмахерскую. Вы с самой покупки обрастаете как придется, если Авани вас в таком виде увидит, наверняка опять завернет работу — мол, вы так и не научились жить по-человечески!

Акайо скосил глаза на падающую на нос прядь. Он испытывал больше неудобств от того, что волосы все еще не доросли до нормальной прически, и не понимал, зачем их стричь. Однако спорить не стал, рассудив, что иначе только зря потратит время.

Нииша водила осторожно, Акайо даже задремал под мерное покачивание машины, погрузившись в причудливую мешанину воспоминаний и надежд, бесконечно далекую от реальности. Ему все чаще снилась Ясная Империя, не столько его реальная родная страна, сколько мечта о ней, недостижимая просто потому, что ее никогда не существовало. Он понимал это, но все равно просыпаться, выныривая из призрачной рощи бамбука, было грустно. Акайо знал, что этого никогда не произойдет, но все же глупо боялся, что однажды забудет свою родину.


Нииша высадила их около высокого дома, на первом этаже которого располагалась та самая парикмахерская. Акайо помнил из уроков, что это примерно то же самое, что и цирюльня, так что проблема состояла скорее в том, чтобы понять различия. Впрочем, вскоре выяснилось, что различия были вполне обычны для места, которое в Эндаалоре и в Империи имело одни и те же функции — разное отношение и разные инструменты.

По крайней мере, ножницы у них оказались почти одинаковые. А вот жужжащая машинка, с которой попытались было подступиться к голове Акайо, вызвала у него почти суеверный страх.

— Пожалуйста, не надо меня коротко стричь.

Цирюльница, симпатичная немолодая женщина, растерянно обернулась к Ниише, пытавшейся уследить за всем гаремом сразу. Та только махнула рукой:

— Не хочет — не надо. Тогда просто подравняйте, чтобы гнездо у него на голове стало похоже на нормальную прическу.

Это вернуло душевное равновесие и самому Акайо, и, видимо, цирюльнице. Во всяком случае, она отложила машинку и деловито защелкала ножницами. Акайо сначала вглядывался в зеркало, следя, как падают ему на плечи срезанные пряди — наверняка совсем короткие на взгляд любого из здешних жителей, но для него все равно чрезмерные. В конце концов, прошлые свои волосы он отращивал с глубокого детства, и до сих пор с трудом мог понять, зачем здесь стригутся настолько часто.

Однако надо было отдать должное цирюльнице — после того, как она удовлетворенно кивнула и стряхнула с пелерины, прикрывавшей его плечи, последние срезанные пряди, волосы с одной стороны перестали лезть в глаза, а с другой — не слишком укоротились. Сзади они уже вполне пристойно прикрывали шею.

Однако не все решили сохранять имперские традиции.

— Посмотрите! Красиво, правда?

Рюу довольно вертел головой, с одной стороны привычно длинноволосой, а с другой — остриженной почти налысо. В коротком ежике волос змеился выбритый иероглиф его имени. Акайо, к которому во многом обращался вопрос, только сдержанно пожал плечами. Пожалуй, он не решился бы назвать красивым такое издевательство над своей прической, но Рюу оно странным образом шло. Так же, как Иоле шли короткие, едва ли в ноготь длинной, волосы.

— Да уж, — фыркнула Нииша, наблюдавшая получившееся разнообразие, — теперь вас можно хоть в форменные костюмы одевать, все равно не спутаешь. Поехали, горе мое, нашли время выделываться...

Акайо невольно покраснел, будто это он, а не Рюу обзавелся столь оригинальной стрижкой. Нужно было подумать заранее — он не помнил в институте никого с необычным внешним видом, да и Нииша с утра велела одеться в самые простые рубашки и брюки. Он мог бы проследить, чтобы никто не выдумывал небо знает что, он мог бы и сам согласиться на обычную здесь короткую стрижку… Впрочем, сожалеть о чем-либо все равно было поздно. Акайо еще раз оглядел остальных и отвернулся к окну.

В конце концов, от них требовалось, чтобы они научились жить по здешним правилам. А наполовину обритая голова Рюу просто кричала всем встречным — “чихать я хотел на свои прежние традиции, теперь я живу как вы”.

Наверное, с этой точки зрения его прическа была полезней, чем привычно длинные волосы самого Акайо.

***

Несмотря на задержку, в зал, где должна была проходить защита, они явились одни из первых. Таари только мельком кивнула своему гарему, с головой поглощенная работой. На белой стене за ее спиной мелькали рисунки неведомых земель — теперь Акайо знал, что это Праземля. Родина эндаалорцев была красивой и во многом похожей на Империю — по крайней мере, некоторые ее части. Таари объясняла, что брала только фотографии тех мест, которые подходили по расположению, и иногда Акайо не мог понять, видит он изображения родных бамбуковых рощ, или же на экране мелькают места, давно исчезнувшие в катаклизме, который заставил эндаалорцев покинуть свою планету.

— А вот и знаменитый гарем нашей затворницы!

Мужчина с такой тяжелой челюстью, что ею можно было колоть орехи, остановился у двери. Акайо прищурился — ему не нравились ни интонации этого человека, ни как раздраженно поморщилась в ответ Таари. Однако она тут же взяла себя в руки, даже вежливо улыбнулась — привычно холодно и отстраненно, но не как гейша, чья холодность лишь часть игры, а как могла бы улыбнуться грозовая туча, нависшая над тем, кто посмел смеяться в лицо небесам.

Нииша загнала Акайо и остальных к дальней стене, заставила сесть на длинные лавки, зачем-то прикрепленные к столам. Впрочем, отсюда было даже лучше видно — ряды поднимались, как в театре, так что они оказались словно бы на балконе.

Начали приходить гости, многие оказались смутно знакомы по тому единственному посещению института и по празднику Высадки. Коротко остриженная девушка даже махнула им рукой, Акайо припомнил — она напомнила об ужине, когда Таари привела свой гарем в институт и они увлеклись работой. Сейчас то время казалось невообразимо далеким, размытым, но при этом удивительно четким в отдельных сценах — словно миражи над водой, рожденные на границе дня и ночи.

Таари откашлялась, разговоры в комнате стихли. Встала женщина, сидевшая на первом ряду.

— Рады видеть тебя, Таари Н’Дит, на соискании докторской степени.

— И я рада видеть вас, коллеги, и лично вас, доктор Л’Гури. Спасибо, что снова приняли на себя обязанности главы диссертационного совета. — Таари церемонно склонила голову. На миг замерла в этом крохотном подобии поклона, обвела взглядом всех сидящий перед ней. — Как вы все знаете, я уже подавала эту работу на кандидатскую степень. Однако, по соглашению с доктором Л’Гури, мне было разрешено просить о докторской после исправления работы и соблюдении некоторых условий...

— Касающихся людей, чье благополучие обеспечивает кандидат, — закончила за нее глава совета. — Надеюсь, теперь, несмотря на то, что ты все еще не имеешь рабочей группы и слуг, кроме уважаемой Б’Хатты, ты можешь продемонстрировать нам свой гарем в надлежащем состоянии?

Таари отрывисто кивнула, подняла лицо к Акайо. Тот встал, зачарованный ее глазами, быстрей, чем она могла бы добиться, потянув за ошейник. Она улыбнулась уголками губ, и кровь мгновенно прилила к его щекам.

Он слышал, как рядом вставали другие, как что-то говорила доктор Л’Гури, но в этот миг ничто не имело значения. Во всем мире были только глаза и улыбка Таари.

Она отвела взгляд. Отвернулась к своему столу, рассеянно скользнула пальцами по планшету. Акайо, для которого каждое движение этих рук стало знакомым, вздрогнул в сладком предвкушении, будто теплая ладонь поглаживала не холодный металл во многих шагах от него, а его собственную обожженную плетью кожу.

Его потянул за рукав опускающийся на лавку Иола. Акайо сел, понимая, что его лицо горит слишком красноречиво для всех находящихся в зале.

Это было стыдно. Это было почти лестно — особенно когда последним отвернулся мужчина с квадратной челюстью, и обиженное разочарование на его лице не смог бы прочесть лишь слепец.

— Что ж, формальную часть можно считать завершенной, — подвела итог доктор Л’Гури. — В таком случае позволю себе первой высказаться по сути работы, с которой все собравшиеся в этой аудитории наверняка ознакомились...

Дальше Акайо понимал через два слова на третье, хотя был одним из тех, кто принимал в работе Таари непосредственное участие. Он помнил, как в последние дни перед защитой она часто ругалась на "птичий язык", на который приходится переводить весь текст, и теперь понимал, что она имела в виду. Он точно знал, о чем ее работа, но никогда не смог бы сказать это так длинно, запутанно и непонятно. Поэтому, перестав вслушиваться, начал внимательней смотреть на людей.

Доктора Л’Гури, главу совета, он помнил еще с больницы. За прошедшее время она ничуть не изменилась, оставшись такой же сухой и строгой. Сейчас Акайо удивлялся, почему никогда не сравнивал ее с воинами, или даже с монахами — она была похожа на них в точности.

Вероятно, раньше ему просто не могли прийти в голову подобная мысль в отношении женщины.

Однако и она сама, и все ее коллеги обоих полов больше всего походили на монахов… Или хотя бы на совсем юных послушников, которые еще не способны не бегать по монастырскому саду, но уже с пылом цитируют священные изречения.

Тем временем доктор Л’Гури выдержала паузу, завершая свою речь, и передала слово:

— Спасибо за внимание. Кандидат Д’Аани, вы являетесь оппонентом соискательницы Н’Дит. Что вы можете сказать перед тем, как она представит нам свою работу?

Акайо смотрел на Таари, увидел, на кого она перевела взгляд и замер в странном недоумении. С места поднимался мужчина с квадратной челюстью, и это было неправильно. Невозможно было сформулировать, почему, но неправильно. Этот человек относился к Таари не как к коллеге, а если Акайо правильно догадался об обязанностях оппонента, это было очень плохо. Тем временем Д’Аани заговорил:

— Для начала я рад, что вы меня пригласили, уважаемые коллеги. Как вы знаете, я, в соответствии с правилами защиты, работаю в НИИ СК, и в тонкостях религии хоть Праземли, хоть кайнской империи разбираюсь слабо. Однако некоторые выводы, следующие из работы Таари, напрямую касаются моей области. Возможно, я переоцениваю смелость этой работы, однако тем не менее должен сказать — это принципиально невозможно. Думаю, вы все понимаете, о чем я говорю. Религии не могут быть идентичны в условиях практически бесконечного расстояния между местами, в которых они зародились.