– Довольно изолированное местечко.

Мартин огляделся по сторонам, но увидел одни деревья. Уже пятнадцать минут они ехали по маленьким лесным дорогам, и он начал задумываться, туда ли они попали.

– Не волнуйся, все под контролем. Я здесь однажды был, когда один из парней сделался неуправляемым, так что найду.

Патрик оказался прав. Вскоре они уже въехали во двор.

– На вид отличное заведение.

– Да, у него хорошая репутация. По крайней мере, они отлично создают видимость. Сам я слегка скептически отношусь, когда начинается перебор аллилуйи, но это мое личное мнение. Хоть цель у этих общин свободной церкви изначально хорошая, они всегда рано или поздно притягивают к себе ряд странных личностей. Они предлагают крепкую сплоченность и создают ощущение семьи, что притягательно для людей неприкаянных.

– Похоже, ты знаешь, о чем говоришь?

– М-да, сестру одно время заносило в несколько странные места. Знаешь, период поисков в переходном возрасте. Правда, она осталась цела и невредима, так что ни до чего плохого дело не дошло. Но я достаточно хорошо познакомился с тем, как у них там все происходит, чтобы проявлять здоровый скепсис. Впрочем, именно про это заведение я никогда ничего плохого не слышал, поэтому остается предположить, что они классно работают.

– В любом случае к нашему расследованию это никакого отношения не имеет, – сказал Мартин.

Его слова прозвучали как предостережение, чего ему отчасти и хотелось. Нотки презрения в голосе обычно такого собранного Патрика заставили Мартина немного заволноваться, не повлияет ли это на опрос Якоба.

Патрик, словно прочитав его мысли, улыбнулся.

– Не беспокойся. Это просто один из моих коньков, но к данному месту он отношения не имеет.

Они припарковались и вышли. На хуторе кипела работа. Мальчики и девочки, казалось, были заняты делом и в доме, и снаружи. Одна группа купалась в озере, и оттуда доносились громкие голоса. На вид – полная идиллия. Мартин и Патрик постучали. Дверь им открыл парень старшего подросткового возраста. Они оба поразились – если бы не мрачный взгляд, они бы его не узнали.

– Привет, Кеннеди.

– Что вам надо? – спросил он враждебным тоном.

Патрик и Мартин не могли перестать его разглядывать. Длинные волосы, постоянно свисавшие на лицо, исчезли. Черная одежда и нездоровый цвет лица – тоже. Стоявший перед ними парень был таким чистеньким и аккуратно подстриженным, что буквально сиял. Однако этот враждебный взгляд был им знаком с того времени, когда они ловили его за угоны машин, хранение наркотиков и многое другое.

– Судя по виду, дела у тебя идут хорошо, Кеннеди? – дружелюбно проговорил Патрик. Ему всегда было жалко этого мальчика.

Кеннеди не удостоил его ответом. Он лишь повторил вопрос:

– Что вам надо?

– Мы хотим поговорить с Якобом. Он в доме?

Кеннеди преградил им путь.

– Что вам от него нужно?

– К тебе это отношения не имеет, – по-прежнему дружелюбно ответил Патрик. – Я спрашиваю еще раз: он в доме?

– Вы должны, черт возьми, прекратить преследовать его. И его семью тоже. Я наслышан о том, что вы пытаетесь сделать, и да будет вам известно, это черт знает что. Но вас постигнет наказание. Бог все видит, он смотрит вам прямо в души.

Мартин и Патрик переглянулись.

– Ну, с этим все образуется, Кеннеди, а сейчас тебе лучше подвинуться.

Тон Патрика стал угрожающим, и после недолгой борьбы со своими чувствами Кеннеди отступил и нехотя впустил их.

– Благодарю, – кратко произнес Мартин и прошел за Патриком через холл. Патрик, казалось, знал, куда им идти.

– Насколько мне помнится, его кабинет находится в конце коридора.

Кеннеди молчаливой тенью следовал за ними на расстоянии двух шагов. Несмотря на жару, Мартина била дрожь.

Они постучались. Когда они вошли, Якоб сидел за письменным столом. Он, казалось, не особенно удивился.

– Ну надо же. Длинная рука закона. Настоящих преступников вы уже всех переловили?

Позади них в дверях продолжал стоять Кеннеди, сжимая кулаки.

– Спасибо, Кеннеди, теперь можешь закрыть за нами дверь.

Он молча подчинился распоряжению, хоть и неохотно.

– Я полагаю, ты знаешь, зачем мы здесь.

Якоб снял офисные очки и наклонился вперед. Вид у него был изможденный.


– Да, около часа назад мне позвонил отец. Он рассказал какую-то безумную историю о том, что мой дорогой кузен утверждает, будто видел убитую девушку у меня дома.

– Эта история безумная? – Патрик наблюдал за Якобом.

– Естественно. – Он постукивал очками по столу. – Зачем бы ей приходить в Вестергорден? Насколько я понимаю, она была туристкой, а усадьба едва ли находится на туристическом маршруте. Что же касается так называемого свидетельства Юхана, то… Ну, вам ведь уже известно, какая у нас в родственном кругу сложилась ситуация. Сольвейг и ее дети, к сожалению, пользуются всеми возможными случаями, чтобы очернить нашу семью. Печально, но у некоторых людей в сердце не Бог, а нечто совсем другое…

– Вполне возможно, – Патрик любезно улыбнулся, – но случилось так, что мы знаем, почему у нее могло быть дело в Вестергордене. – Ему показалось или в глазах Якоба действительно мелькнуло беспокойство? Он продолжил. – Она приехала во Фьельбаку не в качестве туристки, а чтобы поискать свои корни. И возможно, узнать что-нибудь дополнительное об исчезновении матери.

– Своей матери? – озадаченно спросил Якоб.

– Да, она была дочерью Сив Лантин.

Очки звякнули. «Изумление наигранное или все-таки подлинное?» – заинтересовался Мартин, предоставивший вести беседу Патрику, чтобы целиком и полностью сосредоточиться на наблюдении за реакциями Якоба во время разговора.

– Да, вот это новость. Но я по-прежнему не понимаю, какое у нее могло быть дело в Вестергордене?

– Как я сказал, она, похоже, хотела попытаться узнать больше о том, что произошло с ее матерью. И, принимая во внимание, что твой дядя был у полиции главным подозреваемым… – Он не закончил фразу.

– Должен сказать, на мой взгляд, это дикие предположения. Дядя был невиновен, но вы все равно довели его своими инсинуациями до смерти. Ввиду его отсутствия вы теперь явно пытаетесь посадить в тюрьму кого-нибудь другого из нас. Скажите, что за заноза у вас в сердце, которая не дает вам покоя и вызывает такую потребность разрушать то, что создал кто-то другой? Вам колет глаза наша вера и радость, которую мы в ней находим?

Якоб перешел к чтению проповеди, и Мартин понял, почему его так высоко ценят как проповедника. В его мягком, плавно повышавшемся и понижавшемся голосе присутствовало нечто завораживающее.

– Мы просто выполняем свою работу, – резко сказал Патрик.

Ему приходилось сдерживаться, чтобы не показать отвращения ко всему тому, что он считал религиозной чепухой. Правда, даже он не мог не признать, что в Якобе что-то есть, когда он говорит. Более слабые люди, чем он, могли бы легко поддаться этому голосу и увлечься его идеей.

– Значит, ты говоришь, что Таня Шмидт никогда не появлялась в Вестергордене? – продолжил Патрик.

Якоб развел руками.

– Клянусь, что никогда этой девушки не видел. Что-нибудь еще?

Мартин подумал о полученной от Педерсена информации, что Юханнес не покончил с собой. Эта новость могла бы несколько встряхнуть Якоба. Но он знал, что Патрик прав. Они едва успели бы выйти из комнаты, как у остальной части семейства Хульт зазвонили бы телефоны.

– Нет, мы, пожалуй, закончили. Но не могу исключить того, что мы вернемся к тебе позже.

– Это меня не удивляет.

Голос Якоба утратил тон проповедника и вновь стал мягким и спокойным. Мартин как раз собирался взяться за ручку двери, когда та беззвучно распахнулась перед ним. Кеннеди тихо стоял снаружи и открыл дверь точно в нужный момент. Вероятно, он все время подслушивал. Горевший у него в глазах черный огонь рассеивал любые сомнения. Мартин отпрянул перед ненавистью, которую эти глаза излучали. Якоб наверняка скорее научил его тому, что значит «око за око», чем «возлюби ближнего».





⁂


Атмосфера за маленьким столом была тягостная. Впрочем, с тех пор как умер Юханнес, веселой она не бывала никогда.

– Когда все это кончится! – Сольвейг прижала руку к груди. – Вечно мы попадаем в дерьмо. Все будто думают, что мы только и ждем, чтобы нас пнули! Что теперь станут говорить люди? – запричитала она. – Когда услышат, что полиция выкопала Юханнеса! Я-то думала, что, когда они нашли последнюю девочку, разговоры наконец стихнут, а теперь все начнется заново.

– Пусть, черт возьми, болтают! Какое нам дело до того, о чем народ треплется у себя по домам?

Роберт с такой силой загасил сигарету, что перевернулась пепельница. Сольвейг поспешно отдернула альбомы.

– Роберт! Осторожно! Ты можешь прожечь альбомы.

– Твои гребаные альбомы мне осточертели! Ты дни напролет сидишь тут и возишься с этими проклятыми старыми фотографиями! Разве не понимаешь, что те времена давно прошли?! Это было лет сто назад, а ты сидишь, вздыхаешь и возишься со своими чертовыми снимками. Отца уже нет, и ты больше не красавица. Только посмотри на себя!

Роберт схватил альбомы и швырнул их на пол. Сольвейг с криком бросилась за ними и начала собирать разлетевшиеся по полу фотографии. От этого Роберт только еще больше разозлился. Игнорируя умоляющие взгляды Сольвейг, он наклонился, подобрал пачку снимков и принялся рвать их на мелкие кусочки.

– Нет, Роберт, нет, не тронь мои снимки! Роберт, пожалуйста! – Ее рот походил на открытую рану.

– Ты жирная старая баба, поняла?! Отец повесился. Тебе пора это понять!

Юхан, который сидел как приклеенный, при виде разыгравшейся перед ним сцены, встал и крепко взял Роберта за руку. Он выдернул остатки фотографий, которые судорожно сжимал Роберт, и заставил брата слушать.

– Успокойся. Им как раз этого и хочется, ты разве не понимаешь? Чтобы мы набросились друг на друга и наша семья развалилась. Но мы не доставим им такого удовольствия, понял?! Мы должны держаться вместе. Давай, помоги маме собрать альбомы.

Злость Роберта улетучилась, как выпущенный из шара воздух. Он протер глаза и с ужасом посмотрел на развал вокруг. Рыдающая Сольвейг лежала на полу, как большая мягкая гора отчаяния, и между пальцев выглядывали обрывки фотографий. Ее плач раздирал душу. Роберт опустился рядом с матерью на колени и обнял ее. Нежно убрал у нее со лба жирную прядь волос, а потом помог подняться.

– Прости, мама, прости, прости, прости! Я помогу тебе привести альбомы в порядок. Уничтоженные снимки мне не восстановить, но их не так много. Смотри, самые лучшие сохранились. Посмотри здесь на себя, какой ты была красивой.

Он поднял перед ней фотографию. Сольвейг в купальном костюме благопристойного покроя с лентой через плечо, где написано: «Майская королева 1967». Она красива. Рыдания перешли в отдельные всхлипывания. Мать взяла снимок, и на губах у нее проступила улыбка.