Пеппер мотнула головой, отбрасывая волосы с лица.

– Так что ты не расскажешь отцу?

– Что Ангел звонил мне вчера вечером и всячески запугивал.

– Кэтрин мне говорила. Уж теперь-то ты точно поверил Лиззи и думаешь, что нам нужно трястись и бояться нос показать на улицу? О, Лиззи была права. Злой дух вышел на охоту.

– Ты берешь уроки по выбешиванию?! – рявкнул я.

– С кем поведешься…

Я занес пальцы над клавиатурой.

– Овяжись от меня. Я пытаюсь вести блог.

Пеппер выдвинула стул, нарочно стараясь скрежетать ножками по полу как можно громче.

– Коль скоро мы сотрудники и вынуждены работать вместе, тебе, наверное, следует сообщить мне, о чем ты хочешь писать.

Я пожал плечами:

– Прочти и узнаешь.

Она улыбнулась:

– Проще говоря, ты не знаешь, о чем писать. У тебя в голове ни одной идеи. Слишком занят мечтами о прекрасной Лиззи?

– По-моему, нам надо заключить перемирие, – сказал я. – Режим тишины.

Она бахнула на стол толстенный ежегодник. Стол затрясся. Сделав вид, что не заметил, я повернулся к экрану и снова занес пальцы над клавиатурой.

У меня появилась смутная идея, о чем я хочу написать. О нашем походе на кладбище, о том, каково это – находиться среди старых могил. Мне пришло в голову, что большинство людей, похороненных там, когда-то так же, как мы, ходили по коридорам нашей школы, оставляли свои фотографии в ежегоднике и… и…

В общем, на большее мне ума не хватило. Я понятия не имел, какой из этого следует вывод. Наверное, что отголоски истории звучат и в наши дни. Но вот как свести одно с другим? В голове царил полный раздрай.

– Ладно, сегодня писать не буду, – буркнул я.

И только стал закрывать крышку ноутбука, как в коридоре поднялся шум. Я услышал топот бегущих ног. Затем – высокий, истошный визг. Потом – грохот, будто что-то уронили. И снова – топот.

А потом какая-то девчонка испуганно заверещала:

– Кто-нибудь, помогите ей! Приведите помощь! На нее напали!





23




Я вскочил, опрокинув стул, и сломя голову бросился в коридор. Снова послышались крики о помощи.

Повернув за угол, я увидел Эмми Мур, знакомую девчонку классом младше. Она стояла на коленях, вытаращив глаза от ужаса, и, сложив ладони рупором, звала на помощь.

– Эмми?! – выкрикнул я. Опустив глаза, я увидел, что она склонилась над кем-то. Темноволосой девушкой. Она распростерлась на спине, разметав руки и ноги. Неподвижная. Неподвижная.

На мгновение вся сцена расплылась у меня перед глазами. Глаза отказывались признать увиденное. Потом Эмми и девушка на полу снова вернулись в фокус. Я упал на колени напротив Эмми.

– Лиззи? – произнес я, сам не узнавая своего голоса. – О нет! Лиззи?

Ее глаза были закрыты. На лбу алел порез. На полу возле головы набежала кровавая лужица. Превозмогая шок, я позвал Лиззи по имени еще несколько раз, но она не отвечала.

– Ребята за медсестрой побежали, – пролепетала Эмми, вытирая ладонью лоб Лиззи. – Кажется, она без сознания. – Она подняла глаза на меня: – Ты ее знаешь?

Я кивнул:

– Да. Она новенькая. Ее зовут Лиззи Уокер. Ты видела, что случилось?

– Нет, – сказала Эмми. – Я была в кабинете музыки. Подбирала репертуар для джазового оркестра. Услышала какую-то возню и… выхожу, а она на полу. И никого.

– Я вроде слышал, как кто-то убегал, – сказал я.


Глаза Эмми сделались шире.

– Ты хочешь сказать?..

Обернувшись, я увидел стоявшую сзади Пеппер. Она смотрела на Лиззи, разинув рот.

– Глазам не верю, – пробормотала она. – Она… она?..

Застонав, Лиззи открыла глаза. Через несколько секунд она меня узнала и тут же схватила за руки.

– Майкл, – прошептала она. И снова застонала. – Он… он пришел за мной. Я только… я только мельком его увидела…

Отпустив мою руку, она потерла голову. Посмотрела на окровавленную ладонь.

– Моя голова, – прошептала она. – Ужасно болит.

– У тебя порез, – сообщила ей Эмми. – Но, вроде, неглубокий. Мы послали за медсестрой.

Лиззи закрыла глаза.

– Я видела его всего секунду. Пока… пока он меня не ударил. Это был он. Это был Ангел.

Я задохнулся:

– Нет. Он сказал по телефону…

– Он меня чем-то стукнул, – шептала Лиззи, вперив в меня широко распахнутые глаза, словно молившие о помощи. – Я, кажется, упала. А он стал шептать мне на ухо. Склонился надо мной и шепчет. Он был не в себе, Майкл. Совершенно невменяемый. Все твердил: «Одного за другим… Одного за другим…» Он имел в виду, что достанет нас всех, одного за другим.





24




Раздавив в кулаке банку кока-колы, Диего кинул ее на стол.

– Так что Лиззи сказала полиции? – спросил он.

Я закатил глаза:

– Будь добр, не свинячь на столе. Сколько можно? Иди в мусорку выбрось.

Диего рыгнул.

– Хорошо, мамуля. – Оттолкнувшись от стола, он отвесил мне подзатыльник и пошел на кухню.

– С Лиззи все в порядке? – спросил Гейб, не отрываясь от сцены, которую рисовал. Черный фломастер шоркал по бумаге.

Мы трудились над проектом для учительницы английского, мисс Кёрди. Нам не хотелось писать традиционное унылое сочинение о «Макбете». Всю эту дребедень про то, какой он был тряпкой, какой честолюбивой была его супруга… Скукотень.

Поэтому мы делали раскадровки для видеоигры по мотивам «Макбета». Наш Гейб – лучший художник в группе. Когда он был моложе, то всерьез мечтал стать иллюстратором комиксов. Так что он делал наброски сцен, а мы с Диего помогали.

– Ага. У нее синяк на лбу, но порез не слишком глубокий, – сказал я.

– А копам она что сказала? – спросил Диего, возвращаясь с новой баночкой колы.

– Соврала, – ответил я. – Она не хотела говорить, как мы сбили парня и бросили умирать в снегу. Сказала, что это был тип в маске, которого она не узнала. Пытался, мол, обчистить шкафчики. Она, значит, увидела, подняла крик, он ей врезал и сбежал.

– Складно врет, – сказал Диего. Он поднес банку ко рту и шумно отхлебнул. – Все, чтобы защитить вот этого симпатяжку. – Он пребольно ущипнул меня за щеку. – Да тут, по ходу, настоящая любовь.

– Заткнись, – отгрызнулся я, оттолкнув его руку. – Ничего смешного. Если этот псих Ангел говорил всерьез…

– Что «ничего смешного»? – В столовую вошла мама. В руках она несла шкатулку с украшениями, отделанную красным бархатом.

– «Макбет», – поспешно ответил я. – «Макбет» точно не комедия.

Мама поставила шкатулку на другой конец стола.

– Я играла одну из ведьм в студенческой постановке в Миддлбари, – сказала она. – До сих пор помню, как обожгла руку сухим льдом в ведьмовском котле.

По-моему, мама помнит все свои «боевые ранения». Большинство рассказов о своей юности она заканчивает тем, как заработала очередную травму. Взять хоть ту историю, где она сломала руку, впервые катаясь на двухколесном велосипеде.