– Нет, – начал я. – Я не думаю, что…

– Ты будто ослеп, – заявила Пеппер, склоняясь ко мне через невысокий кофейный столик. Она взяла стопку деревянных подстаканников и принялась перетасовывать их, глядя мне прямо в глаза. – «О, Лиззи, бедняжечка! Как ты напугана! Давай я обниму тебя, чтобы тебе стало лучше!»

– Ты ведешь себя как дура, – сказал я.

– Кто здесь дурак, так это ты, – огрызнулась она и грохнула подстаканники обратно на стол. – Все эти ее разговорчики о духах и душах, слоняющихся по кладбищу… Ты что, на это купился? Неужели ты веришь в этот бред?

– Успокойся, Пеппер, – сказал я, примирительно подняв обе руки. – Ты не в себе. Кроме шуток.

– Знаю. Знаю. Я психическая. Я рыжая, а следовательно – вспыльчивая, ревнивая и чувствительная, так? Ты, кроме как стереотипами, Майкл, мыслить умеешь?

– Так мы ни к чему не придем. Хочешь, чтобы я извинился за то, что обнял ее?

– Я хочу, чтобы ты извинился за то, что ты болван. За то, что не замечаешь, как Лиззи всеми правдами и неправдами добивается твоего внимания.

Я тяжело вздохнул:

– Я еще раз повторяю, Пеппер. Лиззи была напугана. Она ничуть не притворялась. Ты совершенно напрасно обвиняешь ее. Ей было страшно. А бояться есть чего.

Пеппер вскочила, поддав коленями кофейный столик. Подстаканники разлетелись по полу. Впервые в жизни я увидел на ее глазах слезы. Злые слезы.

– Раз тебе с ней лучше, то я от тебя ухожу.

Я тоже встал, пораженный тем, как часто колотится сердце. Приблизил лицо к ее лицу.

– Если ты собираешься все время злиться и ревновать, – произнес я, – то скатертью дорожка!

Она потупилась:

– Значит, разрыв?

– Похоже на то, – сказал я. Странно это прозвучало. Совсем на меня не похоже. Я был слишком зол, чтобы оставаться самим собой.

– Ты и впрямь придурок.

Ей обязательно нужно, чтобы последнее слово осталось за ней.

Я смотрел, как она взяла куртку из гардероба и выбежала из дома, хлопнув дверью.

Долго стоял я в прихожей, глядя на дверь. Может, ждал, что Пеппер вернется? Придет назад и попросит прощения?

Не бывать этому. Уж я-то знаю. Я стоял, пытаясь собраться с мыслями, сжимая-разжимая кулаки. И обнаружил, что думаю о Лиззи. Как она дрожала, когда я обнял ее. Каким теплым было ее лицо, прижимавшееся к моему.

Не могу сказать, как долго трезвонил мой сотовый. Погруженный в собственные мысли, я даже не чувствовал, как он вибрирует в кармане джинсов. Наконец я спохватился и вытащил его.

– Алло?

– Ты убил меня, – прошептал хриплый, надтреснутый голос.

Я заморгал и отнял телефон от уха, чтобы посмотреть, от кого звонок. Но на экране было лишь: «Номер не определен».

– Кто это? – спросил я.

– Твой злейший враг, – каркнули мне в ответ.

– Подожди… – начал я. Голова пошла кругом. Гейб обожал дурацкие телефонные розыгрыши. Может, это опять его штучки?

– Ты убил меня и оставил лежать в снегу. – Шепот затрещал в ухе, сразу разрушив это предположение. – Теперь мой черед.

Телефон чуть не выскользнул у меня из руки. Я перехватил его получше и вдавил в ухо.

– Постой, что ты имеешь в виду? Давай нормально поговорим.

Короткая пауза. Затем:

– Поговорим? Ты убил меня, а теперь хочешь поговорить?

– Ты не мог умереть, – возразил я. – Чего тебе нужно? Зачем ты мне звонишь?

– С кого мне начать?

– Что? Я не понимаю. Чего ты хочешь?! – Мой голос сорвался на визг. Я глубоко вдохнул. И слушал.

– Кто станет первым? – хрипел он. – Кто первым заплатит за то, что вы сделали?


– Так. Постой, – сказал я. – Послушай меня…

– Как насчет девушки-красавицы с черными кудрями и темными глазищами, по которой ты с ума сходишь?

Я сглотнул.

– Что? Лиззи? Что ты собираешься сделать с Лиззи?

Наступила долгая тишина.

А потом – щелчок отбоя.





22




Я сидел в кабинете, склонившись над ноутбуком и тупо уставившись в пустой экран. Я знал, о чем хочу написать в очередном выпуске нашего блога, но никак не мог найти в себе силы приступить к работе.

Дверь я оставил открытой, из коридора до меня доносились голоса, смех, шарканье ног, хлопанье шкафчиков, крики и обрывки разговоров – ребята собирали свои манатки и расходились по домам.

– Эй, Майкл?

Я обернулся: в кабинет заглянул Гейб.

– Как дела? – спросил я.

– Ты домой? – Он держал в руке скатанный в трубочку плакат. Гейб – художник от бога. Рисует с детства. Он рассчитывал выбить бюджетное место в академии Пратта в Нью-Йорке, но не срослось.

– Я должен задержаться и написать статью в блог, – сказал я. – Мы с Пеппер собирались порыться в старых ежегодниках. Ну, знаешь, для юбилейного выпуска. Но не уверен, что она будет со мной разговаривать.

Гейб кивнул.

– А что ты решил насчет того парня, который тебе звонил?

Я пожал плечами:

– Постараюсь не думать об этом.

– Но он тебе угрожал, – напомнил Гейб. – Он всем нам угрожал.

Я побарабанил пальцами по столу.

– Знаю, Гейб, ты хочешь, чтобы я обратился в полицию. Но я не хочу давать делу ход. Это наш выпускной год. Еще один семестр, и мы разъедемся кто куда. Смысл ставить все под удар? Если мы сумеем хранить молчание…

Гейб скривился:

– Все мы в одной лодке. Никто не хочет неприятностей. Это само собой. Но если нас станет преследовать какой-то взбесившийся псих…

– Это одна болтовня, – сказал я. – Чувак фильмов насмотрелся. Не знаю, что у него с башкой, но зачем ему тратить время на охоту за нами? Он просто любит названивать людям и строить из себя крутого.

Гейб пристально поглядел на меня.

– Что-то не слышу уверенности в голосе. Ты сам себя успокаиваешь.

– Ты у нас теперь психолог? – бросил я с досадой.

– Почему ты не расскажешь хотя бы отцу? – спросил Гейб.

Пеппер, с охапкой старых ежегодников в руках, бесцеремонно ворвалась в кабинет, отпихнув Гейба с дороги.

– Что не расскажешь отцу? – раздраженно спросила она.

– Выходит, мы все-таки разговариваем? – сказал я.

Она протиснулась мимо меня и грохнула альбомы на противоположный конец стола.

– Нет. Не разговариваем. – Стащив с плеч рюкзак, она швырнула его на пол, чудом не попав мне по ноге.

– Покеда, – Гейб отсалютовал мне свернутым плакатом и смылся от греха подальше.