Закат был великолепным – небо сначала налилось алым, затем побледнело, и город накрыли сумерки.

– Все девушки куда-то шли без спутника, так? – спросила Молли, когда я закончил свой рассказ.

Мы уже давно въехали в город: покрытые патиной времени здания, тепло освещенные окна пабов, силуэт замка на холме.

Вот здорово было бы прогуляться здесь хоть разок, но так, чтобы не думать об убийствах, восставших и Каллахане. Побродить вместе по улицам, осмотреть замок – я еще нигде не бывал туристом, а это, говорят, сейчас модно в Европе.

– Мистер, вы меня слышите?

Я очнулся и сосредоточился.

– А? Да, да. Все были без спутников.

– Но это ведь странно, разве нет? Женщины не ходят на праздники в одиночестве.

Об этом я и не подумал. Как же хорошо иметь соратника другого пола!

– Блондинка из Ливерпуля как будто ждала кого-то, – пробормотал я, осознав, что видел в ее воспоминаниях. – Может, убийца назначает им встречу? Но как ему удается с ними договориться? Тем более они все из разных сословий: прачка, знатная дама, дочь торговца!

Я задумался, снова вспомнив ливерпульскую красавицу. Она совершенно не походила на женщину, которая рискнет репутацией, чтобы встречаться неизвестно где неизвестно с кем. Как же жаль, что я ее не послушал в Ливерпуле! Я ни разу не видел восставшего таким целеустремленным, какой была она в тот день, – если бы я мог отмотать время назад и выяснить, что она хотела сообщить мне! Но это в прошлом, момент я упустил.

– Зато теперь мы знаем, кого нам искать. Одинокую юную блондинку, – вздохнул я.

Как же это приятно: больше никаких секретов, Молли знает все то же самое, что и я. Редкое, приятное чувство. Правда, оно тут же улетучилось, когда я понял, как сложна наша задача: толпу людей, собравшихся ради зрелища, мы увидели задолго до приближения к фабрике. Улицы были запружены, даже на проезжей части колыхалось людское море.

– Дальше не проехать, – сказал Фаррелл. – Что делать будем?

– Сойдем здесь. Фаррелл, жди тут, ладно? Молли, идем.

Она с готовностью выпрыгнула из экипажа. Я постарался не думать о том, что искать кого-то в такой толпе все равно что разыскивать иголку в целой куче стогов сена. Одно было хорошо: Молли за обворожительную блондинку точно не примешь. Темно-коричневое деревенское платье, скромная шляпка с коричневой лентой и какая-то верхняя крестьянская одежка, напоминающая длинный теплый сюртук или пальто. Люди вокруг тоже были одеты довольно тепло – несмотря на апрель, день был, похоже, прохладный. Я давно забыл, каково это: одеваться по погоде.

– Бен тебя что, не пригласил на свой триумф? – сообразил я. – Ты же, ну… Его невеста.

Произносить это слово было очень неловко. Молли ответила мрачным взглядом.

– Он мне ничего не рассказывает. Я узнала о том, что он мутит воду, только от вас, хотя догадывалась вообще-то и сама. А это что, все из-за него собрались?

Мы начали пробираться к фабрике. Это было не так-то просто, пришлось изрядно потолкаться. Мне это претило, но я послушно двигался вслед за Молли, снова думая о том, как мне повезло с компаньоном. Молли работала локтями так, что я живо представил, как она проводила дни на площади, где ирландцы ждали объявлений о новых рабочих местах. Глупо было сочувствовать ее бедам после кошмаров, которые я видел в воспоминаниях восставших, и все равно меня кольнул отголосок какой-то смутной боли. Она билась за свое будущее как львица, так что лучше бы Бену все не испортить. Он обязан стать ей хорошим мужем, иначе это будет слишком несправедливо.

Я едва узнал фабрику, когда мы наконец к ней пробились. На этом пустыре обычно вообще никого не было, но, похоже, дублинцы от избытка развлечений не страдают, поэтому собрались здесь всем городом.

Явились мы вовремя: едва добрались до ограды, как на крыше фабрики зажегся фонарь. Тот самый, яркий, который я видел у Бена в лаборатории. В толпе ахнули – такого света никто никогда не видел. Когда глаза к нему привыкли, я понял: фонарь освещает Каллахана, стоящего на крыше. Ха! Уверен, идея выступать оттуда пришла ему в голову после истории с моим великим побегом.

Каллахан одернул края синего сюртука, оглядывая толпу. Если он все же убийца, как это доказать? Как вообще должны выглядеть убийцы? Есть ли что-то, что может отличить их от прочих? Судя по нашим с Молли приключениям в Лондоне, вряд ли.

Бен тоже был на крыше, но скромно держался в стороне. Лицо у него было счастливое, костюм приличный, даже волосы причесаны. Лучи городской славы Каллахана падали и на него, и он купался в них с искренним, детским наслаждением. Я почувствовал гордость и грусть. Он словно занял мое место: хорошо одетый, молодой, привлекательный, с любимым делом – похоже, настоящий граф Гленгалл теперь все-таки он. Тот самый граф Гленгалл, который чего-то добьется, и на его могильной плите однажды напишут, каким важным человеком он был. Это у него будет прекрасная эпитафия и скорбящие провожатые, сотни цветов на могиле и много поколений, которые станут добром вспоминать его электрические открытия.

Потом я вспомнил, что он не только увлекается электрическими фонарями, как добропорядочный ученый, но и пытается нарушить покой усопших, чтобы сделать из них еще больше работников для фабрики, и все эти умиленные мысли разом вылетели у меня из головы.

– Господа и дамы, прошу тишины! – воззвал Каллахан.

От толпы его отделял унылый, вытоптанный двор фабрики. Зрители стояли, прижавшись к решетке снаружи, и первые ряды зашикали на остальных, призывая их молчать. Когда стало тише, Каллахан продолжил:

– Сегодня исторический день для нашей великой страны. Мои родители погибли, сражаясь с британскими захватчиками, и сегодня я отомщу англичанам так, что они этого никогда не забудут. Я рано понял, сограждане: миром правят деньги, а наука может создавать капиталы, какие и не снились золотоискателям прошлого. – Он обвел толпу торжествующим взглядом. Я еще ни разу не видел его таким довольным. – Использовать восставших мертвецов придумали вовсе не англичане, а ваш покорный слуга. Полуживые работники своим трудом помогли мне осуществить давнюю мечту, плоды которой вы сегодня увидите. Да здравствует Ирландия! Эрин го бра!

Последнюю фразу повторила хором вся толпа, включая Молли, – видимо, это значило что-то важное на их местном языке.

– Битва будущего развернется не на полях сражений, а в лабораториях и банках, – вдохновенно продолжал Каллахан. – И однажды британцы придут умолять о крошках с нашего стола.

Он говорил об этом с такой страстью, что я подумал: нет, убийца все-таки не он. Это, конечно, не отменяло моего желания врезать ему за то, что подбил моего брата взяться за старое, и все же Каллахан – одного поля ягодка как раз с Беном. Они могли бы, – придется с болью признать, – убить кого-нибудь, если бы от этого зависело будущее их предприятия, но заманивать девушек, преследовать их и бить ножом в толпе – как-то это… Нет, Каллахана будоражат не красавицы-блондинки, а тысячи фунтов на счете и жажда быть первым, иметь все, на что сиротка из Галлоуэя и рассчитывать не мог.

Я так заслушался, что едва не забыл, для чего мы сюда пришли. Встряхнулся и без большой надежды оглядел толпу: если нападение произойдет, оно наверняка будет здесь, но где именно? Кто жертва, кто убийца, как здесь вообще можно кого-то найти?

До истории с танамором весь мой жизненный опыт сводился к тому, как одеваться лучше, чем позволяют средства, получать на уроках достойные оценки без лишних усилий, а также понимать людей по деталям их костюма. И все эти полезные навыки мне сейчас никак не пригодятся – к такому в пансионе меня не готовили.

– Глядите, господа. Сейчас свершится чудо, – благоговейно произнес Каллахан и отошел от края крыши, показывая, что речь окончена.

Он так верил в свое дело, что я на секунду невольно проникся к нему симпатией, и сам на себя за это рассердился.

– Надо разделиться, – пробормотала Молли, которая постоянно разглядывала толпу и, кажется, была сосредоточена на нашей главной цели больше, чем я. – Вы дуйте за этим Каллаханом, вдруг это все же он, а я поищу кого-нибудь еще. Вон он, в какой-то люк с крыши спускается, не потеряйте его из виду. Рожа мне его не нравится!


Она собиралась уже скрыться в толпе, но я схватил ее за руку.

– Я не отпущу тебя одну, когда вокруг бродит убийца!

Молли посмотрела на меня скептически. Это выражение лица поразительно напомнило мне Кирана.

– Вы о чем? Я похожа на блондинку с миленьким личиком? Ха!

И прежде чем я нашел что возразить, она ловко скрылась в толпе.

– Мы не договорились, как найдем друг друга после! – отчаянно крикнул я ей вслед, но она меня, похоже, не услышала.

Каллахан между тем с крыши действительно исчез. Я двинулся в сторону ворот, – это был единственный, насколько я знал, выход с территории фабрики, и, чтобы с кем-нибудь расправиться, Каллахан должен будет через них пройти, – и тут произошло обещанное чудо.

Я никогда не видел такого яркого света – на секунду мне показалось, что я то ли ослеп, то ли оказался в загробном мире, который описывают полным потустороннего сияния. Судя по крикам вокруг, остальные подумали о том же. Когда я смог наконец разлепить глаза, то увидел, что все вокруг загораживают лица рукавами и ладонями, а некоторые зрители даже упали на землю. О, вот теперь все ясно: ужасный свет исходит от десятка фонарей, расставленных на крыше. Провода от них тянулись в знакомый мне люк в потолке машинного зала. Видимо, это были увеличенные подобия фонаря из лаборатории Бена. По его словам, такие несколько лет назад изобрел какой-то шотландец. Поклонником неизвестного мне шотландца оказался и Каллахан – видимо, эти фонари он и пытался привести в действие с помощью десятков станков, производящих электричество.

Но я был подготовлен к этому зрелищу общением с Беном, а люди в толпе, похоже, решили, что настал их последний час. Они вопили, падали на колени, рядом со мной женщина рыдала и просила у кого-то прощения, и тут мой взгляд натолкнулся на ту, ради кого я пришел сюда.

Я бы не заметил ее, если бы не фонари, – но в этом особенном свете все казалось кристально-четким, словно ты – добрый дух, который следит за живыми, и нет больше никаких загадок и неясности, только чистая, ярко освещенная правда.

Метрах в ста от меня свет отражался от прекрасных золотистых волос девушки. Она стояла боком, я почти не видел ее лица, только чудесные волосы. Застыв, как статуя, она смотрела на фонари. Я увидел ее завороженно приоткрытые губы и на секунду обо всем забыл, пораженный этой красотой. Молли никогда не смогла бы вызвать такую оторопь, такое желание писать стихи, слагать оды коралловым губам и золотистым кудрям, уложенным в низкий узел. Такую девушку рисовал бы да Винчи, ей посвящал бы стихи Китс, ее лепил бы Микеланджело. А я…

Будь мы на балу, я сразу попросил бы меня ей представить. Галантное приглашение, пара ни к чему не обязывающих вальсов, а дальше она подарила бы мне кадриль, самый важный и романтический танец из тех, что сейчас в моде, после чего я храбро напросился бы к ее матери на чай.

Но все это – просто мечты. Сейчас мы были не на балу, а на улице перед фабрикой Каллахана, и я был мертв, а она – в шаге от того, чтобы ко мне присоединиться.

Я понял это, когда, глянув чуть правее, заметил мужчину, который пробирался к ней сквозь толпу. Это почти не стоило ему усилий – люди были так потрясены нездешним светом, что даже не замечали, когда их кто-то толкал. Мужчина подбирался к одинокой девушке четкими, экономными движениями, словно свет его не слепил и не заботил. На нем была шляпа с низкой тульей и давно вышедшими из моды широкими полями, – но если ты не гонишься за модой, а хочешь, чтобы никто не увидел твоего лица… Я помчался в сторону красавицы, расталкивая людей, – но я был слишком хилым. Толпа представляет собой непреодолимое препятствие, когда ты слаб, как котенок, а рядом нет Молли, способной отпихнуть любого, кто стоит не там, где ей бы хотелось.

Свою ошибку я осознал мгновенно: перестал толкаться и вместо этого начал просачиваться в зазоры между людьми, аккуратно, как призрак. И если добрые духи существуют, то я хотел лишь одного: на минуту стать хранителем этой блондинки, потому что если мужчина успеет, ее смерть ляжет на мою совесть. Это будет еще хуже, чем умереть самому: знать, что ты был так близко, почти успел спасти чью-то жизнь – и опоздал всего на секунду.

Я не смотрел, куда бегу, просто верил, что направление верное. Скользнул под рукой какого-то старика, и спина девушки оказалась прямо передо мной. Я резко обернулся, скорее ощутил, чем увидел чье-то приближение, но не успел никого разглядеть, потому что мне в живот вошел нож. Я удивленно замер. Мотнул головой. Увидел перед лицом рукав шерстяного сюртука и тупо подумал о двух вещах:

Это не сюртук Каллахана – пару минут назад я видел его на крыше в синем, а этот – серый, и вряд ли Каллахан, словно цирковой артист, умеет мгновенно переодеваться.

Этот человек понял, что я выслеживал именно его. У него и ножа-то в руках еще не было, когда я к нему бросился как лев, – а значит, я пришел сюда именно за ним, заранее зная, что он собирается сделать, оттого он и принял меры.

Я, кажется, умираю.

Пару секунд я потерял на размышления о том, как это неправильно: из меня торчит рукоятка ножа, лезвие раздирает что-то внутри, а я ничего не чувствую. Ни боли, ни неудобства. Возможно, так ощущает себя соломенное чучело, когда в него вонзается стрела на тренировке по стрельбе из лука: никак. А когда я наконец пришел в себя и огляделся, мужчины рядом уже не было.

Девушка почувствовала нашу возню и обернулась. В такой толпе она не могла разглядеть, что из меня торчит нож, и, наверное, подумала, что я какой-то уличный приставала, который пялится на нее.

– Вам бы… домой, – пробормотал я, завороженно разглядывая ее лицо.

Какая чудесная красавица. Я мог бы в нее влюбиться. Будь я Байроном, точно влюбился бы. Посвящал бы ей стихи. И, возможно, прозу.

Девушка взглянула на меня с неприязнью – вид у меня был очень уж странный, да и ослепительный свет подчеркнул все изъяны моей внешности. Потом она опустила глаза, увидела рукоятку ножа и пронзительно закричала.

Ну, зато теперь не пришлось уговаривать ее идти домой – она бросилась прочь так стремительно, что чуть шляпку не потеряла. У меня подогнулись колени. Забавно: меня вроде бы невозможно убить, но как же хочется прилечь.

Потусторонний свет ослепительно вспыхнул, потом резко выключился. Наверное, Каллахан принял крики красавицы за окончательное неодобрение своих устройств и решил, что демонстрацию пора прекращать. Я усмехнулся и с некоторым удивлением ощутил, как мой затылок встретился с брусчаткой. После яркого света мне показалось, что мир вокруг погрузился в кромешную тьму, затем рядом раздался еще один крик, и мощные руки оторвали меня от земли. Я приоткрыл глаза.

– Джон! Не смей! – голосила Молли, безуспешно пытаясь привести меня в сидячее положение.

Кто-то наступил мне на руку. Толпа очнулась от светового наваждения и пришла в движение. Мне стало интересно: они пытаются разбежаться или, наоборот, изучить источник удивительного света поближе? Я с трудом приподнял голову. Не поймешь, тем более что Молли загораживала обзор, прижимая меня к себе, как ребенок – любимую игрушку, которой оторвали лапу.

– Надо обговорить наши методы, – прохрипел я, чтобы не сгореть от неловкости при виде ее искреннего горя. – Если продолжим искать убийцу, будем заранее решать, где встретимся.

Я пошарил по своему животу и сжал зубы, сосредотачиваясь. Ладно, всего одна секунда, главное – решительность. Я взялся за нож и резко вытащил его из себя. Шшш, как же противно. Вот в такие моменты приятно ничего не чувствовать. Молли от такого зрелища, кажется, едва не лишилась чувств.

– Улика, – с удовольствием произнес я, держа нож за рукоятку.

Довольно глупо было со стороны убийцы оставить нам такую вещь. Впрочем, он и тут, похоже, обвел нас вокруг пальца. Нож выглядел настолько ординарным, что я сразу понял: таких окажутся сотни по всему Соединенному Королевству. Одно хорошо: вряд ли убийца носит с собой запасной, а значит, не убьет сегодня кого-то еще. Вывести его из равновесия все-таки возможно, – после убийства Кирана он надолго затаился.

Я бережно убрал нож в карман. Молли смотрела на меня, не вытирая слез. Потом с трудом перевела взгляд на мою рану, которая затягивалась прямо на глазах, оставив мне только дыру в рубашке.

Ох. Было столько новостей, и я забыл рассказать Молли, что меня и других восставших нельзя убить. Похоже, танамор вернул нас не для того, чтобы от нас можно было легко избавиться. Если все это устроил старик Мерлин, надеюсь, он знатно повеселился.

Мне хотелось все объяснить, но на меня так часто наступали разбегающиеся зрители, что для начала пришлось встать. Держась за Молли, я поднялся на ноги. Голова кружилась, а в остальном – как новенький. Толпа поредела, но некоторые все же остались посмотреть, что будет дальше. Горизонт очистился, и я смог спокойно поглядеть сквозь решетку фабрики.

Итак, лампы выключил не Каллахан – они перегорели сами. Похоже, система еще далека от совершенства. По всему двору фабрики блестели осколки и детали – вот что за вспышку я видел. Фонари разорвались. Бен жаловался, что напряжения недостаточно, а тут его, похоже, стало слишком много.

Фабрика выглядела теперь настолько темной и мертвой, что я забеспокоился о своих собратьях по несчастью: все ли в порядке с ними там, внутри, за стенами без окон? Я нахмурился и потянулся к ним своим сознанием. Молли поддерживала меня под руку – похоже, боялась, как бы опять не рухнул. Я видел ее ладонь на своем локте и не спешил говорить, что со мной уже все хорошо и можно не держать.