– Может, когда-нибудь мы и простим… – с высокомерной усмешкой заметил Арден. – Но вот забыть вряд ли получится… Мы бы простили, если бы кому-нибудь из них удалось бы…

Преподаватели переглянулись, а потом посмотрели на принцев.

– …доказать, что он действительно достоин называться принцем! – спешно закончил мысль Робер, нехорошо глядя на Ардена. – Но как говорят, раз ты ничего не стоишь, то и жизнь твоя ничего не стоит. Увы…

– Человеческая жизнь – бесценна, – прокашлялась я, чувствуя, как сжимается сердце при мысли о том, что сегодня мы потеряли одну жизнь.

– Да, жизнь бесценна… – рассмеялся Лючио. – Но только если это – твоя жизнь! Плюнь на их жизни, малыш. Не будь глупой и упрямой. Не трепи себе нервы. Твоя задача – писать бумажки, поэтому не бери на себя больше, чем можешь потянуть. Сиди, дуй щеки, тренируй каллиграфический почерк и улыбайся. Кстати, пиши письмо родителям как можно быстрее! А не то возмущаться будут, почему сразу не сообщили! Если принцы тебя опередят, то возникнет очень неприятная ситуация. Мол, пытались скрыть, и так далее…

– Хватит мне зубы заговаривать! – отмахнулась я, глядя на погорельцев. Преподаватели мне явно что-то недоговаривают. – Нам нужно решить, где разместить принцев! Придется как-то разобрать завалы… и найти эту проклятую девчонку! Она в замке! Это ее рук дело!

– Снимай первый и второй вопросы с повестки, – вздохнул Робер, поворачивая меня в сторону башни.

И тут я заметила, что следы копоти исчезают! Завал на лестнице разбирается сам по себе. Обугленные и почерневшие доски снова превращаются в свежие, словно только что выпиленные. Обгоревшие гобелены, украсившие вход в башню, чудесным образом стали превращаться в цельные полотна, словно невидимые швеи дошивают поверженного дракона со скоростью, которой позавидует любая швейная машинка. Копоть исчезала, а я смотрела и не верила своим глазам.

– Ничего себе! Как это? – шептала я, делая шаг в башню. Словно не было никакого пожара. Все те же стены, лестница… Я поднималась вверх, глядя на красную ковровую дорожку, устилавшую ступени и коридор. Ни единого напоминания о трагедии. Двери были приоткрыты, в комнатах лежали вещи принцев в целости и сохранности. Зеркало, которое я помню треснувшим, снова стало цельным, поблескивая старинным золотом рамы. Не может быть!

За мной шла целая делегация, гадко хихикая и переговариваясь. Преподаватели улыбались, переглядываясь, пока я ощупывала стены. Вот здесь, я помню, был завал из обвалившейся крыши… А здесь рухнула перегородка…

– Ничего себе! – изумлялись принцы, трогая двери своих комнат. – Колдовство! Кому рассказать – не поверят! Значит, легенды не врут! Он действительно проклят и заколдован!

Принцы разошлись по комнатам, а я отправилась к себе отмываться и писать самое страшное в своей жизни письмо. Я долго не могла подобрать слов, расхаживая по комнате и поглядывая в сторону ветхого шкафа. На глаза попался корешок книги «Пособие придворного карьериста». Я дернула его, придерживая шкаф, открыла и нервно усмехнулась. Сто обращений к особе королевской крови, тысяча изысканных комплиментов, тысяча сравнений, которые позволят вам стать фаворитом… Я долистала плесневелые страницы до красивого заголовка «соболезнований по поводу кончины и утраты».

«Ах, если бы можно было измерить наше (мое) горе. Мы (я) отныне безутешен и навечно облачены (ен) в траур в знак скорби. Клянусь, что буду носить его до конца жизни!»



Что-то как-то уж слишком пафосно для моего скудного гардероба.

«У меня больше не осталось слез! Ах, если б можно было измерить мои слезы, то получилось бы настоящее море, в котором навек утонули радость и счастье!»



Я стиснула зубы и написала письмо, для верности переписывая все понравившиеся варианты. Десять из них я добавила в самое начало письма, а двенадцать – в конец.

Письмо исчезло со стола, а я взяла чистый лист бумаги и, чтобы хоть немного облегчить совесть, написала: «Инструкция по пожарной безопасности». Через двадцать минут я отложила стопку бумаг и вывела новый заголовок: «Инструкция по технике безопасности!»

Через полчаса я собрала всех в том самом зале, в котором пережидали пожар.

– Сегодня погиб один из учеников, поэтому я разработала инструкции по пожарной безопасности и по технике безопасности. Вы все дружно распишетесь и обязуетесь соблюдать! Пункт первый! В случае пропажи ингредиентов, флаконов и обнаружения чего-то подозрительного – сразу же сообщать мне! Пункт второй! В случае угрозы жизни и здоровью – постараться как можно скорее покинуть опасное место и позвать на помощь! – заявила я, шурша бумажкой. – В свободное от занятий время принцы должны держаться группами по два человека!

– Держаться по двое, чтобы, пока одного убивают, другой успел убежать? – поинтересовался Лючио, пытаясь сдержать ядовитую улыбку. – Одним ударом сразу двух зайцев! Браво!

– Не перебивайте! Пункт три! В случае опасности – собраться в главном зале! Не поддаваться панике! – зачитывала я, чуть не выронив часть листов.

– Это чтобы опасности удобней было настигнуть всех сразу? – поинтересовался Робер, поднимая брови. – Простите, молчу…

– Пункт четыре! Преподаватели обязаны дать… – прокашлялась я, ища в стопке продолжение.

– Вот с этим пунктом я согласна! – усмехнулась Шарман, посылая воздушный поцелуй в сторону принцев, которые скривились и побледнели.

– …дать мне знать, если увидят, услышат, унюхают что-то подозрительное. В любое время дня и ночи! – сурово произнесла я, читая пункт за пунктом, понимая, что подобные инструкции пишутся кровью. – Завтра я нарисую план эвакуации! Поверьте, однажды это спасет вам жизнь!

– Человек хватается за бумажку с целью либо облегчиться, либо облегчить свою совесть, – усмехнулся Лючио, неохотно ставя свою роспись, похожую на кардиограмму умирающего. – С облегчением, дорогая ректорша! Надеюсь, что тебе действительно полегчало!

– Письменную речь изобрели тогда, когда слова обесценились, – хмуро вздохнул Арден, выводя красивый каллиграфический автограф после пламенной речи, что его слова вполне достаточно и подписываться вовсе не обязательно.

– Не можешь нести ответственность – переложи ее на бумагу, – скривился Робер, оставляя свой вензель. Перед тем как подписать, он перечитал ее раз пять, перевернул, посмотрел сквозь бумагу на свечу. – Так проще, согласен.

– Самый страшный убийца – это не нож. Это – бумага! – отмахнулся Винсент, рисуя какую-то микроскопическую закорючку в уголке листа.

– Чем больше бумаги, тем чище панталоны! – недовольно прокашлялась Шарман, с видом императрицы рисуя замысловатый вензель.

Притихшие принцы расписывались по очереди, зевая и жалобно глядя на меня, мол, оно нам надо?

– Почтим Флориана минутой молчания… – глухо произнесла я, свернув инструкции в трубочку, склонив голову в знак скорби. А ведь совсем недавно он показывал мне свой прыщик… Переживал, что умрет от неведомой болезни… Бедный мальчик… И пусть он старше меня лет на десять, для меня он все равно – ученик.

Краем уха я слышала, как со скрипом отворилась дверь, а к нам приближались чьи-то шаги.

– Я что сказала? Почтим минутой молчания! Это не значит, что нужно бегать туда-сю… – Мои глаза округлились, глядя на удивленного «покойничка» с мешком. – А… эм…

– А что это вы тут делаете? – поинтересовался «покойный» Флориан, осматривая наше скорбное собрание. – Я просто решил запастись… Мыши обычно ночью бегают… Днем их сложно выследить… Я вычислил, что в башне Вороньей Королевы их больше всего!


Я молча подошла и залепила ему такую пощечину, от которой чуть не рухнул весь замок.

– У нас тут поджог был! – орала я, глядя, как Флориан не понимает, в чем дело. Еще бы! Башня восстановлена, все целы и невредимы. – Я уже твоим родителям письмо отправила о том, что ты погиб при пожаре, а тебя, оказывается, в комнате не было!

Принцы и преподаватели со смехом разбрелись по комнатам, обсуждая чудесное воскрешение, зато я на всякий случай обошла каждую спальню, чтобы убедиться, что все в порядке. Последней была комната Флориана, откуда разило продуктами мышиной жизнедеятельности. На столе у него мирно стояла толстая синяя свеча, голубое пламя которой подрагивало на сквозняке приоткрытого окна. Я смотрела на это пламя, а потом медленно переводила взгляд на принца, который сосредоточенно натирал свой прыщик по часовой стрелке.

– Вижу, тебе понравилась свеча, которую мне привезли родители? Это – не обычный огонь, а волшебный! – похвастался Флориан, пока ветер трепал занавеску над пламенем. – Заметь, он ярче в десять раз! У нас в замке все свечи такие! Маги говорят, что они – самые безопасные! Чтобы потушить ее, нужно сказать волшебные слова… Вот поэтому они самые безо…

Порыв ветра распахнул окно, завалил свечу на стол, а я резко подняла ее, вспоминая десяток таких волшебных заклинаний посыла, от которых покраснели бы даже маститые маги. Слова складывались в персональную инструкцию по пожарной безопасности. «В каждой строчке только точки после букв х, п, е…» Я мысленно понимала, что нашей хромающей дисциплине нужен железный костыль или инвалидное кресло. А лучше кровать, на которую я сейчас обессиленно рухну, искренне сочувствуя воспитателям круглосуточных детских садов и комендантам общежитий. «Комендантский час», «вечерняя перекличка», «утренняя линейка» – вертелось у меня в голове, пока я, зевая, ковыляла в свою комнату… Да-да, утренней линейкой… По рукам! И обязательная зарядка в виде утренней пробежки от разъяренной меня! Дракон им покажется просто лапочкой! Да!

И тут меня что-то кольнуло. Я осмотрелась по сторонам, глядя на стены и полумрак.

– Прости, – устало выдохнула я, сдирая с себя сапоги. – Не обижайся… Девчонка тут ни при чем… Этот дурак оставил свою волшебную свечку рядом с открытым окном и ушел за мышиными какашками. И тут два варианта – либо порыв ветра перевернул ее, либо загорелась занавеска…

Я снова осмотрелась по сторонам с надеждой, что мне ответят.

– Согласна, была не права… И даже не поблагодарила тебя за спасение, – замялась я, кусая губы и снова осматриваясь по сторонам. Быстренько черкнув пару строк о том, что принц таки жив, здоров и тревога была ложной, я тяжело вздохнула и упала в лицом в подушку. «Принцы откосили от армии. Одним глазом!» – последнее, что промелькнуло в сознании, когда я зарывалась в ворох одеял.

Мне снилось, что я – Спящая Красавица, над которой склонился принц. Я даже чувствовала, как его локоны щекочут мою шею и грудь, как его пальцы нежно-нежно гладят мои щеки, заставляя наслаждаться каждым прикосновением. Мне кажется, что так прикасаются только к самым любимым, самым дорогим, боясь разбудить и потревожить чужой сон, поддавшись внезапному нежному порыву. Это было так чудесно, что мне даже не хотелось просыпаться… Принц что-то говорил мне, но я не разбирала слов. Наверняка что-то искреннее и теплое. Слова, в которые можно укутаться, которые греют лучше самого дорогого одеяла… Я мечтала завернуться в эту нежность, даря сонную улыбку своей волшебной фантазии… Мое сердце сладко екнуло, когда он прикоснулся к моим губам сначала пальцами, проводя по ним, словно дразня, а потом склонился, чтобы поцеловать. В момент самого сладкого и нежного поцелуя на свете мое сердце расцвело восторгом и нежностью. Я умоляла себя не просыпаться, надеялась, что этот чудесный сон не оборвется звоном утреннего колокола и… никогда не закончится. Я чувствовала, как принц гладит мою руку. Он словно прощается… Да! Он прощается!



Я смотрел, как она обнимает себя во сне, вздрагивая и постанывая. Ну не успел я ответить… Не успел… Слишком много сил потратил… Она уже спит, набросив на себя одеяло… Я осторожно провел рукой по ее лицу, боясь, что моя нежность разбудит ее. Она даже не заметила, когда я осторожно присел на кровать… Я наклонился, поглаживая ее по волосам. Обычно она начинала ворочаться, ерзать и кряхтеть, но сейчас лежала и тихо вздрагивала во сне.

– Я не должен был говорить тебе о том, что задушу своими руками. Я действительно был зол и испугался за тебя, – прошептал я, осторожно убирая волосы с ее лица и склоняясь к ее губам. На секунду я застыл, чувствуя ее дыхание на своей щеке. – Прости меня за неосторожные слова…

Я целовал ее так нежно, как только мог, чувствуя на губах теплый ветерок ее дыхания и вплетая пальцы в ее спутанные волосы. Не могу остановиться, чувствуя тепло ее губ, ловя каждый ее вдох и выдох. В этот момент мне кажется, что я жив, что тоже умею дышать, что сердце в груди бьется так же, как и прежде, и мой вечный холод согревается ее теплом.

– Прости меня, – шепчу я, покрывая осторожными поцелуями ее лицо и улыбаясь. – Я наговорил лишнего… Я не должен был такое говорить… Не должен… Ну хоть раз бы улыбнулась во сне…

Я прижался лбом к ее лбу, поглаживая пальцами ее теплую сонную щеку.

– Улыбнись, – шептал я, закрыв глаза. Моя рука лежала поверх ее руки, нежно поглаживая теплые пальцы. – Я бы многое отдал за твою улыбку. Постоянно нервничаешь, переживаешь, вредничаешь, ругаешься, но так редко искренне улыбаешься… Я действительно понял, насколько страшна смерть, но не тогда, когда сам почувствовал ее дыхание, а в тот момент, когда она посмотрела пустыми глазницами на тебя… Не хочу ломать твою жизнь, поэтому больше не потревожу… Но я буду за тобой наблюдать из темноты, защищать, оберегать, следовать за тобой по пятам… Я допустил ошибку… Нужно было и дальше оставаться для тебя бестелесным духом… Так было бы намного проще… Я же вижу, как ты на меня смотришь… И теперь сам боюсь, что этот взгляд будет стоить тебе жизни…

Я почувствовал, как ее рука схватила мою и сжала. Она спит. Просто спит и держит меня за руку. Схватила и не отпускает! Маленькая ручка держит меня крепко-крепко. Так крепко не держат ни одни цепи, оковы, кандалы…

Она переворачивается на другой бок, потянув меня за собой, заставив лечь рядом, уткнувшись лицом в ее волосы. Я обнимал ее, чувствуя, как она во сне сжимает мою руку все сильней, прижимает ее к своей груди и согревает своим дыханием.

– Не согреешь, – едва слышно шепчу я, поглаживая ее пальцы. – Ты уже никогда их не согреешь…

– А если я попробую? – раздался шепот, а мою руку сжали изо всех сил, не давая мне исчезнуть. Она повернулась, не выпуская моей руки, и сонно посмотрела мне в глаза, положив свою теплую руку мне на щеку.

Я целовал каждый ее пальчик, который гладил меня по щеке.

– Губы холодные… – с мучительным сожалением прошептала она, привставая на кровати. – Почему они такие холодные?

– Может, потому что я – неживой? – шепчу ей на ухо, обнимая так, словно кто-то пытается вырвать ее из моих рук. Она держит меня и целует, а я понимаю, что не могу уйти…

– Не вздумай уходить, – шепотом умоляет она, заглядывая мне в глаза. – Не вздумай! Только посмей! Я придушу тебя! Собственными руками!

– Ты можешь жить долго и счастливо… – отвечаю ей, глядя, как она сжимает мое горло и плачет.

– Слушай меня внимательно! – В ее глазах сверкнули слезы какой-то детской обиды. – Я могу умереть в любой момент! Вне зависимости от того, люблю я или нет! Я это только что поняла! Может, завтра мне портрет на голову упадет! Или опять пожар! Да у нас тут что ни день, то приключение!

– Хочу сказать тебе, что это – на редкость спокойное начало года для нашей Академии, – смеюсь я, глядя на ее решимость. – Обычно уже три-четыре трупа…

– Не перебивай меня! – обиделась она, тяжело дыша и прижавшись лбом к моей груди. – Мне страшно… Мне действительно страшно… Я боюсь…

Я сжал ее, чувствуя, что крепче уже нельзя.

– Не бойся, – утешаю я, гладя ее по голове, как ребенка. – Думаю, что сумею тебя защитить… В этом замке я сделаю все возможное…

– Я боюсь, – судорожно вздохнула она, положив руку мне на сердце. – Вот обидно, да? Бегать от любви, а самой умереть от кирпича, упавшего на голову в тот момент, как приняла решение прожить всю жизнь без любви? Вот сколько мне отмеряно судьбой, пусть столько и будет! Только… Поклянись мне, что никуда не уйдешь! Что ты не будешь прятаться в темноте! Поклянись, что я буду засыпать и просыпаться от твоего поцелуя…

Я уже клялся, целуя ее в макушку и видя, как она прижимается ко мне и трется носом о мою одежду, схватив меня мертвой хваткой. Что-то раньше я не замечал за собой подобного… Обычно все было намного проще. Один щелчок пальцев, и любая красавица радостно бежит в твои объятия, клянется в неземной любви, обещает любить тебя вечно и уверяет, что готова на все, начиная спешно раздеваться! Да, были времена…

– Может, поспишь? – шепчу я, целуя ее губы и чувствуя, как она прерывисто дышит, обвивая мою шею руками. С ее плеча съезжает рубашка, обнажая место для поцелуя. – Просто отдохнешь… А я побуду с тобой… Что значит «нет»? Не упрямься! Ложись спать…

Я ее сейчас растерзаю. Клянусь… Только нежно… Очень нежно… Вот что она творит? Бессовестная! Я прикоснулся губами к ее плечу, чувствуя, как меня обвивают руками, не отпуская.

– Может, ты не знала, но ты и так засыпаешь от поцелуя и просыпаешься от поцелуя, – шепчу я, смеясь и снова целуя плечо, пытаясь поправить ее рубашку. – Ты что задумала?

Она смотрела на меня с улыбкой, положив руки на обтрепавшийся бантик-завязку и поигрывая им.

– Не надо. – Я смотрю на ее руку, которая теребит завязку, и не могу оторвать взгляда. – Вот зачем ты так?