С милым рай и в шалаше…
Я умею обеспечить семью.
Неприятностями.
Я закатила глаза, снова выходя из шалаша и раздраженно сдувая прядь волос с лица. Набрав воздуха в грудь, я торжественно изобразила одинокого ленивого дятла. Из шалаша раздалось сиплое и высокомерное: «Войдите!» Я осторожно отогнула ветошь, опуская ее так, словно пытаюсь попасть домой после удачного дня рождения подруги, повторяя себе: «Веди себя как обычно!», – слыша, как в комнате ворочаются родители.
– Ну вот опять! А ноги вытирать тебя не учили? – насупился дед, пока я смотрела на мусор, устилающий пол его шалаша. Молча сопя, я снова отогнула «дверь» и стала демонстративно шоркать ногами по траве. Вот так всегда! Пришла любовь, вся такая счастливая, радостная, просто влетела на крыльях, а тут раздается гнусавое: «Стучаться надо! А ноги вытирать не учили?» Нет, Купидону определенно проще, чем мне, ибо он поражает дистанционно…
– Достаточно! Присаживайся! Только дверью не хлопай! Не в шалаше живешь! – На меня смотрел грязный заросший дед в лохмотьях и с белесыми рыбьими глазами навыкате, спрятанными под кустистыми седыми бровями. – Здороваться тебя не научили! И что за неподобающий вид! Ты в кабинет к ректору пришел!
Я шумно втянула воздух, чувствуя, что мой словарный запас, который может емко охарактеризовать ситуацию, очень просится наружу. Амуру имени меня срочно нужен противогаз!
– Я вызывал тебя! Твое поведение просто безобразно! Ты – позор Академии! Ты проявил неуважение к ректору! – авторитетно заявил «пострадавший», пугая меня, вестницу любви, своим половым детерминизмом.
– У меня для вас письмо! – терпеливо и доброжелательно заметила я, протягивая ему послание. В следующий раз пусть расписывается в получении!
– Хм… – прищурился «ректор», сопя и насупив кустистые брови. Он почесался и снова уставился на бантик с некоторым подозрением. – Это – очень важное письмо! Я его ждал!
Уже легче! Я-то думала, что придется на пальцах объяснять ему про тычинки и пестики, а тут он сам, кажется, догадался по кокетливому бантику о цели моего визита. Нет, я бы сейчас с удовольствием занюхала бы конвертом, чтобы иметь возможность продолжить разговор.
– Оставляйте! – властно кивнул мне дед, хватая письмо, поворачиваясь ко мне спиной и ковыляя в сторону рассохшегося ведра. Он уселся на него поудобней, развернул письмо, даже не читая, и стал мять его в руках…
– Хорошая бумага! Сейчас я ее подпишу! – радостно бухтел дед, пытаясь помять ее как следует, но я бросилась к нему и выхватила из рук послание.
– А прочитать? – возмутилась я до глубины души столь циничным отношением к чужим чувствам.
– Я никогда не читаю бумаг! Я их просто подписываю! – заявил мне «ректор», сопя от негодования. – Читать – вредно для зрения!
– Давайте я вам ее прочитаю. Мне зрения не жалко. – Я развернула бумажку, сглотнула и начала читать вслух, пытаясь передать все чувства: – «Милый, любимый, единственный… Я постоянно думаю о тебе. С того момента, когда я впервые увидела тебя, уже не могу забыть…»
Хм… Я тоже до сих пор под впечатлением от нашей первой встречи.
– «Ты снишься мне, и я не нахожу себе места… Даже стая ворон за окном кажется мне…»
– Ворон? – Дед дернулся, а потом затряс головой, расставляя руки, словно крылья. – Я ворон! Кар-р-р! Кар-р-р! У меня повредили крыло! Кар-р-р! Я пытался взлететь… Залезал на самое высокое дерево!
Он поднял руку, за которой стелились грязные лохмотья, намекая мне, что не подлая гравитация, а именно дыра в «крыле» не дает ему, бедняжечке, стать местным Икаром. Где-то переглядывались братья Райт, Монгольфье и остальные покорители неба, скорбно отщипывая от своих лавров букетик на могилу новатора.
– Короче, – сглотнула я, пятясь назад и глядя, как «герой-любовник» размахивает руками, свирепо вращая глазами. – Тебя любят!
– Кар-р-р! Моя госпожа! Моя хозяйка! – орал дед, пытаясь улететь. Я, конечно, понимаю, что любовь окрыляет, но почему-то мне казалось, что это – образное выражение.
– Моя госпожа! Я предан тебе! – дергался бывший ректор, который решил взять дополнительные часы «налета». – Моя королева! Моя богиня! Забери меня! Я – твой верный слуга! Кар-р-р!
Я осторожно вышла из «кабинета ректора», стараясь не «хлопать» дверью, и ускоренным шагом двинулась обратно, чувствуя, что оглядываться и сбавлять темпы мне почему-то не хочется. Я шла по лесу, с одной стороны, радуясь, что благодаря Купидону имени меня два влюбленных сердца смогут объединиться, а с другой стороны, у меня было стойкое впечатление, что пора открывать «Шалаш-2», разбирая психологические отклонения всех участников недостроя имени «Большой и Чистой»!
Немного отдышавшись и сбавив шаг, я смотрела на черные башни замка, на замшелые стены и понимала, что расколдовать его может только капитальный ремонт. Уже темнело, а я ловила себя на мысли о том, что снова мысленно танцую, вспоминая, как дрожала от напряжения моя рука. Тадам! Тададам!
Я вальсировала, слыша хруст сучьев под ногами и шорох листьев. Тадам! Тарам! Словно меня околдовали, я закрываю глаза и вижу его улыбку и синие глаза. Я ловлю себя на мысли, что все мы смертельно больны, а любовь – это всего лишь анестезия, которая притупляет страх, боль и отчаяние. Любовь – это сладкое лекарство, которое мы пьем маленькой ложечкой, на секунду растворяя горечь несбыточных грез и поражений.
Может быть, кто-то скажет мне, что принцы – неисправимы; что после всего, что они со мной сделали, я должна обрасти шкурой ненависти и научиться выть при мысли о том, что мне еще с ними нянчиться, но я действительно хочу вырвать их из мира приторной лести, розовых соплей, фальши, лицемерия и зализанной самооценки.
Может, потому, что мой отец когда-то занимал неплохую должность, а все вокруг называли меня «маленькой принцессой»? Помню, как носились со мной в детском саду, как на каждом утреннике давали самую лучшую роль, как дети спешили со мной подружиться, хвалили мои платья и игрушки. Все вокруг говорили о том, какая я красивая, замечательная и талантливая. Помню, знакомые восхищались, сюсюкались, а я принимала лесть и желание «подмазаться к папе» за безмерную любовь к моей маленькой персоне. Мне было плевать, сколько стоит кукла, мне было все равно, сколько стоят платья, пальтишки, конфеты, я лишь удивлялась, почему родители Саши не могут купить ей такую же красавицу вместо ее лысого, разукрашенного фломастерами пупса, а родители Сережи зашивают его куртку. Это же некрасиво, когда на рукаве заплатка! Мы такие вещи просто выбрасываем! А Лена однажды сказала, что дома нет даже хлеба. Но что я тогда возьми да и ляпни что-то вроде: «Ешьте конфеты. Они вкуснее!» Я искренне недоумевала, как это в доме может не быть конфет, печенья, апельсинов? Как? Это продолжалось до того самого дня, когда папу сместили с должности. Я не понимала, что происходит, сплевывая на дорогое пальтишко грязный мартовский снег под злорадные крики бывших «друзей». В этот день я стала «просто Настей». Настей, которой больше не будут «натягивать оценочки», Настей, у которой не осталось подруг, Настей, которую дома ждет обычная гречка, Настей, которая может надеяться только на себя.
Принцы уверены в том, что их счастье будет длиться вечно, что они никогда не столкнутся с реальными трудностями. И я в это верила, швыряя в стенку кисловатый апельсин, отрезая волосы дорогущей кукле и смеясь над старыми туфлями одноклассницы – сироты, которую воспитывает бабушка.
– Я хочу, – прошептала я, отгоняя чувство мучительного стыда за прошлое, кутая руки в хламиду и выдыхая пар, – я хочу, чтобы принцы убедились в том, что корона – всего лишь украшение для головы. Чтобы они перестали думать короной… Я не хочу, чтобы они все потеряли, как я. Просто я хочу, чтобы они наконец-то перестали быть принцами, оставаясь при этом принцами. Как-то так!
Я сглотнула, зябко кутаясь и открывая дверь замка. Возле моего кабинета стояла мадемуазель Шарман, воровато оглядываясь и бросая на меня взгляд шпиона из дешевого боевика.
– Ну как? – прошептала она, с надеждой глядя на меня. – Отдала? Как он? Что сказал? Что с ним? Все рассказывай!
Я поджала губы, а потом выдала самую оптимистичную из всех улыбок, аккуратно преподнося действительность.
– Он был рад! – улыбалась я, глядя, как меняется выражение лица Шарман. Она сморщилась, как грецкий орех. Ее белую, отштукатуренную макияжем щеку прорезал канал слезы. – Сказал, что долго ждал письма… Он говорил, что вы – королева, богиня, госпожа и хозяйка! А еще он повредил крыло…
– Неужели!!! – воскликнула Шарман, глядя на меня с таким страданием, словно дата похорон уже назначена, а я лишь уточнила детали. – Крыло? Бедненький! Как же ему больно… Слушай!
Она посмотрела на меня с такой мольбой, что из одноразового Купидона-волонтера, я стала превращаться в профессиональную сваху.
– Понимаешь, я очень переживаю… Хочу с ним встретиться, но… Но мои женские чары на него почему-то не действуют! – воскликнула Шарман, сжимая в руках платочек. – Может, я чего-то не понимаю… Но… Могла бы ты… оказать мне одну услугу…
Я чувствовала, что кто-то уже выстилает ковровой дорожкой моих добрых дел кратчайший путь в ад…
– За определенное вознаграждение… Скажем так, я знаю то, чего не знают другие. – Шарман подмигнула мне так, что у нее склеились ресницы на глазу. – Я хочу пойти на свидание… Чтобы закрепить результат, я должна знать, что нравится мужчинам… Я-то знаю, но… боюсь ошибиться… У меня нет права на ошибку! Мы должны тщательно подготовиться!
У меня, конечно, есть предположение, что нашему герою-любовнику может понравиться смирительная рубашка, кусок мыла и бритва, но с подарками мы пока не будем торопиться.
– Слушай, – осторожно и деликатно заметила я, понимая, что слава победителя драконов почему-то сильно подпортила мне настроение. – Ты точно уверена, что он тебе нужен? Мне показалось, что он тебя… недостоин! Мужчина, который не решается сделать первый шаг…
– Он просто очень робкий! – с мечтательной улыбкой вздохнула Шарман, сложив руки на груди. – Стеснительный!
– Понимаю, что с милым рай и в шалаше… А там… у него… дует… холодно, – объясняла я, представляя обитель любви из веток, говна и палок.
– Обнимет – будет тепло! – отмахнулась Шарман, пока я пыталась воззвать если не к ее разуму, то хотя бы к ревматизму.
– Мне показалось, что вы – разные. Слишком разные! – продолжала я, чувствуя, что премию «Демотиватор Академии» мы честно поделим с призраком пополам.
– Глупости все это, – возразила Шарман, витая в облаках любви. – Поговори с нашими! Я хочу узнать все, что может понравиться мужчине! Одежда, цвет губ… Разузнай все, что только можно! Что может ему понравиться? Аккуратно, деликатно… Чтобы они ничего не заподозрили… Мы должны сразить его наповал!
Родители научили меня конспирации, а жизнь – контрацепции, поэтому я поклялась быть самой осторожностью в данном вопросе. Шарман удалилась, а я вернулась в свой кабинет, постанывая при виде привычной горы свежих писем. Я плюхнулась в кресло и села их разбирать.
«После того инцидента, когда вы не позволили забрать нашего сына, унизили наше достоинство обыском, указом его величества вы признаны на территории нашего королевства государственной преступницей! При пересечении границы вам отрубят голову! С уважением, его величество Гордон Пятый».
Замечательно! Всегда мечтала потерять голову от местных красот! Я распечатала еще одно письмо: «…нанесли оскорбление в нашем лице всему королевству! В случае, если вы пересечете его границы, вас заточат в тюрьму без права помилования!»
Скромненько, мрачненько и со вкусом! Гуманизм – наше все! Письма следовали одно за другим… «…вас ждет виселица, стоит вам только пересечь наши границы, за чудовищный акт унижения!», «…посадят вас на кол (привселюдно)…», «…линчуют…», «…закуют в колодки и заморят голодом…», «…забьют камнями на главной площади…», «…четвертуют…», «…утопят в море…»!
Ух ты! Я теперь знаю, где есть море! Какая прелесть! Что у нас тут дальше? «…подвергнут пыткам и замуруют в стену…» Ничего, ничего! Зато буду как за каменной стеной! «…отдадут на растерзание диким зверям на потеху публике…» Какая прелесть! Желательно оголодавшим хомячкам! И… «…затравят собаками…»
Я молча взяла чистые листы, написала и растиражировала одну и ту же фразу: «Не дождетесь!» – поставила свою роспись и запаковала в конверты. Отпуск превращался в отпуск грехов… «А кто приедет к нам, тот сразу ахнет! И для кого-то жареным запахнет!» – пропело что-то внутри меня, и тут я подозрительно принюхалась. Пахло горелым… Я снова принюхалась, срываясь с кресла… Выйдя в коридор, я почувствовала, что запах никуда не исчез, и даже наоборот, подозрительно усилился…
Я шла по коридору, принюхивалась, понимая, что очень скоро рядом с шалашиком предыдущего ректора будет стоять еще один, уже мой. А если это действительно пожар, то рай в шалаше придется искать всем!
– Чувствуешь запах? – поинтересовалась я, оглядываясь по сторонам.
«Спасибо, что напомнила мне, что я не дышу! Твоя тактичность приводит меня в восторг!» – проступило обиженное на стене.
– Отлично! Можно экономить на духах! – отозвалась я, снова принюхиваясь. – А у нас, случайно, ничего не горит? Ну мало ли? Вдруг ты на плиту молоко поставил? Нет? Не ставил?
Я быстрым шагом шла в сторону башни принцев, а потом распахнула дверь, чувствуя, как в легкие ворвался горький и противный дым, застилая глаза и разъедая их!
– Ты чего мне не сказал! – заорала я, бросаясь внутрь, но чувствуя, как меня удерживают за плечи.
– Я не могу контролировать весь замок сразу, – послышался голос, пока я отчаянно вырывалась.
– Буди преподавателей! – орала я, видя, как валит едкий дым и горит странное голубоватое пламя. – Вода! Сможешь принести воды?
Стоило только полить огонь водой, как он, к моему ужасу, разгорелся еще ярче и сильнее, словно в ведре была не обычная вода, а керосин…
– Ничего себе! – шарахнулась я, округляя глаза. Я бросилась туда, откуда валил дым, в надежде, что еще удастся кого-то спасти…
– Не позволю тебе рисковать своей жизнью! – кричали на меня, пока я отчаянно вырывалась. Наверное, жертвы маньяка орут слегка потише.
– Я что тебе сказал, противная девчонка? Не позволю! – слышала я голос, чувствуя, как меня держат в железных тисках. – Полезешь в огонь – я лично убью тебя! Ты меня поняла?
На крик уже сбегались преподаватели. «Ее в башню не пускать! Под страхом смерти!» – появилось на стене, а я почувствовала, что свободна, чуть не потеряв равновесие. Из клубов дыма вытаскивали принцев.
– Живы, – вздохнул с каким-то сожалением Винсент. – Дыма наглотались… Ничего, придут в себя…
Три… Четыре… Пять… Шесть… Семь… Восемь… Девять… Десять. Десять?
Я смотрела, как из башни валит густой сизый дым. Десять…
– Понятно, – прокашлялся Лючио. – Магический огонь. Придется ждать, когда сам погаснет! Так, куда пошла! Я жить хочу!
Я втянула воздух сквозь зубы и на пальцах показала цифру «два».
– Два принца! Два! – Я чувствовала, как меня тянут за хламиду. – Я не позволю им умереть!
– Стоять! К дальним комнатам не пройти! Там огонь! Остановись! – Меня тянули назад. – Я туда больше не сунусь!
Я умею обеспечить семью.
Неприятностями.
Я закатила глаза, снова выходя из шалаша и раздраженно сдувая прядь волос с лица. Набрав воздуха в грудь, я торжественно изобразила одинокого ленивого дятла. Из шалаша раздалось сиплое и высокомерное: «Войдите!» Я осторожно отогнула ветошь, опуская ее так, словно пытаюсь попасть домой после удачного дня рождения подруги, повторяя себе: «Веди себя как обычно!», – слыша, как в комнате ворочаются родители.
– Ну вот опять! А ноги вытирать тебя не учили? – насупился дед, пока я смотрела на мусор, устилающий пол его шалаша. Молча сопя, я снова отогнула «дверь» и стала демонстративно шоркать ногами по траве. Вот так всегда! Пришла любовь, вся такая счастливая, радостная, просто влетела на крыльях, а тут раздается гнусавое: «Стучаться надо! А ноги вытирать не учили?» Нет, Купидону определенно проще, чем мне, ибо он поражает дистанционно…
– Достаточно! Присаживайся! Только дверью не хлопай! Не в шалаше живешь! – На меня смотрел грязный заросший дед в лохмотьях и с белесыми рыбьими глазами навыкате, спрятанными под кустистыми седыми бровями. – Здороваться тебя не научили! И что за неподобающий вид! Ты в кабинет к ректору пришел!
Я шумно втянула воздух, чувствуя, что мой словарный запас, который может емко охарактеризовать ситуацию, очень просится наружу. Амуру имени меня срочно нужен противогаз!
– Я вызывал тебя! Твое поведение просто безобразно! Ты – позор Академии! Ты проявил неуважение к ректору! – авторитетно заявил «пострадавший», пугая меня, вестницу любви, своим половым детерминизмом.
– У меня для вас письмо! – терпеливо и доброжелательно заметила я, протягивая ему послание. В следующий раз пусть расписывается в получении!
– Хм… – прищурился «ректор», сопя и насупив кустистые брови. Он почесался и снова уставился на бантик с некоторым подозрением. – Это – очень важное письмо! Я его ждал!
Уже легче! Я-то думала, что придется на пальцах объяснять ему про тычинки и пестики, а тут он сам, кажется, догадался по кокетливому бантику о цели моего визита. Нет, я бы сейчас с удовольствием занюхала бы конвертом, чтобы иметь возможность продолжить разговор.
– Оставляйте! – властно кивнул мне дед, хватая письмо, поворачиваясь ко мне спиной и ковыляя в сторону рассохшегося ведра. Он уселся на него поудобней, развернул письмо, даже не читая, и стал мять его в руках…
– Хорошая бумага! Сейчас я ее подпишу! – радостно бухтел дед, пытаясь помять ее как следует, но я бросилась к нему и выхватила из рук послание.
– А прочитать? – возмутилась я до глубины души столь циничным отношением к чужим чувствам.
– Я никогда не читаю бумаг! Я их просто подписываю! – заявил мне «ректор», сопя от негодования. – Читать – вредно для зрения!
– Давайте я вам ее прочитаю. Мне зрения не жалко. – Я развернула бумажку, сглотнула и начала читать вслух, пытаясь передать все чувства: – «Милый, любимый, единственный… Я постоянно думаю о тебе. С того момента, когда я впервые увидела тебя, уже не могу забыть…»
Хм… Я тоже до сих пор под впечатлением от нашей первой встречи.
– «Ты снишься мне, и я не нахожу себе места… Даже стая ворон за окном кажется мне…»
– Ворон? – Дед дернулся, а потом затряс головой, расставляя руки, словно крылья. – Я ворон! Кар-р-р! Кар-р-р! У меня повредили крыло! Кар-р-р! Я пытался взлететь… Залезал на самое высокое дерево!
Он поднял руку, за которой стелились грязные лохмотья, намекая мне, что не подлая гравитация, а именно дыра в «крыле» не дает ему, бедняжечке, стать местным Икаром. Где-то переглядывались братья Райт, Монгольфье и остальные покорители неба, скорбно отщипывая от своих лавров букетик на могилу новатора.
– Короче, – сглотнула я, пятясь назад и глядя, как «герой-любовник» размахивает руками, свирепо вращая глазами. – Тебя любят!
– Кар-р-р! Моя госпожа! Моя хозяйка! – орал дед, пытаясь улететь. Я, конечно, понимаю, что любовь окрыляет, но почему-то мне казалось, что это – образное выражение.
– Моя госпожа! Я предан тебе! – дергался бывший ректор, который решил взять дополнительные часы «налета». – Моя королева! Моя богиня! Забери меня! Я – твой верный слуга! Кар-р-р!
Я осторожно вышла из «кабинета ректора», стараясь не «хлопать» дверью, и ускоренным шагом двинулась обратно, чувствуя, что оглядываться и сбавлять темпы мне почему-то не хочется. Я шла по лесу, с одной стороны, радуясь, что благодаря Купидону имени меня два влюбленных сердца смогут объединиться, а с другой стороны, у меня было стойкое впечатление, что пора открывать «Шалаш-2», разбирая психологические отклонения всех участников недостроя имени «Большой и Чистой»!
Немного отдышавшись и сбавив шаг, я смотрела на черные башни замка, на замшелые стены и понимала, что расколдовать его может только капитальный ремонт. Уже темнело, а я ловила себя на мысли о том, что снова мысленно танцую, вспоминая, как дрожала от напряжения моя рука. Тадам! Тададам!
Я вальсировала, слыша хруст сучьев под ногами и шорох листьев. Тадам! Тарам! Словно меня околдовали, я закрываю глаза и вижу его улыбку и синие глаза. Я ловлю себя на мысли, что все мы смертельно больны, а любовь – это всего лишь анестезия, которая притупляет страх, боль и отчаяние. Любовь – это сладкое лекарство, которое мы пьем маленькой ложечкой, на секунду растворяя горечь несбыточных грез и поражений.
Может быть, кто-то скажет мне, что принцы – неисправимы; что после всего, что они со мной сделали, я должна обрасти шкурой ненависти и научиться выть при мысли о том, что мне еще с ними нянчиться, но я действительно хочу вырвать их из мира приторной лести, розовых соплей, фальши, лицемерия и зализанной самооценки.
Может, потому, что мой отец когда-то занимал неплохую должность, а все вокруг называли меня «маленькой принцессой»? Помню, как носились со мной в детском саду, как на каждом утреннике давали самую лучшую роль, как дети спешили со мной подружиться, хвалили мои платья и игрушки. Все вокруг говорили о том, какая я красивая, замечательная и талантливая. Помню, знакомые восхищались, сюсюкались, а я принимала лесть и желание «подмазаться к папе» за безмерную любовь к моей маленькой персоне. Мне было плевать, сколько стоит кукла, мне было все равно, сколько стоят платья, пальтишки, конфеты, я лишь удивлялась, почему родители Саши не могут купить ей такую же красавицу вместо ее лысого, разукрашенного фломастерами пупса, а родители Сережи зашивают его куртку. Это же некрасиво, когда на рукаве заплатка! Мы такие вещи просто выбрасываем! А Лена однажды сказала, что дома нет даже хлеба. Но что я тогда возьми да и ляпни что-то вроде: «Ешьте конфеты. Они вкуснее!» Я искренне недоумевала, как это в доме может не быть конфет, печенья, апельсинов? Как? Это продолжалось до того самого дня, когда папу сместили с должности. Я не понимала, что происходит, сплевывая на дорогое пальтишко грязный мартовский снег под злорадные крики бывших «друзей». В этот день я стала «просто Настей». Настей, которой больше не будут «натягивать оценочки», Настей, у которой не осталось подруг, Настей, которую дома ждет обычная гречка, Настей, которая может надеяться только на себя.
Принцы уверены в том, что их счастье будет длиться вечно, что они никогда не столкнутся с реальными трудностями. И я в это верила, швыряя в стенку кисловатый апельсин, отрезая волосы дорогущей кукле и смеясь над старыми туфлями одноклассницы – сироты, которую воспитывает бабушка.
– Я хочу, – прошептала я, отгоняя чувство мучительного стыда за прошлое, кутая руки в хламиду и выдыхая пар, – я хочу, чтобы принцы убедились в том, что корона – всего лишь украшение для головы. Чтобы они перестали думать короной… Я не хочу, чтобы они все потеряли, как я. Просто я хочу, чтобы они наконец-то перестали быть принцами, оставаясь при этом принцами. Как-то так!
Я сглотнула, зябко кутаясь и открывая дверь замка. Возле моего кабинета стояла мадемуазель Шарман, воровато оглядываясь и бросая на меня взгляд шпиона из дешевого боевика.
– Ну как? – прошептала она, с надеждой глядя на меня. – Отдала? Как он? Что сказал? Что с ним? Все рассказывай!
Я поджала губы, а потом выдала самую оптимистичную из всех улыбок, аккуратно преподнося действительность.
– Он был рад! – улыбалась я, глядя, как меняется выражение лица Шарман. Она сморщилась, как грецкий орех. Ее белую, отштукатуренную макияжем щеку прорезал канал слезы. – Сказал, что долго ждал письма… Он говорил, что вы – королева, богиня, госпожа и хозяйка! А еще он повредил крыло…
– Неужели!!! – воскликнула Шарман, глядя на меня с таким страданием, словно дата похорон уже назначена, а я лишь уточнила детали. – Крыло? Бедненький! Как же ему больно… Слушай!
Она посмотрела на меня с такой мольбой, что из одноразового Купидона-волонтера, я стала превращаться в профессиональную сваху.
– Понимаешь, я очень переживаю… Хочу с ним встретиться, но… Но мои женские чары на него почему-то не действуют! – воскликнула Шарман, сжимая в руках платочек. – Может, я чего-то не понимаю… Но… Могла бы ты… оказать мне одну услугу…
Я чувствовала, что кто-то уже выстилает ковровой дорожкой моих добрых дел кратчайший путь в ад…
– За определенное вознаграждение… Скажем так, я знаю то, чего не знают другие. – Шарман подмигнула мне так, что у нее склеились ресницы на глазу. – Я хочу пойти на свидание… Чтобы закрепить результат, я должна знать, что нравится мужчинам… Я-то знаю, но… боюсь ошибиться… У меня нет права на ошибку! Мы должны тщательно подготовиться!
У меня, конечно, есть предположение, что нашему герою-любовнику может понравиться смирительная рубашка, кусок мыла и бритва, но с подарками мы пока не будем торопиться.
– Слушай, – осторожно и деликатно заметила я, понимая, что слава победителя драконов почему-то сильно подпортила мне настроение. – Ты точно уверена, что он тебе нужен? Мне показалось, что он тебя… недостоин! Мужчина, который не решается сделать первый шаг…
– Он просто очень робкий! – с мечтательной улыбкой вздохнула Шарман, сложив руки на груди. – Стеснительный!
– Понимаю, что с милым рай и в шалаше… А там… у него… дует… холодно, – объясняла я, представляя обитель любви из веток, говна и палок.
– Обнимет – будет тепло! – отмахнулась Шарман, пока я пыталась воззвать если не к ее разуму, то хотя бы к ревматизму.
– Мне показалось, что вы – разные. Слишком разные! – продолжала я, чувствуя, что премию «Демотиватор Академии» мы честно поделим с призраком пополам.
– Глупости все это, – возразила Шарман, витая в облаках любви. – Поговори с нашими! Я хочу узнать все, что может понравиться мужчине! Одежда, цвет губ… Разузнай все, что только можно! Что может ему понравиться? Аккуратно, деликатно… Чтобы они ничего не заподозрили… Мы должны сразить его наповал!
Родители научили меня конспирации, а жизнь – контрацепции, поэтому я поклялась быть самой осторожностью в данном вопросе. Шарман удалилась, а я вернулась в свой кабинет, постанывая при виде привычной горы свежих писем. Я плюхнулась в кресло и села их разбирать.
«После того инцидента, когда вы не позволили забрать нашего сына, унизили наше достоинство обыском, указом его величества вы признаны на территории нашего королевства государственной преступницей! При пересечении границы вам отрубят голову! С уважением, его величество Гордон Пятый».
Замечательно! Всегда мечтала потерять голову от местных красот! Я распечатала еще одно письмо: «…нанесли оскорбление в нашем лице всему королевству! В случае, если вы пересечете его границы, вас заточат в тюрьму без права помилования!»
Скромненько, мрачненько и со вкусом! Гуманизм – наше все! Письма следовали одно за другим… «…вас ждет виселица, стоит вам только пересечь наши границы, за чудовищный акт унижения!», «…посадят вас на кол (привселюдно)…», «…линчуют…», «…закуют в колодки и заморят голодом…», «…забьют камнями на главной площади…», «…четвертуют…», «…утопят в море…»!
Ух ты! Я теперь знаю, где есть море! Какая прелесть! Что у нас тут дальше? «…подвергнут пыткам и замуруют в стену…» Ничего, ничего! Зато буду как за каменной стеной! «…отдадут на растерзание диким зверям на потеху публике…» Какая прелесть! Желательно оголодавшим хомячкам! И… «…затравят собаками…»
Я молча взяла чистые листы, написала и растиражировала одну и ту же фразу: «Не дождетесь!» – поставила свою роспись и запаковала в конверты. Отпуск превращался в отпуск грехов… «А кто приедет к нам, тот сразу ахнет! И для кого-то жареным запахнет!» – пропело что-то внутри меня, и тут я подозрительно принюхалась. Пахло горелым… Я снова принюхалась, срываясь с кресла… Выйдя в коридор, я почувствовала, что запах никуда не исчез, и даже наоборот, подозрительно усилился…
Я шла по коридору, принюхивалась, понимая, что очень скоро рядом с шалашиком предыдущего ректора будет стоять еще один, уже мой. А если это действительно пожар, то рай в шалаше придется искать всем!
– Чувствуешь запах? – поинтересовалась я, оглядываясь по сторонам.
«Спасибо, что напомнила мне, что я не дышу! Твоя тактичность приводит меня в восторг!» – проступило обиженное на стене.
– Отлично! Можно экономить на духах! – отозвалась я, снова принюхиваясь. – А у нас, случайно, ничего не горит? Ну мало ли? Вдруг ты на плиту молоко поставил? Нет? Не ставил?
Я быстрым шагом шла в сторону башни принцев, а потом распахнула дверь, чувствуя, как в легкие ворвался горький и противный дым, застилая глаза и разъедая их!
– Ты чего мне не сказал! – заорала я, бросаясь внутрь, но чувствуя, как меня удерживают за плечи.
– Я не могу контролировать весь замок сразу, – послышался голос, пока я отчаянно вырывалась.
– Буди преподавателей! – орала я, видя, как валит едкий дым и горит странное голубоватое пламя. – Вода! Сможешь принести воды?
Стоило только полить огонь водой, как он, к моему ужасу, разгорелся еще ярче и сильнее, словно в ведре была не обычная вода, а керосин…
– Ничего себе! – шарахнулась я, округляя глаза. Я бросилась туда, откуда валил дым, в надежде, что еще удастся кого-то спасти…
– Не позволю тебе рисковать своей жизнью! – кричали на меня, пока я отчаянно вырывалась. Наверное, жертвы маньяка орут слегка потише.
– Я что тебе сказал, противная девчонка? Не позволю! – слышала я голос, чувствуя, как меня держат в железных тисках. – Полезешь в огонь – я лично убью тебя! Ты меня поняла?
На крик уже сбегались преподаватели. «Ее в башню не пускать! Под страхом смерти!» – появилось на стене, а я почувствовала, что свободна, чуть не потеряв равновесие. Из клубов дыма вытаскивали принцев.
– Живы, – вздохнул с каким-то сожалением Винсент. – Дыма наглотались… Ничего, придут в себя…
Три… Четыре… Пять… Шесть… Семь… Восемь… Девять… Десять. Десять?
Я смотрела, как из башни валит густой сизый дым. Десять…
– Понятно, – прокашлялся Лючио. – Магический огонь. Придется ждать, когда сам погаснет! Так, куда пошла! Я жить хочу!
Я втянула воздух сквозь зубы и на пальцах показала цифру «два».
– Два принца! Два! – Я чувствовала, как меня тянут за хламиду. – Я не позволю им умереть!
– Стоять! К дальним комнатам не пройти! Там огонь! Остановись! – Меня тянули назад. – Я туда больше не сунусь!