Я взяла в руку холодную и тяжелую цепочку, глядя, как играют в руках огромные камни.

– Меряйте, дорогая наша! Не стесняйтесь! – Меня подбодрили аплодисментами, а у меня по щеке потекла слеза, которую я не смогла удержать в порыве чувств. Я осторожно положила ожерелье себе на грудь, чувствуя, как дрожащие руки не могут справиться с застежкой.

– В этой Академии вам самое место, – улыбнулся тощий король, делая кому-то едва заметный знак.

– Поэтому вы останетесь здесь навсегда! – послышался голос магов, выходящих вперед и протягивающих ко мне руки. Ожерелье впилось в мою шею, а на лицах королей, королев, принцев и придворных блуждали довольные улыбки. Я чувствовала, как задыхаюсь, пытаясь снять с себя подарок. Это какая-то шутка? Что происходит?

– Мы, конечно, ценим вас, но переживаем за наших мальчиков. Вы молодая, симпатичная, – слышала я голоса, чувствуя, что это – какой-то дурной сон. – А нам не нужен скандал с бастардами! Все девочки мечтают выйти замуж за принца… Тем более что ваша Академия уже однажды показала себя не с лучшей стороны!

– Я не хочу… за… принца… – шептала я, падая на колени и пытаясь снять эту золотую змею с шеи. Мои руки тянули удавку, но она не поддавалась!

– Это сейчас не хочешь. Потом захочешь, – со знанием дела заметил спокойный женский голос. – Знаем мы таких… Поэтому мы решили обезопасить наших мальчиков! Вы не подумайте, что это – проклятие! Это – просто мера предосторожности!

– Чтобы история не повторилась, чтобы принцем не обольстилась… – бубнили маги, а я чувствовала, как ожерелье нагревается, едва ли не обжигая кожу. По щекам текли слезы, в голове все перемешивалось, а перед глазами вертелись в дьявольской пляске улыбчивые лица, роскошные одеяния, блестевшие драгоценностями, кубки и короны, сверкающие при свете тысячи свечей. Я пыталась сорвать с себя ожерелье, бросить его на пол и бежать куда глаза глядят, но удушающий приступ кашля заставлял судорожно хватать воздух. Рядом с родителями я видела спокойные лица принцев…

– Мы заклинаем древней силой, любовь тебя сведет в могилу! – бубнили маги, пока я чувствовала, как по щекам текут слезы.

– Да-да-да! Не хватало нам еще проблем с ректоршей! Еще окрутит принца, женит его на себе… – поддакнул кто-то.

– Пей одиночество сполна, ведь жизнь – любви твоей цена, – слышались голоса, пока я пыталась сделать глубокий вдох. – Как только влюбишься – умрешь, конец бесславный свой найдешь… Если взаимность придет, то любимый тебя убьет!

Я стиснула зубы, делая рывок… Еще немного… Еще чуть-чуть… Перед глазами стояла пелена, сквозь которую сверкали драгоценные камни.

– Ни мертвый, ни живой проклятие не снимет! – выкрикнул кто-то, а я почувствовала вокруг себя странный яркий свет, который окутывал меня с ног до головы, поднимая вверх. – Оно останется с тобой. И больше не покинет!

Свет рассеялся. Я лежала на полу, а у меня на шее было то самое ожерелье, сверкающее самоцветами. В голове все помутилось, а я до конца не понимала, что произошло… Перед глазами были носки расшитых драгоценностями и кружевом туфелек, подолы роскошных платьев, но никто не бросился меня поднимать с пола.

– Отличное вино! – заметил какой-то король будничным голосом, пока я пыталась опереться на дрожащие руки, чтобы встать. – Это из ваших королевских виноградников?

– О да! Это – наша гордость! – рассмеялся бас как ни в чем не бывало. – Слыхал, что вы разрабатываете Северные Рудники? Ну как? Много добыли серебра? Серебро нынче в цене!

Я пыталась встать, но руки дрожали. На паркет упали капли слез.

– Великолепное платье! Ваш портной – просто умничка! – ворковал кто-то неподалеку, пока я пыталась отдышаться. – Невероятный фасон! А какая вышивка! Изумительно!

– Да что вы! Ваш портной – просто мастер! Я смотрю на ваш корсет и понимаю, что здесь наверняка вся королевская сокровищница! – смеялся кто-то из дам, пока я сглатывала и поднималась на ноги.

– Не вся, но… Как говорила моя покойная матушка перед моей свадьбой, удачный брак – это когда на твоем корсете половина сокровищницы!

Меня мутило и шатало, по щекам градом текли слезы.

– Надо было еще сказать, чтобы к принцам близко не подходила! – слышался визгливый женский голос.

– Не переживайте, ваше величество! Она теперь ни к кому не подойдет! – слова растворялись в оживленном гуле. Принесли новую закуску, которую все норовили попробовать.

– Отличный бал! Не чета, конечно, тем, которые даем мы… Кстати, приглашаем вас через неделю! – весело смеялся кто-то неподалеку. – Там будет волшебное представление! Придворные маги у меня такие выдумщики!

Сотни голосов сливались в один протяжный гул. Гул перерастал в звон, а я дошла до стеночки, опираясь на нее.

– С вами все в порядке? – поинтересовался бородатый король, протягивая мне кубок. – Вы что-то побледнели! Вы хорошо себя чувствуете, или вам нездоровится?

Я не вдумывалась в слова, идя вдоль стены и чувствуя приступы дурноты. Руки дрожали, ноги подгибались, а сердце словно кто-то выжигал каленым железом.

– Эй, вы не переборщили? – подозрительно спросил кто-то позади меня. – Она какая-то бледная!

– Оклемается! – заметил еще один голос. – Это всегда так! Не обращайте внимания, ваше величество! Вы слишком много внимания уделяете какой-то простолюдинке!

– И то верно. Нищета нам не чета, – благодушно захохотал бас. – Так вот… На чем я остановился… Значит, мой достопочтенный предок решил однажды ввести закон о праве наследования по женской линии… А все почему, потому что ему предсказали, что он погибнет от рук своего сына! Слышали эту легенду?

Я вышла в коридор, тяжело дыша и почти ничего не видя. Моя комната была совсем неподалеку, а я ковыляла, чувствуя, как внутри все переворачивается. Еще немножечко… Еще чуть-чуть… Дойти бы до комнаты…

Моя рука опустилась на ручку двери, но дверь была закрыта. Дрожащими руками я нашла на поясе ключ, вставила его в замочную скважину, а потом нырнула в темноту, обессиленно падая на кровать.

– Нееееет! – закричала я, задыхаясь и сжимая подушку. – Неееет… За что? Что я им такого сделала? Я же… я… старалась… Я ничего им не сделала плохого… Они не имели права так со мной поступить… Что за несправедливость?.. За что обрекать меня на вечное одиночество? За что?.. Я же говорила им, что меня не интересуют их наследники!

Перед глазами стояли принцы, которые молча, а кто-то даже с улыбкой смотрел на то, как я валяюсь на полу. Из груди вырвалось рыдание. Я задыхалась, захлебывалась своим горем, понимая, что для них какая-то букашка… Маленькая букашка, которую легко стряхнуть с платья одним движением руки… Маленький человечек, которого легко казнить или помиловать… Им плевать на мою судьбу, плевать на то, что я чувствую… Ладно, принцы! Но зачем лишать меня права любить и быть любимой? Я же могу полюбить не принца? Что значит «чтобы история не повторилась»? У меня что? На лице написано «мечтаю стать новой Золушкой»?

Как же это подло и бесчеловечно!

Я чувствовала, как десятки дорогих туфель просто взяли и растоптали мою жизнь, лишив ее чего-то важного… Я… я… никогда никого не полюблю… Никогда… Я им жизнь, идиотам, спасла…

Я задыхалась, уткнувшись в одеяло, чувствуя, как слезы льются ручьем. Неужели если я кого-то полюблю, то непременно умру? Где же я так провинилась? И хоть бы кто-нибудь утешил… Еще и преподаватели стояли молча! Могли бы заступиться! У меня такое чувство, словно меня предал весь мир!


В дверь настойчиво стучали. Я сглотнула, пытаясь взять себя в руки.

– Кто там? – хрипло спросила я, сжимая одеяло. Неужели кто-то пришел меня утешить? Неужели кому-то не все равно, что я сейчас чувствую…

– Их величества и их высочества желают видеть вас на заключительной части бала! – торжественно объявили мне. – Что им передать?

Маты, которые я паковала в чемоданы ненависти, – вот что им передать! Звиздюля бандеролью! Я размазывала рукой слезы по горячим, пылающим щекам, вспоминая ту черную неблагодарность, которой мне отплатили за все… И ведь никто! Никто! Не пришел ко мне, зная, насколько мне плохо…

«Чего ноем?» – появилось на стене, расплываясь перед глазами.

– Ноем?!! – истерично заорала я, швыряя с ненавистью подушку в стену. – Ты это называешь «ноем»? Пошел вон отсюда! Тоже мне… Утешитель! Я кому сказала!

«Ну прокляли, и что с того? – появилась надпись над упавшей подушкой. – Подушку подними. Тебе потом на ней спать!»

Я просто задыхалась от негодования, чувствуя, как дрожат руки и сердце.

– Прокляли? – Я едва сдержала слезы, до боли кусая губы. – Да, прокляли! Прокляли! Навсегда! И теперь я никогда не смогу полюбить!

«Тебе такого не говорили, заметь!» – прочитала я, делая глубокий вдох.

– Никогда… – нервно дышала я, чувствуя, как слезы текут по щекам с новой силой. – Никогда… Страшное слово… Никогда… Меня никогда никто не обнимет… Никогда не поцелует… Никогда не…

«И этого тебе тоже не говорили! Не выдумывай!» – снова появилось на стене, а я уткнулась лицом в одеяло. Мои плечи вздрагивали, а из груди вырывалось на волю несчастное сердце… Бедное, бедное сердце… Теперь тебе нельзя любить… Понимаешь? Нельзя… Тебе запретили…

Сердце громко стучало, отдаваясь в ушах, негодуя против такого запрета.

– Я прошу тебя… научись не любить… – простонала я, терзая одеяло. – Меня никто никогда не обнимет… Никогда не поцелует… А мое сердце навсегда превратится в камень… Да… В камень… Лучше умереть сейчас, чем жить с осознанием, что никогда и никого…

«Тебе сказали, что любовь тебя убьет! Но тебе никто не запрещал любить! И тебя никто не запрещал любить! Как же с тобой тяжело!» – появлялось на стене.

– Лучше умереть… – прошептала я, роняя слезы и глядя в сторону окна странным и долгим взглядом. – Я так не хочу… Не хочу всю жизнь мучиться…

Мое сердце ухнуло вниз в тот момент, когда меня резко подняли, отрывая от одеяла, которое я все еще сжимала в темноте. Я едва стояла на ногах, тяжело дыша, а меня грубо и больно прижали к себе, обнимая так, что мои несчастные ребра чуть не ушли на больничный.

– Не обнимет, говоришь? – услышала я низкий и хриплый голос возле уха. – И что? Ты уже все? Умерла? Давай, объявляй дату похорон!

Я боялась даже вздохнуть, чувствуя щекой мягкий бархат чужой одежды и стальную хватку. В комнате было темно, а мои руки уперлись в чужую грудь, пытаясь оттолкнуть от себя или притянуть к себе… Я еще не решила.

– Так, что у нас дальше по списку? – Мою голову резко подняли и запрокинули назад, а через секунду я почувствовала внезапное и неожиданное прикосновение холодных губ к своим губам.

Я простонала, задыхаясь от смятения, чувствуя, как меня грубо целуют, придерживая мое лицо рукой, не давая мне возможности вырваться. Или у меня поднялась температура, или его губы действительно холодней льда…

– Клянись, что ничего с собой не сделаешь! – услышала я, чувствуя, как меня держат за подбородок. Мне совсем не нравился его тон. Я даже попыталась отстраниться, но меня крепко держали.

– Это – мое дело… – Я попыталась отвернуться, чувствуя, как мое лицо грубо развернули обратно. Я не могу понять, меня целуют или наказывают, потому что назвать такие поцелуи романтикой может только мазохист со стажем. Он целовал грубо и как-то жестоко, не давая даже права на вдох.

– Клянись, что ничего с собой не сделаешь! Повторяю второй раз! – Меня крепко держали за подбородок, а я чувствовала, как слезы стекают по щекам.

– Это… – всхлипнула я, задыхаясь и закрывая глаза, – это моя жизнь… Я делаю с ней то, что хочу… И никто… никто… не смеет мне приказывать…

– Ошибаешься! – Я почувствовала, как чужие пальцы впиваются в мои волосы, а мое горячее от слез дыхание согревает холодные губы против моей воли. Я пыталась отстраниться, умоляла отпустить меня и не сжимать так больно, но стоило мне только попытаться высвободить руку, как ее тут же схватили и завели мне за спину. Вторую руку постигла та же участь. Меня снова держали за подбородок, пока я пыталась сделать глубокий вдох.

– Я повторяю в последний раз. Ты. Клянешься. Что. Будешь. Жить? – Я чувствовала, как его пальцы больно впиваются в мою спину.

– Клянусь, – простонала я, чувствуя, как задыхаюсь. – Клянусь, что буду жить.

– Так, словно ничего не произошло! – твердили мне, а я почувствовала холодные пальцы на своих щеках. – Повторяй.

– Клянусь, что я буду жить, – скривилась я, набирая воздуха в грудь, – словно ничего не произошло.

Через секунду меня отпустили, а потом прижали к себе, как ребенка, молча гладя по голове и по спине, успокаивая и не давая уйти. От такой нежности, становилось как-то не по себе…

– Все, – голос стал мягким и спокойным. А холодные губы поцеловали уголки моих глаз. – Прекращай плакать. Они не заслуживают того, чтобы видеть тебя в слезах. Ты вернешься в зал, как королева. Как будто ничего не произошло.

– Как… – всхлипнула я, прижавшись лбом к чужой груди, – как королева? В простыне? Тебе-то самому не смешно?

– Кто сказал, что ты пойдешь на бал в простыне? Маски сняты. Маскарад окончен! – услышала я, а меня развернули к кровати, на которой лежало платье, от которого у меня перехватило дыхание. Роскошное, алое, расшитое драгоценностями настолько, что оно искрилось. На полу стояли туфли.

– В тон твоему ожерелью, – усмехнулся голос позади меня, пока я понимала, что такого платья я не видела ни у одной из королев на балу. Нет, платья гостей действительно были шикарными, но по сравнению с этим платьем они казались драными наволочками. Такое чувство, что хозяин не просто подарил Добби носок, но предварительно слегка заштопал его и добавил пластмассовых бусинок.

Я обернулась, а позади никого не было. Бережно, боясь повредить красивую вышивку, вдыхая от изумления, я снимала с себя простыню, чтобы переодеться. Платье было тяжелым и роскошным! Вот это я понимаю, целая сокровищница! Я осторожно примерила туфли, расчесала волосы, заглядывая в зеркало, из которого на меня с изумлением смотрела какая-то сказочная королева.

Раздался требовательный стук в дверь.

– Вы там скоро? Осталось еще два танца! Вас срочно хотят видеть! Простолюдинке негоже заставлять королей и королев ждать! – послышался противный голос, а я подошла к двери и распахнула ее, заставив слуг отшатнуться. Медленно, чувствуя какое-то странное оцепенение, я прошла в зал. При виде меня стихла даже музыка. Чей-то бокал упал из рук.