* * *


— Он стал легендой еще до того, как родился. О нем ходили слухи по всей Иорданской долине и за ее пределами. Говорили, что он родился у престарелых родителей, и его отец, не веря в то, что у его жены может появиться сын, был наказан Богом и онемел до самого рождения отпрыска.

Они опять шли по темным улицам Тиберии, но уже обратно. Где-то вдалеке слышались крики римлян и избиваемых ими несчастных прихожан, не успевших удрать из укромного двора на окраине города.

Филипп тем временем продолжал рассказывать Саломее:

— Даже имя своего единственного наследника — Иоанн — старец Захария написал на дощечке потому, что был нем.

— Врут, конечно, — шепотом ответила Саломея.

Филипп же с легкой обидой в голосе продолжал шептать:

— Я тебя когда-нибудь обманывал? Слушай, что я говорю…

Саломея только фыркнула в ответ. Конечно, это выглядело смешно. Он ее когда-нибудь обманывал? Да полтора месяца назад они и знать не знали друг друга! Получается, Филипп «никогда не обманывал» Саломею целый месяц. Она посмотрела в глаза своему мужчине. Нет, эти глаза не могли лгать. «А может, он все-таки прав? Иоанн Креститель, учитель и все такое…» — подумала девушка.

— Когда-то он пришел возвестить миру о том, что вскоре явится тот, кто понесет все грехи людские в рай, и очистится мир, и спасется…

— И что? Явился? — опять с иронией в голосе спросила пытливая идумейка.

— Не знаю. Но сам Иоанн — пророк, его ищут по всей Иудее и окрестностям.

— Дай угадаю! Он наодалживал денег? — язвительно спросила Саломея.

— Не кощунствуй, — отрезал Филипп. — Наш род в неоплатном долгу перед этим народом. Мы должны искупить этот грех. Мой отец истребил всех детей, которые были не выше оси телеги.

— Всех, да не всех, — загадочно ответила Саломея, и ее глаза блеснули каким-то диковинным светом…





3


Антипа стоял в Иерусалимском храме с низко опущенной головой. Он сам не помнил, как оказался здесь, за тысячу стадий от своего дворца. Иногда душа требовала уединения, даже такая черная, как у него. Антипа, конечно, знал, что он не подарок и в жестокости не уступил бы и своему отцу. И сейчас он, глядя исподлобья, искал первосвященника. Антипа жаждал исповеди, но старый плут Иосиф Каиафа, который помнил молодым еще его отца, все не появлялся. Раввинов в Иерусалиме было немало, но негоже этим проходимцам из синедриона знать, что на душе у правителя.

— Старый прохиндей решил, что я его буду долго ждать? — недовольно проворчал Антипа и тут же, вздохнув, добавил: — Буду, куда я денусь.

Нелегко нести чашу греха, особенно когда этот грех не твой. Хотя Антипа знал, что будь он на месте отца, Ирода Великого, поступал бы так же, а может быть, и еще хуже. Только страх может удержать народ от смуты.

— Где родившийся царь Иудейский? — послышался надтреснутый старческий голос откуда-то сверху, и Антипа резко посмотрел под своды зала, отчего кровь ударила в голову и перед глазами полетели черные мухи.

— Ибо мы видели свет Его звезды на Востоке, — продолжил другой голос откуда-то из глубины храма, отчего Антипа содрогнулся. Слова эти были до боли знакомы.

— И пришли поклониться Ему, — закончил фразу третий голос.

— Кто смеет?! — закричал, сверкнув глазами, царь и бросился на голос, сжимая в руке резной жезл палисандрового дерева, с которым не расставался.

Голос его провалился в пустоту, будто он находился в каменном мешке, а не в огромном дворцовом зале. Антипа на ватных ногах пробрался к месту, где стоял трон. Пугающая тишина была настолько неестественной, что волосы встали дыбом.

Безмолвие разорвал детский плач, отражаясь громким эхом от невидимых стен храма.

— Каиафа, в чем дело? Откуда здесь дети? — не выдержал Антипа.

Вероятно, это была чья-то дерзкая шутка. Кто смеет шутить с правителем? Антипа был в смятении, через которое проступал дикий ужас. Что его так пугало? Может быть, то, что он находился один в пустой зале ночью. Или не ночью? Это не ночь — светлый день, но почему так темно?

Вдруг откуда-то из-под трона на четвереньках выполз маленький голый мальчик.

— Каиафа! — еще раз позвал первосвященника Антипа. — Каиафа…

Но никто не откликнулся, а мальчик подполз ближе и сел, закусив маленькую пухлую ручку беззубым ртом и глядя на Ирода Младшего.

Что испугало Антипу в этом младенце? Что? О, ужас! Мальчик смотрел на правителя совершенно осознанным взглядом, будто умел думать и рассуждать, как взрослый. И еще одно! Антипа поймал себя на мысли, что он уже видел этот взгляд, знает его, чувствует его…

— Каиафа? — вдруг осенило Антипу. — Каиафа, это ты? Господи! Я схожу с ума?

Вдруг младенец, которому было от роду не более полугода, встал на ножки.


— Г-у-у-у!

По возгласу этого мальчика, как по команде, что-то зашевелилось за спиной у правителя. Антипа, боясь увидеть что-то чудовищное, все же пересилил себя и медленно оглянулся. Из дальнего конца зала к нему на четвереньках полз еще один младенец, а за ним еще один и еще. А после из темных углов зала стали выходить дети — совсем маленькие и чуть побольше, ползком и почти бегом. Их было много, всех не сосчитать. Царь почувствовал, что вот-вот упадет. Ком в горле мешал вскрикнуть. Он опять развернулся к трону. Там стоял все тот же первый малыш и смотрел на него… сквозь колесо телеги. В голове вспыхнуло: «Не выше колеса, не забудь!»

Антипа с воплем кинулся к выходу, перепрыгивая через ползущих, идущих и бегущих детей.

Не помня, как выбрался из храма, правитель набрал полные легкие воздуха. Небо над Храмовой горой затянули серые тучи. Иерусалим был словно в дымке от пожарища. Жуткий смрад заполнил легкие властителя… «За что?» — пронеслось в сознании задыхающегося Антипы.

Но что это? От лестницы и дальше в гору, ко входу в храм, все было усеяно детьми — живыми, веселящимися детьми до двух лет. Они так уверенно двигались сюда, будто на земле больше не осталось взрослых и надеяться следовало только на самих себя. Насмерть перепуганный правитель рванулся в противоположную сторону. Куда? Не важно! Лишь бы не видеть всего этого. Обрыв. Царь не удержался и рухнул вниз, в пропасть, в черную беспощадную пасть бездны…

— А-а-а! — вырвалось из груди.

— Милый, милый! Что с тобой? — Иродиада сидела рядом с ложем Ирода Антипы, положив ладонь ему на грудь.

— Они… опять они, — простонал избавившийся от своего кошмара властитель.

— Младенцы? — сочувственно спросила женщина.

Антипа только кивнул и отхлебнул легкого вина из чаши, стоявшей рядом.

— Грехи наши тяжкие…





* * *


Вода в купели была прозрачной, но не холодной, а именно такой, чтобы найти спасение от жаркого солнечного дня. Здесь, во дворце, под кронами ливанских кедров, под щебетание птиц и легкое дуновение ветерка можно было рассуждать о судьбах Галилеи, Иудеи и всего мира в целом.

Чуть в стороне по стене, сложенной из горного камня, струился пятиметровый искусственный водопад, и звук журчащей воды успокаивал после напряженного дня.

А где-то за стеной четверо крепких рабов крутили громадное колесо, обеспечивающее бесперебойную подачу воды в бассейн Ирода Антипы.

Надо сказать, при постройке дворца мастера, заказанные царем в Риме, потрудились на славу. Вода по хитрой системе доставлялась во дворец прямо из горной реки — чистая и невероятно вкусная. Попав в резервуар, она долго не застаивалась и не покрывалась зеленью, а циркулировала по всем системам дворца и в конце концов сливалась в канализацию. Кроме того, поднимаясь снизу вверх с помощью все того же колеса, вода успевала нагреться до нужной температуры и попадала в бассейн приемлемой для купания. За этим следил специальный человек.

Наконец-то пришло умиротворение после всех ночных кошмаров, и сердце успокоилось, и не ныли виски, и снова хотелось жить. Можно было обстоятельно и вдумчиво поговорить о наболевшем.

— Он сумасшедший, этот Креститель, — лениво улыбался Антипа.

— С чего бы это народу Галилеи слушать сумасшедшего? — не понимала мужа Иродиада, которая плавно раскачивалась, лежа на воде. Ее нагое тело ничуть не потеряло своей привлекательности с возрастом. — Если он поднимает смуту, значит, его слова далеко не бред, — продолжала царица. — К тому же он меня оскорбил.

— Послушай меня, дорогая, — серьезно сказал Антипа. — Иоанн — один из двух, кто выжил в той страшной резне младенцев, которую устроил мой отец тридцать лет назад. Эти двое младенцев выжили потому, что их матери — кстати, двоюродные сестры — спасли их. Одного мать увезла то ли в Египет, то ли в Сирию, а другого спрятала в пустыне.

— То есть как это — спрятала в пустыне? — недоверчиво усмехнулась Иродиада.

— Вот так! Он вырос в пустыне.

— Воистину рехнуться можно!

— Ну а я о чем тебе говорю? Говорят, что мать с детства приучала его питаться саранчой, чтобы он не умер от голода.

— Какой ужас! — поразилась Иродиада и нырнула в бассейн с головой.

— Да, и вот представь себе, — продолжал убеждать вынырнувшую и отфыркавшуюся от воды жену Антипа. — Мальчик, воспитанный полоумной мамашей, уверен в своей исключительности, в своем особом предназначении. В свои тридцать лет он девственник. Вот он на этой почве и сошел с ума. Поэтому и обвиняет тебя в том, что ты женщина.

— Да уж, у властей нет других проблем в государстве, только похоть. Или как это? Пре… пре…

— Прелюбодеяние, — весело подсказал муж.

Антипа и Иродиада расхохотались.

— Действительно, он спятил, — продолжая смеяться, выдохнула Иродиада и опять легла на воду. — Тогда стоит ли обращать на него внимание? Мало ли в Иудее умалишенных?

— Все это было бы просто, — печально произнес Антипа, — если бы не его ученики и последователи.

— Ах, у него и ученики есть? — спросила царица. — Ты шутишь?

— Нет, дорогая, я более чем серьезен. Они считают Иоанна не просто пророком, а Мессией, который пришел, исполнив древние пророчества. И больше они не признают никого. Они называют себя мандеями[23]. А сейчас приготовься, скажу о главном.

Антипа замялся, словно не решаясь продолжить. Повисла пауза. Он сглотнул ком в горле, а Иродиада, предчувствуя что-то нехорошее, стала серьезной и пристально посмотрела на мужа.

Ирод Антипа подплыл к краю бассейна. Здесь на каменном бортике стоял кувшин с молодым генисаретским вином прошлогоднего урожая.