* * *
На похоронах Андрея Ивановича Иванова было довольно много людей. Приехали враз постаревшие от горя его родители. Пришли проститься друзья и однокурсники. А самым первым появился Корчагин, уже через несколько часов после того, как получил эсэмэску от партнера, он сразу поехал в Тверь скоростной электричкой, поставив коллег в известность, что его не будет несколько дней. Сказал Вере: «Не пугайся, что я уже здесь. Андрей предупредил меня, что может случиться что угодно и когда угодно. Я не верил…»
— Я знаю, кто его убил, — бесцветно произнесла Вера. — Только обращаться куда-либо нет смысла.
— Так и знал, что это какая-то мафия, — пробурчал Павел.
Вера не стала его разубеждать.
Корчагин организовал все, от похорон до поминок. Поблагодарил Господа, в которого не верил, за то, что его самого ни в какое сомнительное и опасное предприятие не втянули, что у него все тихо и мирно с женой Женей. Прав был патрон, говоря, что пора по-взрослому включать мозги. Сказал, чтобы Вера в случае любой неприятности сразу же ему звонила, и на следующий день после похорон уехал обратно в Москву…
…В первые три дня Вера полностью ушла в себя. Ей очень не хватало мудрой и доброй улыбки отца Андрея, но она знала, что тот уже год как находится в коме.
Единственный, кто мог вывести ее из состояния апатии, был сын. После похорон он сказал ей: «Я знаю, где папа. Там». Он указал пальчиком вверх и улыбнулся.
Вера была очень растеряна, но она прекрасно понимала, что ей есть для кого сохранять рассудок.
Сын поражал ее. Мало того, что с самого первого дня, как Вера узнала о гибели мужа, он вел себя, как взрослый, причем не каждый взрослый так поведет себя, в нем она узнавала себя в детстве. В тот самый период, когда обнаружила в себе способность видеть в людях, как она это тогда называла, «зверей». Значит, Андрюшка тоже «видит»? Бедное солнышко…
Но в отличие от нее тогдашней, растерянной, рядом с ее беспомощной мамой, сын Веры был абсолютно спокоен. Она видела рядом с собой маленького мужчину, продолжение отца, ее любимого мужа.
— Мам, папа сказал, чтобы ты не удивлялась ничему. И не боялась. Не будешь, ладно?
Сын улыбался.
— Я очень постараюсь. Господи, если бы я это сама в детстве и юности не испытала, я бы не поверила, просто с ума бы сошла, — прошептала молодая вдова. — Сынок, что же нам теперь делать?
И она заплакала. Андрей-младший гладил ее по голове и ждал, пока она хотя бы немного успокоится.
— Мам, не бойся, папа говорит, что он нас оттуда будет поддерживать, — словно прислушиваясь к чему-то, сказал маленький Андрейка. — А еще он сказал, чтобы ты не переставала мыло делать. И еще сказал, что его самое любимое с грем… грет…
— Грейпфрутом, — поправила Вера, впервые улыбнувшись.
Андрей действительно всегда любил этот запах. На душе стало немного спокойнее, словно муж был жив, просто уехал туда, где не ловили телефоны.
— А ты его видишь, Андрюшка? — почему-то шепотом спросила Вера.
— Не-а, — помотал он головой. — Слышу только. Где-то внутри себя. Но если закрываю глаза, то вижу. Он улыбается.
— Скажи ему, что я его очень люблю, — сказала Вера и вновь заплакала.
— Не плачь, мам, он знает. Он тоже сказал, что любит нас и что скоро придет.
— Как это, сынок? — растерянно спросила она и почувствовала, как руки ее покрываются мурашками.
— Придет не насовсем, насовсем нельзя, — с трудом объяснил сын, сам, видимо, не до конца понимая, почему отцу нельзя вернуться навсегда. — Но ты не бойся, ладно? Он придет помочь.
Нет, несмотря на то что Господь дал ей самой прикоснуться к потустороннему, наградив ее даром, который принес ей поначалу немало беспокойства, Вере было очень трудно смириться с тем, что ее собственный малыш тоже к этому причастен. Как же ему с этим жить теперь?!
— Мам, ты за меня не бойся, — сказал вдруг Андрюша очень серьезно.
— А ты откуда…
— Я немножко слышу мысли, даже не мысли, а то, что люди чувствуют, и немножко вижу… ну, то, что люди прячут внутри себя, что они даже сами не знают, — объяснил Андрей. — Наверное, я буду врачом. Ну, таким… Чтобы души лечить.
Вера потрясенно замолкла. Нет, сама она мысли не слышала, даже когда приходили «звери»…
— Мам, я успел сказать папе, что я это умею, — сказал сын. — Прошло сколько-то дней, немного, и… папы не стало, он ушел на небо. А тебе сказать еще не успел.
Она молча смотрела на сына, и в ней шевелился небольшой червячок сомнения. Все дети утешают своих мам, все дети любят фантазировать. И даже при том, что Вера сама когда-то обладала даром…
— Мам, это все правда, — совсем по-взрослому мягко сказал ей сын. — И еще папа говорит, чтобы ты ела.
Вера спохватилась. А еще говорят, яйца курицу не учат. Еще как учат. Она будет слушаться сына, потому что он прав. Да, жизнь ее не остановилась, и надо есть, и надо кормить Андрюшку, и надо сделать уборку, и… ждать мужа. Он обещал.
* * *
План Бизанкура был крайне простым.
Когда мы хотим вызвать у кого-то доверие, мы просим его о помощи, тем самым как бы предоставив им распоряжаться собой на свое усмотрение.
Поэтому, когда подошел девятый после смерти день, когда душа умершего предстает перед самим Творцом, Бизанкур приехал к кладбищу с самого утра. Подъезжали машины, прибывали люди, одетые в траур, в глубине кладбища кого-то погребали — вдалеке слышался похоронный оркестр. У ворот молчаливые цветочницы продавали свой скорбный товар — искусственные цветы. Живые тоже, но в этом месте они не были призваны радовать.
Жан-Жак вооружился всем своим обаянием, потому что ему предстояло расположить к себе не только Веру, но главным образом ее сына. Благодаря врожденной способности к языкам, он знал русский еще по первому своему появлению в России, но решил оставить легкий акцент — для шарма. Он умел быть милым, когда это было нужно…
Бизанкур придумал трогательную легенду, по которой его мать, француженка, вышедшая замуж за русского повторным браком, очень горевала, потому что его строгий отец, страшно богатый мерзавец, после развода не разрешил не только взять сына с собой в Россию, но даже видеться с ним. И теперь она умерла, но безутешный сын не попал на похороны и, лишь случайно узнав о ее смерти, приехал в Россию, чтобы посетить хотя бы кладбище…
Такая дурацкая история должна была обязательно понравиться сердобольной женщине.
Ивановы приехали к полудню. Жан-Жак увидел их издалека, потому что караулил, не спуская глаз с центрального входа, и уже выучил дорожки, ведущие прямо к могиле главы семейства.
— Это он? Ее сын? — вздрогнул он. — В самом деле урод… Впрочем…
И тут произошла странная метаморфоза, как и с фотографией.
Мальчик шел с Верой за руку и что-то говорил ей, задрав голову. Несмотря на свою поистине странную внешность, он непостижимо копировал черты лиц обоих родителей. Жан-Жак уже прикидывал, какой комплимент он может сделать по поводу ребенка, не задев самолюбия матери. Сказать «Как он похож на вас» было бы не совсем правильно, потому что смахивало на издевательство — Вера оказалась красавицей. Сказать «Вы так непохожи» было бы еще хуже…
Бизанкур собирался следовать своему сценарию, но не зря придумана поговорка «хочешь насмешить Господа, расскажи Ему о своих планах».
С мальчиком произошла непостижимая метаморфоза. Почему-то он перестал казаться ему уродливым. Его внешность притягивала и пугала. Пугала уже не необычностью черт. Глаза. Да, это были Те Самые Глаза. Способные прожечь его, Бизанкура, до самых темных его глубин, до самого дна. Эти глаза знали про него все, и он чувствовал себя не то что раздетым — внезапно освещенным в ночи прожектором. Нет, будущий апостол не смотрел в сторону Жан-Жака, но колени того почему-то неприятно и ватно обмякли, как бывает в кошмарах, когда ты ждешь, что вот сейчас некто, кого ты боишься, повернется к тебе лицом, и тогда тебе точно конец…
Но мальчик не повернулся. Произошло другое.
К ним подошел какой-то мужчина. Мало того, он подхватил на руки это маленькое отродье. Это был кто-то незнакомый ему. Родственник? Друг?
* * *
— Андрей?! — потрясенно прошептала Вера, во все глаза глядя на мужчину в темной одежде, который встретил ее буквально за кладбищенской оградой.
У нее задрожали руки и губы. Как это вообще могло быть?!
Да, это был он, слегка осунувшийся и небритый. Он смотрел на них и молча улыбался. И тут она поняла, что это вовсе не ее муж, а тот замечательный священник, к которому они иногда приходили в храм на службы и побеседовать. Как она могла ошибиться? Ведь они вовсе не похожи, совершенно…
— Простите, я теперь в каждом мужском лице вижу своего мужа, — пробормотала она, но вдруг поняла, что и отцом Андреем этот человек быть не может — ведь буквально недавно муж рассказывал, что навещал его в больнице и говорил, что из комы он не выходит и, несмотря на стабильное состояние, надежды очень мало.
Она растерянно замолчала.
— Папа! — вдруг очень светло сказал ее сын и без колебаний протянул руки к мужчине, тот бережно подхватил маленькое тельце и прижался к его щечке своей колючей щекой. Ребенок гладил его отросшую щетину и тихонько смеялся.
— Ну вот, — подал наконец голос мужчина, и это, несомненно, был голос отца Андрея. — После того как меня признал наш сын, я могу сказать тебе все, малыш. Не бойся совсем ничего. Хотя на твоих глазах могут сейчас начать происходить очень страшные вещи.
— Мам, я говорил тебе, — быстро подхватил Андрей-младший. — Если совсем будет страшно, просто зажмурься, ладно?!
— Мне уже страшно, — призналась Вера. — Андрюшка, что происходит? Это правда ты?
— Малыш, после того, что мы с тобой пережили, нас уже ничего не должно удивлять и пугать. Обещай мне, что будешь сильной.
Она сцепила зубы:
— Господи, за что нам это все?!
Он притянул ее к себе и быстро поцеловал в голову, вдохнул теплый, привычный, родной запах.
— Это я, но в теле отца Андрея, который действительно в коме, — сказал он. — А теперь главное. Я здесь совсем ненадолго, возможно, даже на несколько минут. Мне нужно спасти нашего сына, тебя и любовь на всей земле. Вот так вот, не больше и не меньше.
— О Господи, — выдохнула она. — Хорошо. Что нужно делать?
— Верить мне, быть сильной духом и ничего не бояться, — ответил он. — Это все.
Ее колотила крупная дрожь, но она постаралась взять себя в руки.
— Андрюш, единственное, что я умею по-настоящему, — это любить, — сказала она. — Я все выдержу.