— Иди наза-а-ад, малыш, ты слишком долго плаваешь в этом море воспоминаний, не утонуть бы тебе, — тихонько рассмеялась Белла, и приглушенно звякнули кубики льда в ее бокале с мохито. — Мы по-прежнему во Франции, и здесь тебя ожидает очередное дельце.
Бизанкур возвращался в свое время медленно и тягуче, словно ныряльщик сквозь толщу воды, с самого дна. Перед его затуманенным воспоминаниями взглядом все еще плавала пелена.
— Это жара, — сочувственно покивал демон. — Выпей холодненького, тебе станет легче…
Бизанкур послушно сделал несколько глотков.
Как же тяжко давались ему эти ныряния в волнах времени. Раскисать сейчас точно не следовало, но он хотел хоть как-то избавиться от тягостного послевкусия своих ощущений.
— Далекое Средневековье, по мнению нынешних людей, — это мракобесие и темнота, грязь и болезни, — медленно произнес Жан-Жак. — Да, все это так. Но как же мелки современные люди по сравнению с тогдашними. Как ничтожны страсти, как смешны притязания. Словно пересохло озеро, оставив после себя жалкую пародию на самое себя, — грязную мелкую лужу. Я скучаю по тем временам…
После паузы Белла хмыкнула:
— А ты и впрямь устал, рассуждаешь, словно старец. Исчезли в тебе искра и бесшабашность, потянуло на дряхлые мыслишки. Удел молодости — это жадно впитывать новое. А ты тычешься носом в былое. Значит, вправду тебе нужен отдых. И ты на пути к нему. Только перед финалом задачи и долгожданным призом нужно выложиться по полной. Уж извини.
— Ты сказал, Бельфегор, что истребление добродетелей будет нелегкой задачей, — понизив голос, заметил Жан-Жак, обмахиваясь карточкой меню. — Но пока мне везет.
— Так ведь с тобой дьявольская удача, — усмехнувшись, подчеркнула демоница. — Вот и везет… И ты довольно быстро понял, как именно можно добиться результата без выстраивания криминальных хитросплетений, — значит, ум твой по-прежнему бодр. Будем надеяться, что так и будет продолжаться до самого финала. Удачного финала.
— Если бы не нужда, в здравом уме я здесь находиться бы не стал, — заметил Жан-Жак. — Невыносимая вонь.
— Эким неженкой ты стал, — усмехнулась Белла. — Забыл, какая вонь стояла здесь, когда ты родился? А чуму ты помнишь?!
Она махнула рукой официанту, и вскоре тот принес два запотевших кувшина, в которых апельсиновые и лимонные дольки соседствовали с листочками мяты и кубиками льда.
— Мне этот напиток не нужен, заметь, — сказала она. — Я жажды не испытываю. Хотя, как говорится, «ничто человеческое мне не чуждо» … Итак, твоя цель здесь — Жоффруа Перрен, трех с небольшим лет от роду. Добродетель Усердия, просто слепок с его родителей, Клода и Мадлен, в которых нет никаких пороков, кроме одержимости работой. Разве что его бабушка, на попечение которой частенько находится Жоффруа, любит пропустить рюмочку-другую. Но какой же это порок, она ведь не героинщица. То ли дело эта твоя нимфоманка… как ее… Алана Смит, которую ты совсем недавно имел во всех позах в Майами. Просто поразительно, у кого только не рождаются человечки, которым отводится такая роль — олицетворять добродетель. Чем они там только думают?.. — Белла выразительно взглянула куда-то в небо. — Впрочем, если взглянуть на историю особенно пристально, именно в грязи порой и рождаются те, кто потом так или иначе становятся знаковыми фигурами.
— И что за грязь на этот раз? — поинтересовался Бизанкур, осушая второй стакан холодного лимонада буквально залпом.
— Ну-у, как посмотреть. — Вид красотки был довольно хитрым. — Лично мне просто любопытно, как ты с этим справишься… Они не маргиналы и не наркоманы, родители будущего апостола, который, надеюсь, с твоей помощью им никогда не станет. Оба историки. Увлеченные своим делом бумажные червячки. Занимаются они изучением генеалогических дерев графства Блуа. И Капетингами.
— Вот как, — проронил Бизанкур. — Так это хорошо. Я сам из Капетингов, по матери.
— Ну, значит, опять повезло? — расхохоталась красотка. — Не торопись, тебе может не понравиться.
— Какой-то подвох? И в чем он? — задрал брови Жан-Жак.
— Сейчас-сейчас… Помнишь ли ты Робера де Артуа? Впрочем, ты видел его всего один раз в жизни, в далеком детстве, во время одного скромного, но значимого для вашей фамилии праздника… Так что я не удивлюсь, если его имя тебе ни о чем не скажет.
Как ни напрягал память Бизанкур, ему не удалось вспомнить ни одного человека с таким именем. Праздник? Какой праздник?
— Не мучь себя понапрасну, — махнула рукой Белла. — Когда Роберу де Артуа было сорок четыре года, он женился на девице Бранне де Бизанкур, которой было тогда неполных тринадцать, а тебе — около двух лет, и праздник этот был их свадьбой.
Постепенно на лице Жан-Жака проступило нечто вроде понимания, и брови его взлетели вверх:
— Черт подери, он был мужем моей старшей сестры, — произнес он.
— Бинго, — непонятным тоном отозвалась Белла. — Так вот, брак этот был в ту пору вполне удачным. У тебя родились всего два племянника. Вообще-то три, но первенец быстро умер — все-таки твоей сестричке было двенадцать, она была худенькая, и ребеночек родился недоношенным и нежизнеспособным. Это потом она у мужа отъелась и поздоровела. Болезни, вездесущая чума, войны, даже разбойные нападения, их семейство миновали, и они мирно занимались виноградниками и изготовлением вина. Но интересно совсем другое. Если проследить за течением красной жидкости в людских венах, то получится презабавная картина. Подобно тому, как мы разбавляем вино водой — вот его половина в напитке, вот одна треть, а вот всего чайная ложка, но оно все же там есть — так и с этой… красной жидкостью. Нет, понятно, «кровь людская не водица», и в Жоффруа Перрене остались всего какие-то капли родовой крови… да и считать-то принято только по отцу… но по всему выходит, что он твой дальний потомок.
— Вот так сюрприз, — качнул головой Бизанкур.
— Угу. А было так, — прищурившись с видом историка, с удовольствием поведал демон Бельфегор. — Поскольку единственным мужчиной, который хоть как-то мог спасти ваше имение от полной разрухи и нищеты, был только Робер де Артуа, супруг Бранны, твоей старшей сестры, то к нему и обратился отец Игнатий, ваш семейный духовник, с просьбой позаботиться о том, чтобы юному наследнику достались не совсем уж руины. Были составлены соответствующие документы, по которым Робер де Артуа назначался легатарием для имущества семьи Бизанкуров. А поскольку никто не мог препятствовать ему пользоваться землями и прочими семейными угодьями, покуда наследник взрослел, то супруг Бранны был вполне доволен. Ведь при хорошем подходе не очень прибыльное имение можно превратить в процветающее. И оно процветало. Потомство вашей семьи простерлось в века, и несколько капелек крови семьи Бизанкуров, сохранившихся до наших дней, и ныне текут в жилах Жоффруа Перрена.
— Потомок моего рода — будущий апостол? — еще раз уточнил Жан-Жак.
— Именно, — с удовольствием кивнула Белла, смакуя свой мохито, который, кажется, вовсе не убавлялся из ее бокала. — Жоффруа Перрен. Будущий апостол. Олицетворяющий добродетель усердия. Которую тебе предстоит стереть с лица земли.
Возникла пауза.
— Вот как, — пробормотал Жан-Жак де Бизанкур. — Мне нужно несколько минут.
Его выражение лица изменилось несколько раз. Сперва оно было напряженным, затем откровенно растерянным, а затем — очень сосредоточенным. Он углубился в свой смартфон, с которым практически не расставался. Для него такое вот расширение информативных границ стало своеобразной игрушкой — поскольку изначально ум Бизанкура был нацелен на быстрое и поверхностное получение знаний для последующего практического применения, Интернет стал для него отличным подспорьем.
Белла наблюдала за ним сквозь густые ресницы. Как Жан-Жак хмурится, выискивая что-то на безграничных просторах всемирной паутины, как шевелит губами, иногда прикусывая костяшку указательного пальца.
«Что ты чувствуешь теперь, когда знаешь, что тебе предстоит убить родственника, практически свое продолжение рода?» — чуть не спросил Бельфегор, уже предвкушая любое возражение, сожаление или иное чувство, но тут чело Бизанкура прояснилось.
— А мне можно как-то получить генеалогическое древо Перрена в бумажном варианте? — спросил он. — Я знаю, каким образом можно убедить его родителей произнести заклинание. Это само как-то пришло. Ведь Мадлен и Клод Перрены занимаются генеалогией семей Блуа? Ну а насколько я понял современные течения, нынешние французские историки в вопросах хронологии не тянут. Зато любят научное обоснование любого исторического выверта. Им подавай малоизвестные, но достоверные источники информации. А куда достовернее будет потертый свиток, веками дополнявшийся родовыми подробностями. Одна из подробностей — из века в век передавать обязательное произнесение сакральной фразы: «Отдай меньшее, получишь большее» в обмен на обещание отдать три минуты жизни ребенка. Не более чем дань традиции из глубины веков.
Стояла тишина, нарушаемая только далекими сигналами машин на улице.
— Какая прелесть, — помедлив, сказала Белла. — Похоже, ты меня перещеголял. Ты слишком достойный ученик, и по праву займешь место подле правой руки Сатаны. Так лихо решиться прихлопнуть собственного потомка — ведь это не каждому по плечу!
— Просто еще один сопляк, — безразлично сказал Жан-Жак-Альбин.
— М-да… — усмехнулась красотка. — Договорились, ты получишь этот свиток в скором времени. Поезжай, отдохни пока.
— Я нашел прелестный отель, — откликнулся Бизанкур, показывая картинки на экране смартфона. — «Рёле де Шамбор».
— Да, совершенно прелестный, там прохладно, — буркнула Белла, отмахнувшись, и прошептала ему в спину: — Прощай, крольчонок, навсегда прощай…
После того как Жан-Жак удалился, она подсела к довольно неприметной молчаливой паре неподалеку под навесом.
— Мой подопечный просто редкостный… — начала Белла.
— Редкостный ублюдок, воля ваша, мессир Воланд, — проворчал обладатель коренастой фигуры, странно одетый по жаре — в плотную черную толстовку с капюшоном, надвинутым по самые глаза.
Мужчина, к которому обратились, промолчал. Имел он четкие, хищные и волевые черты лица, одет был в свободную льняную тунику и такого же свободного покроя летние брюки. Глаза его были разными — черный и зеленый, — отчего казалось, что он немного косит.
— Могли бы вырастить негодяя и посимпатичнее, Азазелло, — заметила красотка демоница.
— Ты это мне говоришь? — поднял брови демон пустыни. — Кто из нас назначен был его покровителем?
— Впрочем, среди челяди всегда так, — примирительно отозвался Бельфегор. — Из прислуживающих кого-то отличаешь больше, кого-то меньше, кто по непонятной причине тебе симпатичен, а кто-то откровенно бесит. Хотя это и просто челядь…
— Может, оттого, что и в самом деле он невеликого ума? — предположил демон пустыни.
— Да не скажи, — возразила Белла. — Сообразил же он, и довольно быстро, что необязательно всякий раз выдумывать способ убийства. Достаточно убедить человека, что отдать или продать неизвестно кому три минуты жизни собственного ребенка — сущая безделица. Более того — просто убедить его любым способом произнести эти слова: «Отдай меньшее, получишь большее». После этого уже действительно многое становится возможным. Для нас. Как вы думаете, мессир?
— Я думаю, что мы движемся к цели, — тяжко и глухо ответил Князь Тьмы. — Каждый работает по мере возможностей. И каждый получит свое. Светлое войско слабеет, этого не может не признать даже Он.
— И-и?.. — затаила дыхание Белла.
— Значит, игра еще не окончена и прогнозы делать рано, — холодно ответил Воланд.
— Пока все идет неплохо, мессир, — торопливо сказал Бельфегор. — Мы помогаем ему, но соблюдаем главное условие. Люди сами, добровольно и своими руками уничтожают свои же добродетели. Умеренности и целомудрия и в этом мире менее чем когда бы то ни было. На смену им уже давно исподволь приходили пресыщенность и разврат. Сейчас мы близки к победе, как никогда, все благодаря нашему протеже. Он ускоряется, как и все вокруг него. Правда, еще не понимает почему.
— Ты, главное, не торопись с выводами, — возразил Воланд. — Нет ничего хуже. По забавному стечению обстоятельств мы остановились в том же замке, что и твой воспитанник — замке Реле де Шамбор. Кажется, туда ты обещал доставить ему свиток с изображением подробного генеалогического древа его семьи? Думаю, будет небезынтересно при сем присутствовать. Это будет окончательное падение нравов — ради вечных сомнительных благ человек уничтожает родную кровь, своего потомка. Я надеялся, что… Впрочем, ничего. Право, обидно.
Азазелло и Бельфегор переглянулись.
— Противник должен быть достойным, — сухо пояснил Князь Тьмы. — Мало чести в том, чтобы пользоваться услугами готового на все ничтожества. Да и в большинстве своем слишком легко он движется к цели. Неужели и впрямь не осталось у нас внушающих уважение воинов?.. Впрочем, они даже не догадываются, что они воины. Вероятно, это хорошо для нас, но, клянусь тьмой, обидно. И скучно, ах, как скучно… Однако отправимся же в замок прямо сейчас и скоротаем время за игрой «Лиса и гуси». Правда, Бельфегор все время норовит растерять фишки.
— Подумаешь, это всего лишь фишки, — пытался оправдаться тот.
— Да нет, мой милый, это гуси…
И на глазах изумленного официанта из-под столика вразвалочку вышел отличный упитанный гусь, белый как снег.
«Мне нужно попроситься на перерыв, — подумал официант, промаргиваясь. Гусь в его глазах задвоился, оплыл и исчез. — Проклятая жара…»
* * *
На следующий день троица, состоящая из Воланда, Азазелло и Бельфегора, сидела в номере роскошного отеля, где, как по нотам, разыгрывалась очередная партия околпачивания легковерных представителей рода человеческого.
Примчавшиеся к Бизанкуру в Реле де Шамбор и выглядящие в нем нелепыми заплатами, Мадлен и Клод Перрены были вне себя от восторга. Они походили друг на друга — бледные, взъерошенные и небрежно одетые карикатурные ученые, словно срисованные из какой-то комедии про безумных научных работников, бумажных крыс, привыкших проводить время за корпением над манускриптами. На обоих очки с толстыми стеклами — они оба изрядно посадили зрение в процессе изучения рукописей. Добродетель Усердия, которое олицетворял их ребенок, в его родителях имела искаженные черты, перевернув все с точностью до наоборот. Усердие стало одержимостью и трудоголизмом.
По-моему, они даже не поняли, что предложил им загадочный молодой человек, они с вожделением вцепились в свиток.
— Новые сведения, невероятно! — возбужденно повторял Клод Перрен. — Я утру им нос на очередном докладе, ведь теперь у нас есть доказательства… Ха-ха-а, представляю их лица!
— Гм-гм… — деликатно покашлял Бизанкур. — Не забудьте про меня, мои милые труженики.
— Да-да, — рассеянно ответила Мадлен и совершенно машинально произнесла: — Отдай меньшее, получишь большее…
Вслед за этим оба супруга принялись жадно водить носами по пожелтевшей бумаге.
Как и прежде, в Токио и Майами, в ответ на изреченное заклинание дрогнула сама земля, а через какое-то время небо заволокло тучами и встревоженно заворчало, разразившись рыданиями.
— Нет больше Усердия? — притворно удивилась сидящая за стеной в огромном и мягком серебристом кресле Белла. — Как быстро, надо же. Я хоть вздохну спокойно.
— Можно подумать, ты перетрудилась, — пустил шпильку Азазелло.
— А ты сам попробуй… — начала она, но Воланд устало прикрыл глаза:
Бизанкур возвращался в свое время медленно и тягуче, словно ныряльщик сквозь толщу воды, с самого дна. Перед его затуманенным воспоминаниями взглядом все еще плавала пелена.
— Это жара, — сочувственно покивал демон. — Выпей холодненького, тебе станет легче…
Бизанкур послушно сделал несколько глотков.
Как же тяжко давались ему эти ныряния в волнах времени. Раскисать сейчас точно не следовало, но он хотел хоть как-то избавиться от тягостного послевкусия своих ощущений.
— Далекое Средневековье, по мнению нынешних людей, — это мракобесие и темнота, грязь и болезни, — медленно произнес Жан-Жак. — Да, все это так. Но как же мелки современные люди по сравнению с тогдашними. Как ничтожны страсти, как смешны притязания. Словно пересохло озеро, оставив после себя жалкую пародию на самое себя, — грязную мелкую лужу. Я скучаю по тем временам…
После паузы Белла хмыкнула:
— А ты и впрямь устал, рассуждаешь, словно старец. Исчезли в тебе искра и бесшабашность, потянуло на дряхлые мыслишки. Удел молодости — это жадно впитывать новое. А ты тычешься носом в былое. Значит, вправду тебе нужен отдых. И ты на пути к нему. Только перед финалом задачи и долгожданным призом нужно выложиться по полной. Уж извини.
— Ты сказал, Бельфегор, что истребление добродетелей будет нелегкой задачей, — понизив голос, заметил Жан-Жак, обмахиваясь карточкой меню. — Но пока мне везет.
— Так ведь с тобой дьявольская удача, — усмехнувшись, подчеркнула демоница. — Вот и везет… И ты довольно быстро понял, как именно можно добиться результата без выстраивания криминальных хитросплетений, — значит, ум твой по-прежнему бодр. Будем надеяться, что так и будет продолжаться до самого финала. Удачного финала.
— Если бы не нужда, в здравом уме я здесь находиться бы не стал, — заметил Жан-Жак. — Невыносимая вонь.
— Эким неженкой ты стал, — усмехнулась Белла. — Забыл, какая вонь стояла здесь, когда ты родился? А чуму ты помнишь?!
Она махнула рукой официанту, и вскоре тот принес два запотевших кувшина, в которых апельсиновые и лимонные дольки соседствовали с листочками мяты и кубиками льда.
— Мне этот напиток не нужен, заметь, — сказала она. — Я жажды не испытываю. Хотя, как говорится, «ничто человеческое мне не чуждо» … Итак, твоя цель здесь — Жоффруа Перрен, трех с небольшим лет от роду. Добродетель Усердия, просто слепок с его родителей, Клода и Мадлен, в которых нет никаких пороков, кроме одержимости работой. Разве что его бабушка, на попечение которой частенько находится Жоффруа, любит пропустить рюмочку-другую. Но какой же это порок, она ведь не героинщица. То ли дело эта твоя нимфоманка… как ее… Алана Смит, которую ты совсем недавно имел во всех позах в Майами. Просто поразительно, у кого только не рождаются человечки, которым отводится такая роль — олицетворять добродетель. Чем они там только думают?.. — Белла выразительно взглянула куда-то в небо. — Впрочем, если взглянуть на историю особенно пристально, именно в грязи порой и рождаются те, кто потом так или иначе становятся знаковыми фигурами.
— И что за грязь на этот раз? — поинтересовался Бизанкур, осушая второй стакан холодного лимонада буквально залпом.
— Ну-у, как посмотреть. — Вид красотки был довольно хитрым. — Лично мне просто любопытно, как ты с этим справишься… Они не маргиналы и не наркоманы, родители будущего апостола, который, надеюсь, с твоей помощью им никогда не станет. Оба историки. Увлеченные своим делом бумажные червячки. Занимаются они изучением генеалогических дерев графства Блуа. И Капетингами.
— Вот как, — проронил Бизанкур. — Так это хорошо. Я сам из Капетингов, по матери.
— Ну, значит, опять повезло? — расхохоталась красотка. — Не торопись, тебе может не понравиться.
— Какой-то подвох? И в чем он? — задрал брови Жан-Жак.
— Сейчас-сейчас… Помнишь ли ты Робера де Артуа? Впрочем, ты видел его всего один раз в жизни, в далеком детстве, во время одного скромного, но значимого для вашей фамилии праздника… Так что я не удивлюсь, если его имя тебе ни о чем не скажет.
Как ни напрягал память Бизанкур, ему не удалось вспомнить ни одного человека с таким именем. Праздник? Какой праздник?
— Не мучь себя понапрасну, — махнула рукой Белла. — Когда Роберу де Артуа было сорок четыре года, он женился на девице Бранне де Бизанкур, которой было тогда неполных тринадцать, а тебе — около двух лет, и праздник этот был их свадьбой.
Постепенно на лице Жан-Жака проступило нечто вроде понимания, и брови его взлетели вверх:
— Черт подери, он был мужем моей старшей сестры, — произнес он.
— Бинго, — непонятным тоном отозвалась Белла. — Так вот, брак этот был в ту пору вполне удачным. У тебя родились всего два племянника. Вообще-то три, но первенец быстро умер — все-таки твоей сестричке было двенадцать, она была худенькая, и ребеночек родился недоношенным и нежизнеспособным. Это потом она у мужа отъелась и поздоровела. Болезни, вездесущая чума, войны, даже разбойные нападения, их семейство миновали, и они мирно занимались виноградниками и изготовлением вина. Но интересно совсем другое. Если проследить за течением красной жидкости в людских венах, то получится презабавная картина. Подобно тому, как мы разбавляем вино водой — вот его половина в напитке, вот одна треть, а вот всего чайная ложка, но оно все же там есть — так и с этой… красной жидкостью. Нет, понятно, «кровь людская не водица», и в Жоффруа Перрене остались всего какие-то капли родовой крови… да и считать-то принято только по отцу… но по всему выходит, что он твой дальний потомок.
— Вот так сюрприз, — качнул головой Бизанкур.
— Угу. А было так, — прищурившись с видом историка, с удовольствием поведал демон Бельфегор. — Поскольку единственным мужчиной, который хоть как-то мог спасти ваше имение от полной разрухи и нищеты, был только Робер де Артуа, супруг Бранны, твоей старшей сестры, то к нему и обратился отец Игнатий, ваш семейный духовник, с просьбой позаботиться о том, чтобы юному наследнику достались не совсем уж руины. Были составлены соответствующие документы, по которым Робер де Артуа назначался легатарием для имущества семьи Бизанкуров. А поскольку никто не мог препятствовать ему пользоваться землями и прочими семейными угодьями, покуда наследник взрослел, то супруг Бранны был вполне доволен. Ведь при хорошем подходе не очень прибыльное имение можно превратить в процветающее. И оно процветало. Потомство вашей семьи простерлось в века, и несколько капелек крови семьи Бизанкуров, сохранившихся до наших дней, и ныне текут в жилах Жоффруа Перрена.
— Потомок моего рода — будущий апостол? — еще раз уточнил Жан-Жак.
— Именно, — с удовольствием кивнула Белла, смакуя свой мохито, который, кажется, вовсе не убавлялся из ее бокала. — Жоффруа Перрен. Будущий апостол. Олицетворяющий добродетель усердия. Которую тебе предстоит стереть с лица земли.
Возникла пауза.
— Вот как, — пробормотал Жан-Жак де Бизанкур. — Мне нужно несколько минут.
Его выражение лица изменилось несколько раз. Сперва оно было напряженным, затем откровенно растерянным, а затем — очень сосредоточенным. Он углубился в свой смартфон, с которым практически не расставался. Для него такое вот расширение информативных границ стало своеобразной игрушкой — поскольку изначально ум Бизанкура был нацелен на быстрое и поверхностное получение знаний для последующего практического применения, Интернет стал для него отличным подспорьем.
Белла наблюдала за ним сквозь густые ресницы. Как Жан-Жак хмурится, выискивая что-то на безграничных просторах всемирной паутины, как шевелит губами, иногда прикусывая костяшку указательного пальца.
«Что ты чувствуешь теперь, когда знаешь, что тебе предстоит убить родственника, практически свое продолжение рода?» — чуть не спросил Бельфегор, уже предвкушая любое возражение, сожаление или иное чувство, но тут чело Бизанкура прояснилось.
— А мне можно как-то получить генеалогическое древо Перрена в бумажном варианте? — спросил он. — Я знаю, каким образом можно убедить его родителей произнести заклинание. Это само как-то пришло. Ведь Мадлен и Клод Перрены занимаются генеалогией семей Блуа? Ну а насколько я понял современные течения, нынешние французские историки в вопросах хронологии не тянут. Зато любят научное обоснование любого исторического выверта. Им подавай малоизвестные, но достоверные источники информации. А куда достовернее будет потертый свиток, веками дополнявшийся родовыми подробностями. Одна из подробностей — из века в век передавать обязательное произнесение сакральной фразы: «Отдай меньшее, получишь большее» в обмен на обещание отдать три минуты жизни ребенка. Не более чем дань традиции из глубины веков.
Стояла тишина, нарушаемая только далекими сигналами машин на улице.
— Какая прелесть, — помедлив, сказала Белла. — Похоже, ты меня перещеголял. Ты слишком достойный ученик, и по праву займешь место подле правой руки Сатаны. Так лихо решиться прихлопнуть собственного потомка — ведь это не каждому по плечу!
— Просто еще один сопляк, — безразлично сказал Жан-Жак-Альбин.
— М-да… — усмехнулась красотка. — Договорились, ты получишь этот свиток в скором времени. Поезжай, отдохни пока.
— Я нашел прелестный отель, — откликнулся Бизанкур, показывая картинки на экране смартфона. — «Рёле де Шамбор».
— Да, совершенно прелестный, там прохладно, — буркнула Белла, отмахнувшись, и прошептала ему в спину: — Прощай, крольчонок, навсегда прощай…
После того как Жан-Жак удалился, она подсела к довольно неприметной молчаливой паре неподалеку под навесом.
— Мой подопечный просто редкостный… — начала Белла.
— Редкостный ублюдок, воля ваша, мессир Воланд, — проворчал обладатель коренастой фигуры, странно одетый по жаре — в плотную черную толстовку с капюшоном, надвинутым по самые глаза.
Мужчина, к которому обратились, промолчал. Имел он четкие, хищные и волевые черты лица, одет был в свободную льняную тунику и такого же свободного покроя летние брюки. Глаза его были разными — черный и зеленый, — отчего казалось, что он немного косит.
— Могли бы вырастить негодяя и посимпатичнее, Азазелло, — заметила красотка демоница.
— Ты это мне говоришь? — поднял брови демон пустыни. — Кто из нас назначен был его покровителем?
— Впрочем, среди челяди всегда так, — примирительно отозвался Бельфегор. — Из прислуживающих кого-то отличаешь больше, кого-то меньше, кто по непонятной причине тебе симпатичен, а кто-то откровенно бесит. Хотя это и просто челядь…
— Может, оттого, что и в самом деле он невеликого ума? — предположил демон пустыни.
— Да не скажи, — возразила Белла. — Сообразил же он, и довольно быстро, что необязательно всякий раз выдумывать способ убийства. Достаточно убедить человека, что отдать или продать неизвестно кому три минуты жизни собственного ребенка — сущая безделица. Более того — просто убедить его любым способом произнести эти слова: «Отдай меньшее, получишь большее». После этого уже действительно многое становится возможным. Для нас. Как вы думаете, мессир?
— Я думаю, что мы движемся к цели, — тяжко и глухо ответил Князь Тьмы. — Каждый работает по мере возможностей. И каждый получит свое. Светлое войско слабеет, этого не может не признать даже Он.
— И-и?.. — затаила дыхание Белла.
— Значит, игра еще не окончена и прогнозы делать рано, — холодно ответил Воланд.
— Пока все идет неплохо, мессир, — торопливо сказал Бельфегор. — Мы помогаем ему, но соблюдаем главное условие. Люди сами, добровольно и своими руками уничтожают свои же добродетели. Умеренности и целомудрия и в этом мире менее чем когда бы то ни было. На смену им уже давно исподволь приходили пресыщенность и разврат. Сейчас мы близки к победе, как никогда, все благодаря нашему протеже. Он ускоряется, как и все вокруг него. Правда, еще не понимает почему.
— Ты, главное, не торопись с выводами, — возразил Воланд. — Нет ничего хуже. По забавному стечению обстоятельств мы остановились в том же замке, что и твой воспитанник — замке Реле де Шамбор. Кажется, туда ты обещал доставить ему свиток с изображением подробного генеалогического древа его семьи? Думаю, будет небезынтересно при сем присутствовать. Это будет окончательное падение нравов — ради вечных сомнительных благ человек уничтожает родную кровь, своего потомка. Я надеялся, что… Впрочем, ничего. Право, обидно.
Азазелло и Бельфегор переглянулись.
— Противник должен быть достойным, — сухо пояснил Князь Тьмы. — Мало чести в том, чтобы пользоваться услугами готового на все ничтожества. Да и в большинстве своем слишком легко он движется к цели. Неужели и впрямь не осталось у нас внушающих уважение воинов?.. Впрочем, они даже не догадываются, что они воины. Вероятно, это хорошо для нас, но, клянусь тьмой, обидно. И скучно, ах, как скучно… Однако отправимся же в замок прямо сейчас и скоротаем время за игрой «Лиса и гуси». Правда, Бельфегор все время норовит растерять фишки.
— Подумаешь, это всего лишь фишки, — пытался оправдаться тот.
— Да нет, мой милый, это гуси…
И на глазах изумленного официанта из-под столика вразвалочку вышел отличный упитанный гусь, белый как снег.
«Мне нужно попроситься на перерыв, — подумал официант, промаргиваясь. Гусь в его глазах задвоился, оплыл и исчез. — Проклятая жара…»
* * *
На следующий день троица, состоящая из Воланда, Азазелло и Бельфегора, сидела в номере роскошного отеля, где, как по нотам, разыгрывалась очередная партия околпачивания легковерных представителей рода человеческого.
Примчавшиеся к Бизанкуру в Реле де Шамбор и выглядящие в нем нелепыми заплатами, Мадлен и Клод Перрены были вне себя от восторга. Они походили друг на друга — бледные, взъерошенные и небрежно одетые карикатурные ученые, словно срисованные из какой-то комедии про безумных научных работников, бумажных крыс, привыкших проводить время за корпением над манускриптами. На обоих очки с толстыми стеклами — они оба изрядно посадили зрение в процессе изучения рукописей. Добродетель Усердия, которое олицетворял их ребенок, в его родителях имела искаженные черты, перевернув все с точностью до наоборот. Усердие стало одержимостью и трудоголизмом.
По-моему, они даже не поняли, что предложил им загадочный молодой человек, они с вожделением вцепились в свиток.
— Новые сведения, невероятно! — возбужденно повторял Клод Перрен. — Я утру им нос на очередном докладе, ведь теперь у нас есть доказательства… Ха-ха-а, представляю их лица!
— Гм-гм… — деликатно покашлял Бизанкур. — Не забудьте про меня, мои милые труженики.
— Да-да, — рассеянно ответила Мадлен и совершенно машинально произнесла: — Отдай меньшее, получишь большее…
Вслед за этим оба супруга принялись жадно водить носами по пожелтевшей бумаге.
Как и прежде, в Токио и Майами, в ответ на изреченное заклинание дрогнула сама земля, а через какое-то время небо заволокло тучами и встревоженно заворчало, разразившись рыданиями.
— Нет больше Усердия? — притворно удивилась сидящая за стеной в огромном и мягком серебристом кресле Белла. — Как быстро, надо же. Я хоть вздохну спокойно.
— Можно подумать, ты перетрудилась, — пустил шпильку Азазелло.
— А ты сам попробуй… — начала она, но Воланд устало прикрыл глаза: