— Для тебя — что ты сможешь убрать олицетворение Умеренности без особого труда. Ему как раз четыре года, и он получит в подарок эту идиотскую конфету титосэ амэ, а все дети любят сладости.
Видя недоумение на лице Бизанкура, демон усмехнулся, поддернул безупречно белые манжеты рубашки, и запонки ослепительно вспыхнули на мгновение под случайным солнечным лучом:
— Да, подробностей много, не спорю, без меня тебе было бы не разобраться. Ну на то я и здесь. Немного истории, если не возражаешь… Итак, много веков назад детская смертность была высока по всему миру — тебе ли не знать, ведь и ты этому немало способствовал.
Альбин усмехнулся, и демон ответил ему понимающей усмешкой.
— Разумеется, в Японии тоже, — продолжал Маммона. — Почему-то коренное население считало, что некие возрастные вехи для выживания дитятки критичны. Если дитятко эти вехи перевалило и ничего с ним не случилось, то, значит, боги к нему благосклонны, а его шансы выжить и достигнуть рубежа совершеннолетия все выше и выше. Вот эти критические точки, которые надо пережить, — три, пять и семь лет.
— Но ведь ему четыре! То есть мне нужно ждать еще год, пока он преодолеет рубеж? — невольно вырвалось у внимательно слушавшего Бизанкура.
Демон усмехнулся:
— Это же японцы… По западному календарю мальчишке четыре. А в Стране восходящего солнца засчитывается срок беременности, прибавляя ребенку год.
— Странные люди эти японцы, — заметил Бизанкур.
— Люди вообще существа странные, не находишь? — усмехнулся демон, глядя на него в упор, и зрачки его блеснули нехорошим золотом.
Жан-Жак стушевался и опустил глаза, потому что камушек был пущен и в его огород.
— А обычаи японцев не страннее обычаев в других странах… — продолжал Маммона. — Итак, по кадзоэдоси — традиционной японской системе определения возраста — Рэнхо уже пять. Был бы его папаша менее традиционен, он считал бы по современной системе, маннэнрэи, то есть от даты рождения, как принято на Западе. Так нет же, он жуткий консерватор и блюдет традиции во всем, так ему удобнее. В принципе, и такой подход к жизни неплох, когда все четко расписано. Люди определенного склада именно к нему и склоняются. Стало быть, и подход к ним нужен, исходя из их сути. Далее, о теме, которая мне ну очень близка. Речь сейчас пойдет об алчности… Ну а там и до твоего дела недалеко… Только что это мы сидим как во время официальной встречи?
Щелчок пальцев, и перед ними возникло изысканное угощение — много маленьких тарелочек с небольшими порциями разнообразных лакомств на каждой.
— Особенность японской кухни такова, что, наслаждаясь изумительно приготовленной едой, ты даже не будешь знать, что это и из чего приготовлено, — заметил демон, деликатно и сдержанно пробуя каждое угощение и жестом приглашая Бизанкура последовать его примеру. — Такигава, как истинный японец, чтобы отыграть предписанную традициями и воспитанием роль хозяина и мужчины, ради поддержания контактов устраивает вечеринки для коллег. Коллектив это семья, а босс — глава семьи, вот эта вот вся ерунда. Деньги на выпивку и закуску всегда тратятся из представительских фондов, но Сидзиро берет деньги из фонда только для себя, коллеги же платят из своего кармана. Конечно, они недовольны, но кто, скажи, доволен своим начальником?.. Впрочем, в этой фирме у всех более чем хорошая зарплата, и они могут себе позволить пропустить несколько стаканчиков или сходить в сэнто, а то, что Такигава слишком любит денежки, не повод поднимать бунт. Тем более японцы не очень-то любят вечерами сидеть дома, пристегнувшись к юбке жены, вот они и отрываются. А для себя любимого Синдзиро раскошеливается на клубы кябакура, где можно хорошо провести время в обществе гейши. Такигава — эстет и любит, когда для него одного танцует или играет на каком-нибудь музыкальном инструменте красивая женщина. Кстати, хочешь пригласим сюда сейчас гейшу?
Альбин поморщился:
— Мое почтение, но, поверьте, мне совсем не до гейш.
— Верю, — кивнул Маммона. — Это я опять отвлекся. Теперь о мальчишке. Понимаешь ли, до семилетнего возраста… как бы тебе сказать… ребенка в Японии считают не особо принадлежащим к миру живых. Даже есть поговорка: «До семи лет — среди ками», то есть среди богов. Мальчикам до трех лет особо продвинутые ортодоксы, а Синдзиро именно такой, хоть и через скрип зубовный, и головы бреют, и одевают по-другому. А в праздник посещают храм, где воссылают благодарность богам за то, что они позволили ребенку выжить, и просят здоровья и долгой жизни в дальнейшем.
Маммона вновь усмехнулся:
— Синдзиро особо бесится, когда подходит время этого праздника, ведь у него двое детей. Старшей, Юхе, уже шестнадцать, и Такигава не забыл, как накладно было праздновать Сити-Го-Сан. Суди сам — одна детская одежда и прочие аксессуары к церемонии стоят не меньше ста тысяч иен. Синздиро, разумеется, не покупал ее дочери, а брал напрокат, что обошлось ему вдвое дешевле. И с хакама, которые надлежит надеть Рэнхо на пятилетие, он собирается поступить точно так же. Между прочим, поддерживаю. Расточительность для глупцов… — Вновь сверкнули драгоценные запонки. — А теперь поговорим о титосэ амэ, «тысячелетней конфете», — поднял палец Маммона. — Она символизирует долгую жизнь и здоровый рост ребенка. Конфета длинная, тонкая, красно-белая, в бумажной обертке. На обертке — традиционные символы. Сетикубай — сосна, бамбук и слива, что олицетворяет выносливость и здоровье, и цуру-камэ — журавль и черепаха, то есть мудрость и долголетие. В нашем случае будет с точностью до наоборот. Конфета отнимет у ребенка жизнь.
— Как? — опешил Жан-Жак.
— Очень просто. Ты ее заменишь, — улыбнулся Маммона.
И вынул конфету из воздуха — длинный красно-белый цилиндрик в яркой бумажной обертке — и протянул ее Бизанкуру:
— Припрячь до поры… Один из ингредиентов, арахисовое масло, сильный аллерген для пацана. Год назад за завтраком у него возникло удушье, — ему дали бутерброд с этим маслом. «Скорая» подоспела вовремя, причину выяснили, и в доме арахис под запретом. Даже Юхе запрещен арахис во всех видах, даже вне дома, а она как раз его очень любит. Ее угощают подружки и ее парень, о существовании которого Синдзиро даже не подозревает. От повторной дозы у мальчишки будет анафилактический шок, и только немедленная помощь сможет помочь ему выжить. Правда, боюсь, в нашем случае помощь опоздает, не правда ли?.. Мать Рэнхо скрупулезно проверяет надписи на упаковках всех продуктов, которые идут к ним на стол. Но «тысячелетняя конфета»… Там в составе арахиса и близко нет, это просто леденец. А то, что ты от меня получил, разумеется, аллергенная бомба. Конечно, симптомы известны и матери его, Комахи, и Юхе, но, пока они сообразят, что, как и почему, драгоценное время будет упущено. Кроме того, детям после церемонии в храме дарят не по конфетке, а целый пакет сладостей. Важно, чтобы туда попала наша конфета. Ну и проследи, чтобы он ее все-таки съел. Не забудь, что Синдзиро непременно должен произнести заклинание: «Отдай малое, получишь большее». Придумай что-нибудь.
— Придумаю, — прошептал Альбин, глядя в пространство застывшим взглядом.
А Маммона, загадочно улыбаясь, медленно растворился в воздухе.
Для начала Бизанкур решил посетить сэнто. Еще с тех далеких времен, когда при дворе папы Климента Шестого ему прививали понятия о гигиене, он не был грязнулей, но японская баня это даже не финская сауна. Японцы любят обжигающую воду.
Когда Жан-Жак решил погрузиться в бассейн вместимостью в двенадцать человек, он единственный, кто вылетел из него как ошпаренный. Впрочем, слово «как» здесь вовсе неуместно, Бизанкур действительно ошпарился, и ему больших трудов стоило не выругаться, а принять самый жалобный и растерянный вид.
Японцы и так довольно подозрительно отнеслись к незнакомцу европейской наружности, который оказался среди посетителей сэнто. Конечно, они улыбались ему, но Жан-Жак прекрасно понимал, что подобные улыбки могут сопровождать совершенно противоположные мысли. И тут ему повезло. Человеком, который решил посочувствовать незадачливому молодому европейцу, оказался именно Синдзиро Такигава. Его поразило, что европеец довольно сносно владеет японским, он осведомился, откуда такие познания. В ответ на это Жан-Жак скормил ему свою легенду про писателя-историка и прибавил, что без ума от их культуры и с жадностью изучает ее. А Синдзиро слегка снисходительно и доброжелательно прочел целую лекцию о японских сэнто. Когда Бизанкур в обмен на его любезность с радостью предложил ответную любезность, пригласив для него с Синдзиро самого лучшего в сэнто массажиста, сансуке, за свой счет, Такигава оживился еще больше.
Жан-Жак буквально смотрел ему в рот, чем располагал к себе Синдзиро с каждой минутой все более. Сливовое вино развязало боссу фирмы язык, и тот расслабился совершенно. Он похвастался французу-писателю своим двухэтажным домом площадью сто восемьдесят татами, ухоженным палисадником и парковочным местом. Но когда Бизанкур осторожно осведомился о семье Синдзиро, его лицо буквально исказилось, пусть на секунду.
— Наши родители очень традиционны, — сжав губы в ниточку, уронил он, — и договорились о нашей свадьбе с Комахи, когда мне было пять лет. Я получил разрешение носить хакама, а моя будущая невеста только родилась. В принципе, я совершенно не испытывал никакой потребности в женитьбе, но я чту традиции своего рода. Непременно женитьба, непременно ребенок или двое.
Они выпили еще. Жан-Жак являл собою образец заинтересованности и почтительного внимания.
— Сколько денег ушло на нашу свадьбу, мне лучше и не говорить, чтобы лишний раз не расстраиваться, — продолжал сетовать Синдзиро. — Эти расходы чрезвычайно глупы. Я бы с большим удовольствием потратил их на упрочение своего собственного благосостояния — жизнь так коротка…
— О, как же я вас понимаю, — подхватил Бизанкур.
— А теперь, как настает вечер, я вынужден бежать из собственного дома, — с неизменной улыбкой, которая напоминала оскал, говорил Такигава. — Из собственного уютного дома. — Почему же так? — прикинулся деревенским простачком Бизанкур.
— Жена, Комахи, — коротко бросил тот. — Она выше всяких похвал — в традиционном понимании, конечно. Безупречное воспитание. Идеальная домохозяйка. Хотя наш гражданский кодекс сорок седьмого года прошлого столетия подарил японским женщинам столько свобод и прав, что, возможно, их стало слишком много. Но моя жена ими не пользуется! Комахи безукоризненна. До оскомины. Разумеется, все мужья стремятся отдохнуть от дома и уходят либо в клубы, либо в другие места отдохновения, но мне приходится именно бежать.
Он даже скрипнул зубами и снова отпил вина.
— А если завести, скажем… любовницу? — осторожно спросил Жан-Жак.
Такигава усмехнулся:
— Уважаемый Фернан, а зачем? Это как-то очень по-французски, не в обиду вам будет сказано. И кроме того, это обременительно. Почему не предположить, что мне нравится просто тишина?
— А как же вы справляетесь с природной агрессией? — поинтересовался Бизанкур.
— Спортзал, — пожал плечами Синдзиро. — Зачем все усложнять.
— Вы удивительно правы… — задумчиво протянул Жан-Жак. — Я вам даже немного завидую. Вашей, я бы сказал, чистоте и стойкости. Я так не могу…
Он видел, что Синдзиро, без сомнения, были приятны его слова.
Расстались они дружески и даже договорились, что на следующий день отправятся вместе в клуб на чайную церемонию, которую Жан-Жак любезно предложил оплатить.
— Я так очарован японскими церемониями, что готов посетить их все, — признался Бизанкур, и его взор был столь искренним, что даже искушенный в переговорах Такигава не заподозрил никакого подвоха.
Шло время, они приятельски общались, Фернан Пико оплачивал любые увеселения, будь то выпивка или простой поход в кафе.
— И не думайте, мне очень приятны эти расходы, — уверил он, отметая любую слабую попытку Синдзиро отказаться от очередного любезного подарка. — Ведь дома, во Франции, таких впечатлений не купишь, на это тратить не жалко.
Они много разговаривали; в основном «Фернан» жадно расспрашивал японца о национальных особенностях, и в отношении к нему у Такигавы утвердилось некое покровительство, а Пико казался ему несмышленым ребенком, затерянным в урбанистических джунглях. И конечно же его умилял акцент француза, который добавлял ему детскости.
Кстати, насчет детей. Бизанкур сплел трогательную историю о том, что, изучая страны и их обычаи, путешествует уже давненько, а в далекой милой Франции у него жена и пятилетний сынишка, с которыми он вынужден общаться только по видеосвязи. Но скоро-скоро он вернется домой, и никакая сила больше не разлучит его с семьей. Он даже показал их фотографии, бережно носимые в бумажнике. В бумажнике француза Синдзиро приметил крупную сумму денег — и евро, и иен — и целый веер разных банковских карточек. От Бизанкура, разумеется, не ускользнуло то, как блеснули глаза японца.
— Смешно сказать, как я скучаю по своему малышу, — грустно усмехнулся Жан-Жак. — Ничего бы не пожалел для него. И, право, досадно даже, что у нас нет такого праздника, Сити-Го-Сан… — Он вдруг молитвенно сложил руки: — Позвольте мне сделать вам подарок. Я бы сделал это для своего Жерара, справляй французы вот такой праздник взросления. Я хочу оплатить для Рэнхо праздничную одежду — так смогу почувствовать хоть какую-то причастность к вашей великой культуре.
— Нет-нет, — запротестовал было Синдзиро, но Жан-Жак четко увидел облегчение в глазах Такигавы.
— Пожалуйста, — настаивал юркий француз. — Если мы обменяемся ответными любезностями, нас это просто развлечет, не правда ли?
— Что вы имеете в виду? — сразу насторожился Синдзиро.
— Помните, я говорил вам про область своих изысканий? — обезоруживающе улыбнулся Бизанкур. — Демонология. На взгляд современного человека — полный бред.
— А в чем этот бред заключается? — все так же настороженно отозвался Такигава.
— В средневековом подходе к делу, вероятно, — все с той же улыбкой пожал плечами Бизанкур. — Во все времена человек остается человеком, и часть какой-то атавистической потребности в потустороннем в нем остается. К примеру, желание обратиться за помощью к древним силам.
— Ну и какой помощи, по вашему мнению, жажду я, уважаемый господин Пико? — усмехнулся Синдзиро.
— Да никакой, — махнул рукой Жан-Жак. — Вам помощь не нужна, вы и сами сможете помочь любому, если, конечно, будет на то ваше желание. К примеру, даже этим древним силам. Вера в древние силы сейчас, в современном мире, угасла почти полностью. А какая же это сила, если ей и питаться нечем? Не более чем потухший очаг с остывшим пеплом. Покинутый очаг.
— Вот как… — задумался Такигава.
Такая постановка вопроса даже не приходила ему в голову. — Простите, — заторопился вдруг Бизанкур. — Мне придется вас спешно покинуть — утром звонил деловой партнер, и сейчас мне нужно утрясти с ним кое-какие дела по биржевым сводкам. Что-то пошло не по плану. Мелочи, но он обеспокоен.
— А вы — нет? — уточнил Такигава.
— А я — нет, — спокойно ответил «Фернан». — Я просто уверен в успехе. Вероятно, поэтому он столько лет со мной, этот успех. Ах, если бы я мог надеяться пригласить вас к себе во Францию! Здесь я как младенец, право слово. И если бы не благоприятная судьба моя, я бы не встретил вас, моего удивительно проводника по вашей удивительной и поэтичной стране… Но, вероятно, уже через несколько дней мне придется покинуть вашу гостеприимную страну, увы…
— А знаете, — сказал внезапно Синдзиро, — заглядывайте завтра прямо ко мне домой, вот так вот запросто. Это не в моих правилах, я обычно не приглашаю гостей в дом, но… мне хочется удивить Комахи. Если вы пожелаете, конечно. Ведь именно завтра Сити-Го-Сан. Он считается еще и днем фотографирования детей — у вас может остаться отличная память о визите сюда.
— О, это несравненная честь для меня, — просиял Бизанкур, скромно поклонившись. — Вы даже не представляете, как я польщен и обрадован вашим предложением.
Да. Такигава даже не представлял…
К вечеру курьер доставил к нему объемную посылку, в которой были и хакама для Рэнхо, и множество всяческих аксессуаров для сестры и матери, сопровождающих мальчика на праздник. Синдзиро прикинул, какая сумма не покинет его кошелек, и остался чрезвычайно доволен. Комахи, Юхе и малыш Рэнхо, разбиравшие посылку и оглашавшие дом радостными восклицаниями, тоже были довольны. Только Такигава вновь ускользнул прочь, навстречу вожделенной тишине, в обжигающий бассейн сэнто, в курящиеся ароматы трав.
Жан-Жак явился по приглашению на следующий день к обеду.
Дом Синдзиро Такигавы и в самом деле был вылизан до последнего уголочка, все благодаря Комахи. Хотя устроен он был со всей возможной строгостью и целесообразностью, было в нем место и какэмоно с иероглифом «Счастье» в прихожей, и встроенным токонома, нишам для цветочных ваз, и салону для чайной церемонии. После того как семейство с приглашенным гостем вкусило традиционное блюдо, сэкихан — рис с красной фасолью-адзуки и большой запеченной рыбой, — Такигава и Бизанкур уединились в чайном салоне, наслаждаясь тонкими ароматами свежезаваренного чая.
— Сейчас начнется, — вздохнул Синдзиро и совершенно по-свойски подмигнул Бизанкуру. — Толкотня на улицах, вопли, многоголосица, множество цветовых пятен, бросающихся в глаза, множество звуков и суета, суета, суета… Впору обратиться к древним силам с просьбой о тишине.
На первый взгляд, он пошутил, но Бизанкур к шуткам был совершенно не расположен — рыба заглотила наживку целиком.
— Нет ничего легче и приятнее, — улыбнулся он, отпивая небольшой глоток душистого зеленого чаю. — Просто представьте — шутки ради! — что часть этой древней силы вселилась в меня, и именно я могу привнести в вашу жизнь то, к чему стремится ваша душа, — покой и тишину. Здесь, как и везде, нужен небольшой несложный обряд, вроде чайной церемонии. Даже легче!
Мужчины сдержанно посмеялись.
— Вы согласились бы ради собственного покоя отдать три минуты жизни собственного сына? — небрежно, вскользь осведомился Жан-Жак. — Вот так бы спросили древние силы.
— Три минуты? Я не ослышался? — уточнил Такигава, усмехаясь. — Да он тратит целые часы на компьютерные игры, хотя Комахи пытается тщательно следить за временем, проведенным им у монитора… О чем вы говорите. Три минуты! Да хоть десять.
— О, как щедро, — сдержанно улыбнулся Бизанкур. — Нет-нет, не десять, а всего три, и теоретически! Ну, и нужно произнести что-то вроде заклинания: «Отдай малое, получишь большее…»
Видя недоумение на лице Бизанкура, демон усмехнулся, поддернул безупречно белые манжеты рубашки, и запонки ослепительно вспыхнули на мгновение под случайным солнечным лучом:
— Да, подробностей много, не спорю, без меня тебе было бы не разобраться. Ну на то я и здесь. Немного истории, если не возражаешь… Итак, много веков назад детская смертность была высока по всему миру — тебе ли не знать, ведь и ты этому немало способствовал.
Альбин усмехнулся, и демон ответил ему понимающей усмешкой.
— Разумеется, в Японии тоже, — продолжал Маммона. — Почему-то коренное население считало, что некие возрастные вехи для выживания дитятки критичны. Если дитятко эти вехи перевалило и ничего с ним не случилось, то, значит, боги к нему благосклонны, а его шансы выжить и достигнуть рубежа совершеннолетия все выше и выше. Вот эти критические точки, которые надо пережить, — три, пять и семь лет.
— Но ведь ему четыре! То есть мне нужно ждать еще год, пока он преодолеет рубеж? — невольно вырвалось у внимательно слушавшего Бизанкура.
Демон усмехнулся:
— Это же японцы… По западному календарю мальчишке четыре. А в Стране восходящего солнца засчитывается срок беременности, прибавляя ребенку год.
— Странные люди эти японцы, — заметил Бизанкур.
— Люди вообще существа странные, не находишь? — усмехнулся демон, глядя на него в упор, и зрачки его блеснули нехорошим золотом.
Жан-Жак стушевался и опустил глаза, потому что камушек был пущен и в его огород.
— А обычаи японцев не страннее обычаев в других странах… — продолжал Маммона. — Итак, по кадзоэдоси — традиционной японской системе определения возраста — Рэнхо уже пять. Был бы его папаша менее традиционен, он считал бы по современной системе, маннэнрэи, то есть от даты рождения, как принято на Западе. Так нет же, он жуткий консерватор и блюдет традиции во всем, так ему удобнее. В принципе, и такой подход к жизни неплох, когда все четко расписано. Люди определенного склада именно к нему и склоняются. Стало быть, и подход к ним нужен, исходя из их сути. Далее, о теме, которая мне ну очень близка. Речь сейчас пойдет об алчности… Ну а там и до твоего дела недалеко… Только что это мы сидим как во время официальной встречи?
Щелчок пальцев, и перед ними возникло изысканное угощение — много маленьких тарелочек с небольшими порциями разнообразных лакомств на каждой.
— Особенность японской кухни такова, что, наслаждаясь изумительно приготовленной едой, ты даже не будешь знать, что это и из чего приготовлено, — заметил демон, деликатно и сдержанно пробуя каждое угощение и жестом приглашая Бизанкура последовать его примеру. — Такигава, как истинный японец, чтобы отыграть предписанную традициями и воспитанием роль хозяина и мужчины, ради поддержания контактов устраивает вечеринки для коллег. Коллектив это семья, а босс — глава семьи, вот эта вот вся ерунда. Деньги на выпивку и закуску всегда тратятся из представительских фондов, но Сидзиро берет деньги из фонда только для себя, коллеги же платят из своего кармана. Конечно, они недовольны, но кто, скажи, доволен своим начальником?.. Впрочем, в этой фирме у всех более чем хорошая зарплата, и они могут себе позволить пропустить несколько стаканчиков или сходить в сэнто, а то, что Такигава слишком любит денежки, не повод поднимать бунт. Тем более японцы не очень-то любят вечерами сидеть дома, пристегнувшись к юбке жены, вот они и отрываются. А для себя любимого Синдзиро раскошеливается на клубы кябакура, где можно хорошо провести время в обществе гейши. Такигава — эстет и любит, когда для него одного танцует или играет на каком-нибудь музыкальном инструменте красивая женщина. Кстати, хочешь пригласим сюда сейчас гейшу?
Альбин поморщился:
— Мое почтение, но, поверьте, мне совсем не до гейш.
— Верю, — кивнул Маммона. — Это я опять отвлекся. Теперь о мальчишке. Понимаешь ли, до семилетнего возраста… как бы тебе сказать… ребенка в Японии считают не особо принадлежащим к миру живых. Даже есть поговорка: «До семи лет — среди ками», то есть среди богов. Мальчикам до трех лет особо продвинутые ортодоксы, а Синдзиро именно такой, хоть и через скрип зубовный, и головы бреют, и одевают по-другому. А в праздник посещают храм, где воссылают благодарность богам за то, что они позволили ребенку выжить, и просят здоровья и долгой жизни в дальнейшем.
Маммона вновь усмехнулся:
— Синдзиро особо бесится, когда подходит время этого праздника, ведь у него двое детей. Старшей, Юхе, уже шестнадцать, и Такигава не забыл, как накладно было праздновать Сити-Го-Сан. Суди сам — одна детская одежда и прочие аксессуары к церемонии стоят не меньше ста тысяч иен. Синздиро, разумеется, не покупал ее дочери, а брал напрокат, что обошлось ему вдвое дешевле. И с хакама, которые надлежит надеть Рэнхо на пятилетие, он собирается поступить точно так же. Между прочим, поддерживаю. Расточительность для глупцов… — Вновь сверкнули драгоценные запонки. — А теперь поговорим о титосэ амэ, «тысячелетней конфете», — поднял палец Маммона. — Она символизирует долгую жизнь и здоровый рост ребенка. Конфета длинная, тонкая, красно-белая, в бумажной обертке. На обертке — традиционные символы. Сетикубай — сосна, бамбук и слива, что олицетворяет выносливость и здоровье, и цуру-камэ — журавль и черепаха, то есть мудрость и долголетие. В нашем случае будет с точностью до наоборот. Конфета отнимет у ребенка жизнь.
— Как? — опешил Жан-Жак.
— Очень просто. Ты ее заменишь, — улыбнулся Маммона.
И вынул конфету из воздуха — длинный красно-белый цилиндрик в яркой бумажной обертке — и протянул ее Бизанкуру:
— Припрячь до поры… Один из ингредиентов, арахисовое масло, сильный аллерген для пацана. Год назад за завтраком у него возникло удушье, — ему дали бутерброд с этим маслом. «Скорая» подоспела вовремя, причину выяснили, и в доме арахис под запретом. Даже Юхе запрещен арахис во всех видах, даже вне дома, а она как раз его очень любит. Ее угощают подружки и ее парень, о существовании которого Синдзиро даже не подозревает. От повторной дозы у мальчишки будет анафилактический шок, и только немедленная помощь сможет помочь ему выжить. Правда, боюсь, в нашем случае помощь опоздает, не правда ли?.. Мать Рэнхо скрупулезно проверяет надписи на упаковках всех продуктов, которые идут к ним на стол. Но «тысячелетняя конфета»… Там в составе арахиса и близко нет, это просто леденец. А то, что ты от меня получил, разумеется, аллергенная бомба. Конечно, симптомы известны и матери его, Комахи, и Юхе, но, пока они сообразят, что, как и почему, драгоценное время будет упущено. Кроме того, детям после церемонии в храме дарят не по конфетке, а целый пакет сладостей. Важно, чтобы туда попала наша конфета. Ну и проследи, чтобы он ее все-таки съел. Не забудь, что Синдзиро непременно должен произнести заклинание: «Отдай малое, получишь большее». Придумай что-нибудь.
— Придумаю, — прошептал Альбин, глядя в пространство застывшим взглядом.
А Маммона, загадочно улыбаясь, медленно растворился в воздухе.
Для начала Бизанкур решил посетить сэнто. Еще с тех далеких времен, когда при дворе папы Климента Шестого ему прививали понятия о гигиене, он не был грязнулей, но японская баня это даже не финская сауна. Японцы любят обжигающую воду.
Когда Жан-Жак решил погрузиться в бассейн вместимостью в двенадцать человек, он единственный, кто вылетел из него как ошпаренный. Впрочем, слово «как» здесь вовсе неуместно, Бизанкур действительно ошпарился, и ему больших трудов стоило не выругаться, а принять самый жалобный и растерянный вид.
Японцы и так довольно подозрительно отнеслись к незнакомцу европейской наружности, который оказался среди посетителей сэнто. Конечно, они улыбались ему, но Жан-Жак прекрасно понимал, что подобные улыбки могут сопровождать совершенно противоположные мысли. И тут ему повезло. Человеком, который решил посочувствовать незадачливому молодому европейцу, оказался именно Синдзиро Такигава. Его поразило, что европеец довольно сносно владеет японским, он осведомился, откуда такие познания. В ответ на это Жан-Жак скормил ему свою легенду про писателя-историка и прибавил, что без ума от их культуры и с жадностью изучает ее. А Синдзиро слегка снисходительно и доброжелательно прочел целую лекцию о японских сэнто. Когда Бизанкур в обмен на его любезность с радостью предложил ответную любезность, пригласив для него с Синдзиро самого лучшего в сэнто массажиста, сансуке, за свой счет, Такигава оживился еще больше.
Жан-Жак буквально смотрел ему в рот, чем располагал к себе Синдзиро с каждой минутой все более. Сливовое вино развязало боссу фирмы язык, и тот расслабился совершенно. Он похвастался французу-писателю своим двухэтажным домом площадью сто восемьдесят татами, ухоженным палисадником и парковочным местом. Но когда Бизанкур осторожно осведомился о семье Синдзиро, его лицо буквально исказилось, пусть на секунду.
— Наши родители очень традиционны, — сжав губы в ниточку, уронил он, — и договорились о нашей свадьбе с Комахи, когда мне было пять лет. Я получил разрешение носить хакама, а моя будущая невеста только родилась. В принципе, я совершенно не испытывал никакой потребности в женитьбе, но я чту традиции своего рода. Непременно женитьба, непременно ребенок или двое.
Они выпили еще. Жан-Жак являл собою образец заинтересованности и почтительного внимания.
— Сколько денег ушло на нашу свадьбу, мне лучше и не говорить, чтобы лишний раз не расстраиваться, — продолжал сетовать Синдзиро. — Эти расходы чрезвычайно глупы. Я бы с большим удовольствием потратил их на упрочение своего собственного благосостояния — жизнь так коротка…
— О, как же я вас понимаю, — подхватил Бизанкур.
— А теперь, как настает вечер, я вынужден бежать из собственного дома, — с неизменной улыбкой, которая напоминала оскал, говорил Такигава. — Из собственного уютного дома. — Почему же так? — прикинулся деревенским простачком Бизанкур.
— Жена, Комахи, — коротко бросил тот. — Она выше всяких похвал — в традиционном понимании, конечно. Безупречное воспитание. Идеальная домохозяйка. Хотя наш гражданский кодекс сорок седьмого года прошлого столетия подарил японским женщинам столько свобод и прав, что, возможно, их стало слишком много. Но моя жена ими не пользуется! Комахи безукоризненна. До оскомины. Разумеется, все мужья стремятся отдохнуть от дома и уходят либо в клубы, либо в другие места отдохновения, но мне приходится именно бежать.
Он даже скрипнул зубами и снова отпил вина.
— А если завести, скажем… любовницу? — осторожно спросил Жан-Жак.
Такигава усмехнулся:
— Уважаемый Фернан, а зачем? Это как-то очень по-французски, не в обиду вам будет сказано. И кроме того, это обременительно. Почему не предположить, что мне нравится просто тишина?
— А как же вы справляетесь с природной агрессией? — поинтересовался Бизанкур.
— Спортзал, — пожал плечами Синдзиро. — Зачем все усложнять.
— Вы удивительно правы… — задумчиво протянул Жан-Жак. — Я вам даже немного завидую. Вашей, я бы сказал, чистоте и стойкости. Я так не могу…
Он видел, что Синдзиро, без сомнения, были приятны его слова.
Расстались они дружески и даже договорились, что на следующий день отправятся вместе в клуб на чайную церемонию, которую Жан-Жак любезно предложил оплатить.
— Я так очарован японскими церемониями, что готов посетить их все, — признался Бизанкур, и его взор был столь искренним, что даже искушенный в переговорах Такигава не заподозрил никакого подвоха.
Шло время, они приятельски общались, Фернан Пико оплачивал любые увеселения, будь то выпивка или простой поход в кафе.
— И не думайте, мне очень приятны эти расходы, — уверил он, отметая любую слабую попытку Синдзиро отказаться от очередного любезного подарка. — Ведь дома, во Франции, таких впечатлений не купишь, на это тратить не жалко.
Они много разговаривали; в основном «Фернан» жадно расспрашивал японца о национальных особенностях, и в отношении к нему у Такигавы утвердилось некое покровительство, а Пико казался ему несмышленым ребенком, затерянным в урбанистических джунглях. И конечно же его умилял акцент француза, который добавлял ему детскости.
Кстати, насчет детей. Бизанкур сплел трогательную историю о том, что, изучая страны и их обычаи, путешествует уже давненько, а в далекой милой Франции у него жена и пятилетний сынишка, с которыми он вынужден общаться только по видеосвязи. Но скоро-скоро он вернется домой, и никакая сила больше не разлучит его с семьей. Он даже показал их фотографии, бережно носимые в бумажнике. В бумажнике француза Синдзиро приметил крупную сумму денег — и евро, и иен — и целый веер разных банковских карточек. От Бизанкура, разумеется, не ускользнуло то, как блеснули глаза японца.
— Смешно сказать, как я скучаю по своему малышу, — грустно усмехнулся Жан-Жак. — Ничего бы не пожалел для него. И, право, досадно даже, что у нас нет такого праздника, Сити-Го-Сан… — Он вдруг молитвенно сложил руки: — Позвольте мне сделать вам подарок. Я бы сделал это для своего Жерара, справляй французы вот такой праздник взросления. Я хочу оплатить для Рэнхо праздничную одежду — так смогу почувствовать хоть какую-то причастность к вашей великой культуре.
— Нет-нет, — запротестовал было Синдзиро, но Жан-Жак четко увидел облегчение в глазах Такигавы.
— Пожалуйста, — настаивал юркий француз. — Если мы обменяемся ответными любезностями, нас это просто развлечет, не правда ли?
— Что вы имеете в виду? — сразу насторожился Синдзиро.
— Помните, я говорил вам про область своих изысканий? — обезоруживающе улыбнулся Бизанкур. — Демонология. На взгляд современного человека — полный бред.
— А в чем этот бред заключается? — все так же настороженно отозвался Такигава.
— В средневековом подходе к делу, вероятно, — все с той же улыбкой пожал плечами Бизанкур. — Во все времена человек остается человеком, и часть какой-то атавистической потребности в потустороннем в нем остается. К примеру, желание обратиться за помощью к древним силам.
— Ну и какой помощи, по вашему мнению, жажду я, уважаемый господин Пико? — усмехнулся Синдзиро.
— Да никакой, — махнул рукой Жан-Жак. — Вам помощь не нужна, вы и сами сможете помочь любому, если, конечно, будет на то ваше желание. К примеру, даже этим древним силам. Вера в древние силы сейчас, в современном мире, угасла почти полностью. А какая же это сила, если ей и питаться нечем? Не более чем потухший очаг с остывшим пеплом. Покинутый очаг.
— Вот как… — задумался Такигава.
Такая постановка вопроса даже не приходила ему в голову. — Простите, — заторопился вдруг Бизанкур. — Мне придется вас спешно покинуть — утром звонил деловой партнер, и сейчас мне нужно утрясти с ним кое-какие дела по биржевым сводкам. Что-то пошло не по плану. Мелочи, но он обеспокоен.
— А вы — нет? — уточнил Такигава.
— А я — нет, — спокойно ответил «Фернан». — Я просто уверен в успехе. Вероятно, поэтому он столько лет со мной, этот успех. Ах, если бы я мог надеяться пригласить вас к себе во Францию! Здесь я как младенец, право слово. И если бы не благоприятная судьба моя, я бы не встретил вас, моего удивительно проводника по вашей удивительной и поэтичной стране… Но, вероятно, уже через несколько дней мне придется покинуть вашу гостеприимную страну, увы…
— А знаете, — сказал внезапно Синдзиро, — заглядывайте завтра прямо ко мне домой, вот так вот запросто. Это не в моих правилах, я обычно не приглашаю гостей в дом, но… мне хочется удивить Комахи. Если вы пожелаете, конечно. Ведь именно завтра Сити-Го-Сан. Он считается еще и днем фотографирования детей — у вас может остаться отличная память о визите сюда.
— О, это несравненная честь для меня, — просиял Бизанкур, скромно поклонившись. — Вы даже не представляете, как я польщен и обрадован вашим предложением.
Да. Такигава даже не представлял…
К вечеру курьер доставил к нему объемную посылку, в которой были и хакама для Рэнхо, и множество всяческих аксессуаров для сестры и матери, сопровождающих мальчика на праздник. Синдзиро прикинул, какая сумма не покинет его кошелек, и остался чрезвычайно доволен. Комахи, Юхе и малыш Рэнхо, разбиравшие посылку и оглашавшие дом радостными восклицаниями, тоже были довольны. Только Такигава вновь ускользнул прочь, навстречу вожделенной тишине, в обжигающий бассейн сэнто, в курящиеся ароматы трав.
Жан-Жак явился по приглашению на следующий день к обеду.
Дом Синдзиро Такигавы и в самом деле был вылизан до последнего уголочка, все благодаря Комахи. Хотя устроен он был со всей возможной строгостью и целесообразностью, было в нем место и какэмоно с иероглифом «Счастье» в прихожей, и встроенным токонома, нишам для цветочных ваз, и салону для чайной церемонии. После того как семейство с приглашенным гостем вкусило традиционное блюдо, сэкихан — рис с красной фасолью-адзуки и большой запеченной рыбой, — Такигава и Бизанкур уединились в чайном салоне, наслаждаясь тонкими ароматами свежезаваренного чая.
— Сейчас начнется, — вздохнул Синдзиро и совершенно по-свойски подмигнул Бизанкуру. — Толкотня на улицах, вопли, многоголосица, множество цветовых пятен, бросающихся в глаза, множество звуков и суета, суета, суета… Впору обратиться к древним силам с просьбой о тишине.
На первый взгляд, он пошутил, но Бизанкур к шуткам был совершенно не расположен — рыба заглотила наживку целиком.
— Нет ничего легче и приятнее, — улыбнулся он, отпивая небольшой глоток душистого зеленого чаю. — Просто представьте — шутки ради! — что часть этой древней силы вселилась в меня, и именно я могу привнести в вашу жизнь то, к чему стремится ваша душа, — покой и тишину. Здесь, как и везде, нужен небольшой несложный обряд, вроде чайной церемонии. Даже легче!
Мужчины сдержанно посмеялись.
— Вы согласились бы ради собственного покоя отдать три минуты жизни собственного сына? — небрежно, вскользь осведомился Жан-Жак. — Вот так бы спросили древние силы.
— Три минуты? Я не ослышался? — уточнил Такигава, усмехаясь. — Да он тратит целые часы на компьютерные игры, хотя Комахи пытается тщательно следить за временем, проведенным им у монитора… О чем вы говорите. Три минуты! Да хоть десять.
— О, как щедро, — сдержанно улыбнулся Бизанкур. — Нет-нет, не десять, а всего три, и теоретически! Ну, и нужно произнести что-то вроде заклинания: «Отдай малое, получишь большее…»