Глава вторая




Вот уже семь лет, как констебль Перро выполнял обязанности патрульного полицейского на участке, включавшем три деревни: Ферн-Бассетт, Мартир-Лонгстафф и Фосетт-Грин. Последняя пользовалась особым ею расположением.

В Ферн-Бассетте было чересчур мною коттеджей, куда хозяева наезжают лишь на выходные, а также пансионатов и жителей, ежедневно мотающихся в Лондон на работу. В Мартир-Лонгстаффе издавна шла неутихающая война между торговцем металлоломом, вопреки всем правилам занимавшимся своим громким бизнесом на дому, и его соседом, который жаждал положить этому конец. Стычки были шумными, яростными, изнуряюще регулярными и нередко кончались дракой, частенько посреди ночи.

То ли дело Фосетт-Грин! Оглядевшись по сторонам, констебль Перро умиротворенно вздохнул. Дремавшая на солнышке деревня выглядела так, будто ее и не тронула цивилизация. Бо́льшая часть земли здесь относилась к старинному поместью, приобретенному крупным концерном. На средства последнего здесь высадили множество редких деревьев и вырыли большой искусственный водоем. Все прочее осталось как было. За незначительными исключениями, местные фермеры стойко сопротивлялись соблазнительным предложениям застройщиков разбогатеть за счет продажи земельных участков. Поэтому за последние пятнадцать лет здесь, по сути дела, ничего не изменилось.

Констебль Перро оставил свою «хонду» на самом краю деревни, хотя до места, куда он направлялся, оставалось еще минут десять ходьбы. Местные жители справедливо полагали, что «их собственный» коп должен неспешно прогуливаться по улицам, время от времени останавливаясь, чтобы перекинуться парой слов, выслушивать жалобы и вообще показывать, что закон не дремлет. Собственно, чтобы добраться до «Соловушек», ему потребовалось почти полчаса.

Полученная констеблем краткая вводная оставляла за ним полную свободу действий. Побеседовать с Аланом Холлингсвортом, более или менее подробно вдаваясь в детали — по обстоятельствам. Лично сам Перро считал, что у кого-то из соседей от безделья чересчур разыгралось воображение. Ему не сообщили имени заявителя, да он и не особенно стремился это имя узнать, не видя в том особой необходимости.

Перро намеренно выбрал для визита середину воскресного утра. Было почти одиннадцать — время, когда завтрак уже закончен, а для того, чтобы джентльмен отлучился из дому на ланч, еще слишком рано.

Появление Перро у главных ворот было замечено и отмечено. Старая миссис Молфри, подрезавшая у себя в саду цветущие ветки апельсина, улыбнулась ему и в знак приветствия помахала секатором. В соседнем доме белый пудель с лаем забарабанил лапками по стеклу и был немедленно отозван.

Подступы к гаражу и парадной двери явно требовали прополки. В бордюре из голенастых анютиных глазок и стелющейся ковриком обриеты показались ростки чертополоха. Душистый табак в вазонах на крыльце засыхал.

Не обнаружив звонка, констебль деликатно постучал в дверь медным хвостом русалки. Заметив, что шторы пока не раздвинуты, Перро подождал минуту-другую на случай, если Холлингсворт еще спит, и постучал снова.

По переулку женщина тащила за собой орущего и упирающегося малыша. Указав на констебля, она пригрозила отпрыску, что, если тот сию минуту не закроет свою пасть, этот вот здоровенный полисмен сейчас же заберет его, запрет в кутузке, а ключ спустит в сортир. Констебль горестно вздохнул. Много ли толку от его визитов в начальную школу, если существуют подобные родители? Неудивительно, что при виде него ребята удирают со всех ног.

Перро, которому было жарко даже в летней, хлопчатобумажной синей форме, закатал рукава и вытер платком потный лоб. Затем пригнулся к щели для почты, приподнял козырек и заглянул внутрь. Он смог увидеть лестницу и пол, на котором валялись несколько писем и газета. В дальнем конце холла виднелась дверь, кухонная, как решил Перро. Еще одна дверь была полуоткрыта. Наклонив голову вбок и плотно прижавшись щекой к прохладному металлу, полицейский различил кусок ковра, часть стола, ручку кресла и парочку шлепанцев — явно надетых на чьи-то ноги.

— Мистер Холлингсворт! — крикнул он в прорезь. Затем, чувствуя себя полным идиотом, все же добавил: — Простите, сэр, но я вроде как вас вижу. Не могли бы вы подойти к двери? Будьте так добры. Это констебль Перро, полиция долины Темзы.

Перро распрямился и стал ждать. Пронзительный вой где-то совсем рядом заставил его оглянуться. Возле калитки, опираясь на руль самоката, стоял мальчишка лет восьми. Он держал на длинном поводке собаку. Полисмен улыбнулся и поднял в знак приветствия руку. Собака снова завыла, а мальчик смотрел на него без всякого выражения.

Перро опять постучал в дверь хвостом русалки. С каждой минутой он чувствовал себя все более неловко и уже подумывал, не стоит ли ему рискнуть и взломать дверь. Он лихорадочно стал вспоминать, в каких случаях подобные действия считаются оправданными: преследование спасающегося бегством преступника; противодействие нарушению спокойствия или причинению вреда человеку; предположение, что человек внутри помещения находится в бессознательном состоянии или нуждается в медицинской помощи. Перро решил, что последнее как раз и есть его случай.

Он сделал последнюю попытку — воззвал к ногам, которые, как заключил констебль, принадлежали владельцу дома. Осознавая, что служит бесплатным развлечением для соседей, Перро распрямился и, обращаясь к матовому стеклу входной двери, громко произнес:

— Предупреждаю: сейчас я буду вынужден взломать входную дверь, чтобы проникнуть в дом. Если вы в силах ее открыть…

В доме что-то грохнуло, и за стеклом смутно обозначился темный силуэт. Дверная цепочка рискованно натянулась, беспорядочно задергалась. Рывки ее сопровождались руганью и кряхтеньем. Отодвинулся один засов, потом — другой, язычок французского замка оттянули, и дверь распахнулась настежь. С порога прямо в лицо Перро рявкнули:

— Боже, мне только этого не хватало! — Затем мужская рука втянула полицейского в дом, и он услышал звук захлопнувшейся за его спиной двери.

Воздух внутри был таким тяжелым и спертым, что Перро почувствовал удушье и его слегка затошнило. Он покрепче прижал к боку шлем и постарался глубоко не вдыхать.

— Какого черта вы здесь делаете? — крикнули ему прямо в ухо.

— Мистер Холлингсворт?

Мужчина еще раз воззвал к Господу нашему Иисусу Христу и, спотыкаясь, побрел в глубину дома. Констебль опасался, что он вот-вот врежется в одну из декоративных колонн архитрава, окаймлявшего вход в гостиную, но нет, мужчина неуверенно продолжал движение к креслу. Наблюдая за ним со своего места у входной двери, Перро предположил, что это то самое, в котором и находился владелец шлепанцев, когда констебль узрел их в прорези для почты. Подушка кресла низко просела, словно на ней долгое время лежало какое-то свернувшееся клубком огромное животное. Подойдя вплотную к креслу, Холлингсворт несколько раз растерянно огляделся, будто не понимая, как и куда садиться, а затем рухнул на продавленное сиденье.

В нерешительности Перро стал осматриваться. Задернутые бархатные шторы почти не пропускали дневной свет, однако лампа на ножке в виде золоченого ананаса под гладким кремовым полотняным абажуром была включена. От вазы с завядшими розами, листья которых давно высохли и почернели, исходил отвратительный запах гнили. К нему примешивались и другие: алкоголя, сигарет, чеснока и чего-то еще. Перро он показался знакомым, но в тот момент определить его констебль не смог; на самом деле это был запах пресловутого глутамата натрия. На непокрытом скатертью дорогом столе с инкрустацией в беспорядке громоздилась грязная посуда и контейнеры из-под полуфабрикатов. В некоторых были остатки пищи и косточки. Над ними кружил рой мух.

Рассудив, что приглашения ждать придется долго, Перро придвинул к себе стул с прямой узкой спинкой и уселся на почтительном расстоянии от стола. Шлем он положил на пол и переместил на поясе впившуюся ему в живот рацию. Беседу Перро начал издалека. Кивнув на пищевые контейнеры из фольги, констебль сочувственно сказал:

— Вижу, вам приходится самому заботиться о себе.

Алан Холлингсворт не отвечал. Взгляд его не отрывался от стенных часов с фонтаном расходящихся хрустальных лучей и позолоченными знаками на циферблате. Он выглядел ужасно. Волосы спутались и сальными прядями падали на лицо. Он не брился несколько дней, судя по виду, а судя по запаху — даже и не мылся. На рубашке под мышками темнели пятна пота, в уголках глаз и губ скопилась спекшаяся желтоватая масса.

Подумав, что с охотой отдал бы половину будущей пенсии за открытое окно, Перро набрался смелости высказать это вслух. В ответ Холлингсворт заорал: пусть, мол, полисмен говорит, какого черта ему надо, и убирается из дома к чертовой матери.

— Тут вот какое дело, сэр, — продолжал Перро, отмахиваясь от особо крупной навозной мухи, — до нас дошло несколько тревожных… э-э… — он хотел сказать «слухов», но подумал, что это будет похоже на распространение сплетен, — несколько тревожных запросов относительно местонахождения вашей супруги. Надеюсь, вы понимаете, что мой визит к вам не вызван какими-то подозрениями, обвинениями в ваш адрес или опасениями по поводу благополучия вашей супруги. Это не более чем рутинная полицейская процедура.

Алан внезапно обхватил голову руками. Он съежился, плечи его судорожно задергались, из глотки вылетели странные, истерические звуки. Хриплые рыдания, а быть может, нервозный смех. Внезапно Холлингсворт откинул голову назад так резко, как будто хотел сломать себе шею, и Перро увидел его лицо. Оно было мокрым от слез, но констебль так и не понял, слезы ли это горя или безумной радости.

— Вам что-нибудь дать, мистер Холлингсворт? Может быть, чашечку чая?

— Нет. — Грязные манжеты его рубашки были не застегнуты и свисали, прикрывая тыльную сторону рук. Алан вытер одним из них лицо, а потом — нос.

— Вам явно нездоровится, сэр.

— Я по уши в дерьме, идиот паршивый!

Как ни парадоксально, это прямое оскорбление не только не возмутило констебля, а напротив того, вернуло ему самообладание. Поведя себя как последний бродяга, завсегдатай ночлежек, владелец всего окружающего великолепия в социальном и психологическом плане уравнял чаши весов, сыграв на руку полицейскому. Констебль расстегнул нагрудный карман, достал рабочий блокнот и ручку.

Холлингсворт потянулся к ближайшей початой бутылке, плеснул, не глядя, в грязный бокал и проглотил. Запах пота и кислый дух набрали силу, из чего Перро заключил, что Холлингсворт не только в отчаянии, но еще и напуган.


— Правильно ли я понял, будто миссис Холлингсворт навещает свою матушку?

Ему не ответили.

Он повторил вопрос, но с тем же результатом.

— Если вы отказываетесь мне помочь здесь и сейчас, вам придется проследовать со мной…

— Я никуда не поеду! — крикнул Холлингсворт. Он вскочил и выставил перед собой стул, будто подозревая, что его потащат силой. — Я не могу оставить дом!

— Успокойтесь, пожалуйста, мистер Холлингсворт. Я же сказал, что это рутинная процедура. Незачем так волноваться. — Но даже Перро, чей недостаток воображения граничил с тупостью, даже он понимал, что не все так просто. Процедура, может, и вполне рутинная, но сама ситуация выглядит далеко не ординарной. Он открыл блокнот, щелкнул шариковой ручкой и ободряюще улыбнулся: — Я прав, предполагая, что ваша жена навещает мать?

— Да.

— Адрес назовите, пожалуйста.

— Зачем это?

— Просто для того, чтобы мы точно представляли, где она находится в данный момент.

— Уверяю вас, в этом нет необходимости.

Констебль замер, держа наготове ручку и являя собой образец терпения.

Убедившись, что дело не сдвинется с места, пока он не даст удовлетворительный ответ, Холлингсворт наклонился к самому лицу Перро, так близко, что тот невольно откинулся назад.

— Послушайте, это останется между нами?

— Разумеется, сэр. Даже если я решу включить это в свой рапорт, — ответил Перро, надеясь, что собеседник не сознает всей неизбежности подобного развития событий, — то информация не пойдет дальше полиции. Конечно, при условии, что новые обстоятельства не вынудят нас дать делу ход.

— У моей жены нет матери. На самом деле ко мне зашел викарий и пристал с расспросами. Ну, вы и сами знаете этих настырных доброхотов.

Констебль Перро, по роду занятий имевший куда более обширный опыт общения с доброхотами, так же как и с недоброжелателями, понимающе кивнул.

— Чтобы поскорее отделаться от него, я сказал первое, что пришло на ум. Правда же в том, — и его голос дрогнул, казалось, что Алан вот-вот разрыдается, — что она меня бросила.

— Сочувствую, мистер Холлингсворт, — ответил констебль.

Он сказал это совершенно искренне. Сам Колин Перро был вполне доволен своей семейной жизнью (покладистая, хорошенькая жена, прелестная дочка-подросток и двое непоседливых сыновей). На краткий миг ему невольно передалось то состояние агонии, в котором пребывал сидящий напротив него человек. Ничего удивительного, что Холлингсворт пьет, ругается последними словами и мечется как сумасшедший. Незаметно для него самого пальцы констебля судорожно вцепились в твердое дерево тяжелого стула.

— И адреса ее у меня нет.

— Давно она отсутствует?

— Точно сказать не могу. — Почувствовав недоверие Перро, он добавил: — Дни и ночи у меня как-то перемешались. Дня три, наверное. Или четыре.

— Постарайтесь все же вспомнить, мистер Холлингсворт.

— Вспомнить?! Я-то как раз хочу все это позабыть.

— Она с вами не связывалась?

— Нет.

— Значит, вы понятия не имеете, где она?

— Конечно не имею, а вы как думали?

— Она оставила какое-то сообщение, записку?

— На автоответчике. Но вы его не найдете, я стер запись.

«Ловко придумано», — отметил про себя Перро и сам поразился тому, как быстро его сочувствие сменилось недоверием. Что спровоцировало перемену в его отношении к Холлингсворту? Возможно, мысль о том, что если тот и вправду безумно любил жену, то, вероятно, захотел бы сохранить хотя бы звук ее голоса на автоответчике.

— В каком она была состоянии, когда вы видели ее в последний раз?

— В самом обычном.

— И вы не догадываетесь, почему она вдруг решила вас оставить?

Холлингсворт отрицательно покачал головой, по-прежнему поддерживая ее обеими руками.

— Может, в ее жизни появился другой мужчина? Завязался роман?

— Мне трудно в это поверить, и не только из тщеславия. Где они могли встречаться? Если она где-то бывала, то только со мной. Ну а шансы на тайные встречи в такой маленькой деревушке практически равны нулю.