— Как закончится ваша смена, зайдите, пожалуйста, — Егор говорил строго, и я поняла по его тону, что возражать не стоит и лучше сделать так, как он просит.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Всё это он говорил мне, смотря прямо в моё лицо. Я поняла, что это было адресовано исключительно мне.

Но я не могла понять, зачем я ему нужна?

— Хорошо, — я кивнула и, развернувшись, направилась из палаты.

Проходя мимо Шестинского, услышала слова, что были адресованы мне:

— В обеденный перерыв зайдите ко мне в кабинет, Ярославская!





Глава 13





Соня



— Ярославская, ты что, мать твою, вытворяешь?! — рявкает Шестинский, стоит мне только зайти к нему в кабинет, прикрыв дверь, как он и приказывал, в обеденный перерыв.

Я застываю от мощи и ярости в его голосе, от взгляда, который направлен на меня: бешеный, злой, как у дикого зверя, который смотрит на свою добычу и хочет убить. Свернуть маленькому зайцу шею.

В этот момент мне впервые страшно находиться в одном помещении с этим мужчиной. Ранее никогда такого не чувствовала, потому что знала: как бы он ни относился ко мне, никогда не посмеет перейти черту. Но сейчас, видя, что таит его взгляд, я понимаю — он способен на всё.

Но несмотря на страх, вдруг сковавший всё моё тело и на время лишивший меня способности двигаться и говорить, я пытаюсь ничем не выдать, что напугана, стараюсь вести себя ровно, чтобы ещё сильнее не разозлить зава, который и так на пределе.

— Что, язык проглотила? — рявкает, кажется, ещё громче. — Ты забыла, кто здесь начальник? Почувствовала себя неприкасаемой? Возомнила, что тебе ничего не будет за то, что ты вытворяешь?

Сейчас он давит на меня своей адской энергетикой, мощью, пытаясь раздавить меня, как какого-то надоедливого комара, как насекомое, которое путается у него под ногами.

Но я прекрасно всё понимаю, что как раз-таки мне будет за мои слова, да и ещё с лихвой. Но почему-то в тот момент я не смогла прикусить свой язык. За что, в принципе, и поплачусь. Хоть бы только не уволил. Потому что без своей работы я просто не смогу жить. Работа — для меня жизнь.

Глубоко вздыхаю, чтобы привести своё быстро бьющееся сердце в норму и набрать в лёгкие больше воздуха, и выпаливаю:

— Простите, пожалуйста, Герман Витальевич.

Оправдываюсь сейчас, как маленькая нашкодившая девочка перед родителями. Но вот только я далеко не маленькая. Да и этот мужчина мне лишь начальник. Но по-другому я сейчас поступить просто не могу. Всё же он прав — он завотделением, а я лишь медсестра. Меня легко заменить. Незаменимых нет.

Шестинский сужает свои тёмные глаза, пристально смотря мне в лицо, и от этого ледяного взгляда веет таким холодом, что по коже моментально пробегают мурашки. Хочется поёжиться, но тогда будет ещё хуже, чем сейчас. Поэтому собираю в кулак всю силу воли и стою, не шевелясь.

— Ярославская, с тобой одни проблемы…

От шока в душе поднимается волна возмущения: я никогда не была проблемой для клиники, выполняла свои обязанности с удовольствием, и мои действия ни разу ещё не стали причиной проблем или вреда. Но я снова сдерживаюсь, чтобы ещё больше не усугубить конфликт между нами. Не стоит его провоцировать.

— Зачем вы заходили в палату к Свободину? Что вам там нужно было? — его голос до сих пор яростный и злой, но стал на несколько тонов тише. — Вы его не курируете. К вам он не имеет никакого отношения. Вы всего лишь ассистировали на операции. Так что вас связывает?

Завотделением хмурится, ожидая ответа на свой вопрос. И я ему скажу так, как есть на самом деле.

— Я зашла, всего лишь чтобы удостовериться в том, что с пострадавшим всё хорошо. Всё же он лучший гонщик страны.

Это была чистая правда, потому как я действительно заходила проверить, что с ним всё хорошо. И совершенно неважно, что при этом моё сердце отзывается на этого мужчину.

— Лично его не знаю, — правда. — Нас ничего с ним не связывает, — ложь. — Я как медсестра решила узнать, как его состояние, — правда-ложь.

Но всё это я говорила так чётко, ровно, что Шестинский мне просто не мог не поверить.

— Хорошо, — кивает. — Я вам поверю, но впредь приказываю вам к нему не заходить. Его курирует Дарья. Поэтому у вас нет повода заходить к нему в палату. Я ясно выразился?

— Да.

— Хорошо. Но за вашу выходку, а также за неуважительное отношение ко мне в присутствии пациента и персонала я назначаю вам к вашим двум дням работы ещё двое суток дежурства.

Я так и знала.

Когда шла сюда, я заранее чётко понимала, что меня ждёт наказание в виде дежурств. Хоть и не знала, в каком количестве. Но какое это имеет значение? Наказание есть наказание.


Нужно радовать хоть этому. Потому что два дня — это ничто по сравнению с недельным “проживанием” в больнице, как было месяцем ранее. Поэтому я должна радоваться и благодарить, что мне досталось лишь двое суток, а не, скажем, неделя без выходных.

Здесь я справлюсь.

А вот упоминание о том, что именно Даша будет курировать Свободина, меня задело. Почему-то это неприятно отзывалось где-то глубоко у меня в душе. Но я быстро отогнала все эти мысли.

— Хорошо. Я поняла. Я могу идти?

— Да. Вы можете идти. И впредь! — повысил голос, но я уже привыкла к этому и ровно удержала спину, ни разу не шелохнувшись. — Ведите себя подобающе!

Я только лишь кивнула, развернулась и вышла из кабинета. Только лишь там, в коридоре, смогла спокойно и ровно вздохнуть. Кто бы знал, скольких усилий мне потребовалось, чтобы совладать со своими эмоциями и чувствами там, в кабинете завотделением, и не дрогнуть.

Я впервые видела его таким злым. Хотя нет. Такое уже случилось однажды, когда я прямо ему отказала. Хотя и он тогда не юлил, а прямо мне предложил встречи на нейтральной территории.

Я зашагала в сторону сестринской, где уже находилась вся наша группа. Но я не стану вникать в их пересуды, а на расспросы — если они будут — постараюсь отвечать односложно, не вдаваясь в подробности, из-за чего зав меня к себе вызывал.

Быстро перекушу и пойду дальше заниматься своими прямыми обязанностями.

Только заварила себе любимый напиток, как ко мне подошла Ленка. Я подняла на неё вопросительный взгляд.

— Что там опять разбушевался Шестинский? Я видела, ты была у него в кабинете, да и Дашка, — при этом понизила голос до того, чтобы её слышала только я одна, — ходит какая-то довольная.

— А ты не знаешь?

— Не-а.

— Он назначил её курировать Свободина Егора.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

От моих слов Ленка выпучила глаза, и я прекрасно её понимала. Кто-кто, а Крылова не из лучших медсестёр нашего отделения. А зная, какие у Свободина травмы, можно начинать беспокоиться о его самочувствии. Я понимаю, что у нас в отделении лучшие врачи, да и Шестинский, каким бы козлом ни был, профессионал своего дела. Но всё равно чувство беспокойства меня не отпускает с тех пор, как я узнала, что Дашка будет курировать его.

— Он умом поехал? — воскликнула подруга, и в это время все на нас обернулись. Я шикнула на неё, чтобы тише себя вела. Не стоит привлекать к себе слишком пристальное внимание. — Он что, не понимает, что с теми повреждениями, с которыми к нам поступил Свободин… Да тут ежу понятно, что нужно было ставить тебя, тем более ты ассистировала при операции? Но никак не Крылову. Она ж тупая.

Лена старалась говорить тихо, но при этом так активно и возмущённо жестикулировала, что я не сдержалась и прыснула. Всё-таки Ленка чудо, но она прямолинейная — что думает, то и говорит. И тут, конечно, я с ней полностью согласна. Крыловой не хватает квалификации, чтобы заниматься именно этим пациентом. Но почему зав именно её поставил на это место — большой вопрос…

— Знаю, Ленка, знаю. Но он тут главный. Завотделением. И перечить ему мы не имеем права. Я уже попробовала, и ничем хорошим это не закончилось. Сама знаешь, — пожимаю плечами, делая глоток горячего кофе, на мгновение прикрывая глаза от удовольствия.

Обжигающий ароматный напиток разлился теплом в каждой клеточке моего тела, согревая и принося покой.

— Да знаю, конечно, но, Сонь, разве он не понимает, чем это может кончиться?.. Всё-таки Егор Свободин не простой человек, а знаменитость.

— Видимо, не понимает, — пожимаю плечами, до конца допивая свой кофе. Ополаскиваю кружку в раковине и, повернувшись к коллеге, говорю. — Ладно, пошла я дальше работать.

Кожевская хмурится, окидывает меня пристальным взглядом и вновь заглядывает мне в глаза.

— Ты есть не будешь? Ты же сегодня и куска в рот не взяла.

— Мне некогда. Ты же знаешь, сколько сейчас работы. Поэтому на это некогда отвлекаться.

— Ой, доиграешься ты, Сонька. Нельзя же так.

Я только качаю головой, прекрасно зная всё это и без неё. Но мне правда некогда. Приду домой, вот там-то спокойно и нормально поем. А здесь что-то не хочется.

Остаток смены прошёл довольно-таки спокойно. Но работы действительно было много, что даже присесть не было времени. Но к такому ритму работы я уже привыкла и не обращала внимание.

Егор просил меня зайти к нему после работы. Приближался конец рабочего дня, а вместе с ним — время моего визита к пациенту. Во мне поселилось волнение, руки мелко дрожали, хоть я и старалась себя контролировать. Я не знала, для чего он пригласил меня к себе.

Я помнила о запрете Шестинского навещать гонщика, но так как я собиралась зайти к нему уже после смены, то считала, что приказы начальства на внерабочее время не распространяются. А значит, я должна расслабиться. Но что-то всё равно не давало спокойно дышать.

Часы показали восемь вечера, пора собираться домой. Заполнив нужную документацию, переоделась в свою одежду и направилась в то крыло больницы, где расположился Егор.

Я шла к его палате, и гулкое эхо пустого коридора отражало тихие шаги. Но мне казалось, что моё сердце грохочет на всё отделение. Волнение захлестнуло меня, ладони вспотели, голова кружилась, пульс зашкаливал. Я волновалась, как школьница перед свиданием. Не помогало даже размеренное и глубокое дыхание. Я могла думать только об одном: вспомнил он меня или нет?

Подойдя к палате с номером двести четыре, вдохнула полной грудью, стараясь успокоить разбушевавшееся сердцебиение. Прикрыла на секунду глаза, собираясь с духом, и робко постучала в дверь.

По ту сторону услышала громкое “войдите” и поняла, что назад пути нет. Я надавила на ручку и медленно приоткрыла дверь.

Я не знала, о чём мы с ним будем разговаривать, зачем он позвал меня в свою палату. И уж тем более не знала, как мне вести себя рядом с ним. А из-за сегодняшней демонстрации моего неподобающего поведения перед начальством и вовсе чувствовала себя неуютно и как-то виновато.

Чёрт, Соня, что с тобой вообще происходит?

Я никогда не реагировала так ни на одного мужчину. Не было того замешательства, стеснения, робких движений. Я всегда чувствовала себя свободно. Да и некогда было мне заниматься личной жизнью. Потому что её я посвятила работе.

— Добрый вечер, — проговорила я, стоило только зайти в палату, погружённую в полумрак: за окном уже сгустились зимние вечерние сумерки, а внутри помещение освещалось лишь ночником. Отчего я видела лишь силуэт мужчины, что лежал на кровати. — Как вы себя чувствуете?