Одной из искр была боль, чистая, не приглушенная. Но это была ее боль, значит, она с ней и останется!
— Рэкарэкарэка!
Она не слышала, а чувствовала недовольный рокот вокруг. С ней боролись, от нее отдирали больше, чем он собирала, но это лишь разозлило ее. Она хватала все больше искр, тянула к себе, лепила себя вновь и вновь.
Пока не схватила чью-то чужую историю — младенец на руках, светловолосая девочка в платьице.
Кто-то рядом тоже старался собрать себя вновь!
Незримое пространство заколыхалось, запело. Полина испуганно замерла — приближалось нечто огромное, ужасное, излучающее непреодолимый ужас. Она не могла видеть, но ощущала это всем своим естеством.
Кто-то внезапно зачерпнул почти все собранные ею искры, нагло и бесцеремонно, потащил в сторону. Когда Полина попыталась сопротивляться, раздался возмущенный клекот.
Она каким-то образом узнала в этом булькающем харканье голос Виктора Суратова!
Приближающийся кошмар заметил их. Потянулся, неторопливо, уверенно.
Неконтролируемый ужас толкнул Полину на отчаянный шаг. Она, превратившаяся в слабый огонек, бросилась вслед за Суратовым, рискуя исчезнуть в любой момент. Она не видела куда лететь, это было наитие, обостренное чувство пути. И она не прогадала — почти истлев, попала в крупное облако памяти, расползающееся, но такое живительное! Разбила его, притянула к себе все, что могла унести. Словно вор бросилась на утек.
Рядом заклекотал Суратов.
Она разбила кого-то другого.
А когда сквозь нее стали проноситься чужие видения, сны и образы, поняла, что разбила не другого — других.
Любовь и Маргариту.
За ней гнались — разъяренный командир экспедиции и нечто, сущность, настолько огромная, что на нее не действовало даже время. И Полина понимала, что проигрывает эту гонку. Она, не имея рта, глотки и легких, заорала где-то в глубине своего сознания. Закричала так, что перед глазами полыхнуло.
Она стала звуком. Светом. Мыслью. И не сразу поняла, что видит знакомую картину, будто художник выкрасил привычные объекты в один свинцовый цвет. Но она смогла уловить закономерности, и сразу увидела истинный облик вещей.
То были пульсирующие звезды, формирующиеся системы, кружащиеся планеты. А также туманности, галактики, пылевые спирали, «черные» дыры, пояса астероидов и бесконечная стена Горизонта.
Колоссальная песочница с живым миром!
Это все сон! Это просто сон!
Она может зачерпнуть этой серости, слепить что угодно. Комок, блик, лодочку, рыбку. Или, к примеру, лошадь…
Это все не может быть правдой! Это дурацкий сон из-за принудительной гибернации!
… Или дом, как на картинке в детской книжке про девочку, которую унес ураган.
Она все еще в капсуле, ее сейчас должны спасти, подобрать!
— Рэка! Рэка! Рэка!
Ее что-то догнало, принялось сминать, перемалывать, раздирать. Потащило обратно во мрак, на сей раз, противиться этому было невозможно.
Прежде, чем исчезнуть полностью, гибнущее сознание ухватилось за единственный оставшийся образ. И пожелало Быть!
Бездушная сущность поглотила свою добычу, втянулась обратно в разрыв между мирами.
Не обратив внимание на маленькую спасательную капсулу со спящей внутри девушкой, медленно дрейфующую в космическом пространстве.
Юрий рывком сел, испуганно пялясь в кровавую пустоту. Не сразу понял, что перед ним стена карцера, окрашенная светом дежурного ночного освещения. Поморщился, приложив кулак к груди — сердце бешено колотилось, медленно отступающий ночной кошмар оставлял на лбу и спине следы в виде липкой испарины.
Опять этот сон! Неужели тоже воспоминание Элли? Или ее теперь звать Полиной? В любом случае, это многое, очень многое объясняло. К примеру, тот дом на Кардоге-3.
Гарин закашлялся — отчего-то першило в горле. Он слез с тахты, прошлепал босыми ногами до умывальника. Вытащил из ниши в стене трубку поилки, сделал несколько долгих глотков.
Его что-то заинтересовало на стене, в самом углу. Что-то, чего еще вчера не было.
Юрий убрал поилку, вытер рот рукавом и присмотрелся. Выругался сквозь зубы, принялся колотить в дверь, вызывая вахтенного.
На стене, проев пластик, неровным пятном поселилась неприятная махровая плесень.
* * *
Выспаться Гарину не дали. К любой плесени на звездолетах относились крайне серьезно, поэтому на зов вахтенного примчалась целая санитарная команда в одноразовых бумажных комбинезонах. Пока они скребли и оттирали стену, Юрия перевели в соседний бокс, предварительно тщательно обследовав биоанализатором и опрыскав чем-то вонючим. Тахта в новом карцере тоненько скрипела при каждом движении, и Гарин, без того еле засыпающий под гнетом лезущих мыслей, нервно вздрагивал, неосторожно пошевельнувшись.
Заснул лишь под утро, чутко, неприятно. Только нашел удобное положение, как включился свет, сопровождаемый нудным гудком.
— Подъем! — заорал вахтенный, стуча каблуком по двери.
Гарин искренне посоветовал ему убраться подальше, перевернулся на другой бок и попытался закрыть уши ладонями. Вахтенный не стал испытывать судьбу, ушел.
Разбудили Юрия через полчаса. Вновь взвыла сирена, в дверь грубо и громко стукнули, панель с шелестом уехала в стену.
Гарин бросил тяжелый взгляд через плечо, собираясь отвоевать себе еще времени на сон, но, увидев вошедшего, с кряхтением перевернулся и сел. Запустил пальцы в короткие волосы, массируя лоб и затылок, зарычал, будто урсулит. Потом протянул руку, принимая чашку густого кофе.
— Спасибо, Кахир, — поблагодарил Гарин.
— Сказали, что ты любишь, — пространно ответил исполняющий обязанности командира мобильной группы.
Юрий сделал маленький глоток обжигающего и горького напитка, буквально ощутил, как вслед за проваливающимися в желудок каплями к нему возвращаются силы.
— Люблю, — не стал спорить он, качнул чашкой. — Из моих запасов?
— Да.
— Уже переехал в мою каюту?
— Пока что нет, — без тени иронии ответил Джаббар. — Тебя только это волнует?
— Извини, — покачал головой Гарин. — Хреновая ночь.
Лейтенант прислонился плечом к стене, сложил руки на груди. Критически осмотрел Юрия.
— Я бы посоветовал обратиться в санчасть, — наконец сказал он. — Ты выглядишь неважно. Правда, что в твоем боксе обнаружили плесень?
Гарин кивнул.
— Возможно, у тебя отравление токсинами?
— Возможно.
— Я хочу задать тебе один вопрос, Юрий.
— Сейчас? — Гарин удивленно поднял брови, щурясь от света. — Кахир, я сейчас не лучший собеседник. За кофе, конечно, спасибо, но давай поболтаем в другой раз.
— Тот случай, на тренировке, когда ты назначил меня «раненым» — ты специально это сделал?
Юрий не сразу понял, о чем идет речь. С трудом вспомнил — занятия по тактике, он назначает Джаббара «раненым», а контракторы, вроде был Иова и еще кто-то, не оказали лейтенанту помощь.
Он сделал глоток кофе, давая себе время обдумать ответ, поднял глаза на терпеливо ждущего офицера.
— Случайно ли я назначил тебя «раненым»? — переспросил Юрий. — Нет, не случайно…
— Ты хотел унизить меня перед подчиненными? — Джаббар даже не дослушал, у него уже было заготовлено обвинение.
— Нет, — Гарин сокрушенно тряхнул волосами. — Кахир, почему ты меня воспринимаешь, как мелкого мстительного слизняка? Для чего мне так поступать с тобой?
Лейтенант молчал, глядя в пол.
— Ты ведь и сам понимаешь, что это ерунда, — вздохнул Юрий. — Вон, даже кофе принес.
Джаббар молчал.
— Это было простое занятие, — попытался объяснить Гарин. — «Раненым» мог быть ты, я, кто угодно. То, что «блохи» повели себя таким вот образом — это другой вопрос, я с ним уже разобрался. Но к тебе это никакого отношения не имеет. Вот честно, Кахир, что ты еще от меня хочешь услышать?
По лицу бывшего заместителя было сложно понять, что он думает. У Юрия вообще создалось впечатление, что лейтенант специально искал конфликт, жаждал какого-то скандала.
И лишь когда Джаббар кивнул и собрался уходить, Юрий догадался в чем дело.
— Пей кофе, — лейтенант отвел взгляд. — Запоминай вкус. С завтрашнего дня я официально назначен командиром группы.
Однако, в голосе молодого офицера не было радости или злорадства. В нем была какая-то неловкость, которую он, видимо, хотел заглушить руганью с Юрием.
В свою очередь, Гарин с удивительным для себя самого безразличием отреагировал на услышанное. Либо действительно сказывалось утомление, либо он морально был готов к чему-то подобному. Поэтому, лишь ухмыльнулся в бороду, произнес негромко:
— Что ж, поздравляю. А меня куда, знаешь?
— Рэкарэкарэка!
Она не слышала, а чувствовала недовольный рокот вокруг. С ней боролись, от нее отдирали больше, чем он собирала, но это лишь разозлило ее. Она хватала все больше искр, тянула к себе, лепила себя вновь и вновь.
Пока не схватила чью-то чужую историю — младенец на руках, светловолосая девочка в платьице.
Кто-то рядом тоже старался собрать себя вновь!
Незримое пространство заколыхалось, запело. Полина испуганно замерла — приближалось нечто огромное, ужасное, излучающее непреодолимый ужас. Она не могла видеть, но ощущала это всем своим естеством.
Кто-то внезапно зачерпнул почти все собранные ею искры, нагло и бесцеремонно, потащил в сторону. Когда Полина попыталась сопротивляться, раздался возмущенный клекот.
Она каким-то образом узнала в этом булькающем харканье голос Виктора Суратова!
Приближающийся кошмар заметил их. Потянулся, неторопливо, уверенно.
Неконтролируемый ужас толкнул Полину на отчаянный шаг. Она, превратившаяся в слабый огонек, бросилась вслед за Суратовым, рискуя исчезнуть в любой момент. Она не видела куда лететь, это было наитие, обостренное чувство пути. И она не прогадала — почти истлев, попала в крупное облако памяти, расползающееся, но такое живительное! Разбила его, притянула к себе все, что могла унести. Словно вор бросилась на утек.
Рядом заклекотал Суратов.
Она разбила кого-то другого.
А когда сквозь нее стали проноситься чужие видения, сны и образы, поняла, что разбила не другого — других.
Любовь и Маргариту.
За ней гнались — разъяренный командир экспедиции и нечто, сущность, настолько огромная, что на нее не действовало даже время. И Полина понимала, что проигрывает эту гонку. Она, не имея рта, глотки и легких, заорала где-то в глубине своего сознания. Закричала так, что перед глазами полыхнуло.
Она стала звуком. Светом. Мыслью. И не сразу поняла, что видит знакомую картину, будто художник выкрасил привычные объекты в один свинцовый цвет. Но она смогла уловить закономерности, и сразу увидела истинный облик вещей.
То были пульсирующие звезды, формирующиеся системы, кружащиеся планеты. А также туманности, галактики, пылевые спирали, «черные» дыры, пояса астероидов и бесконечная стена Горизонта.
Колоссальная песочница с живым миром!
Это все сон! Это просто сон!
Она может зачерпнуть этой серости, слепить что угодно. Комок, блик, лодочку, рыбку. Или, к примеру, лошадь…
Это все не может быть правдой! Это дурацкий сон из-за принудительной гибернации!
… Или дом, как на картинке в детской книжке про девочку, которую унес ураган.
Она все еще в капсуле, ее сейчас должны спасти, подобрать!
— Рэка! Рэка! Рэка!
Ее что-то догнало, принялось сминать, перемалывать, раздирать. Потащило обратно во мрак, на сей раз, противиться этому было невозможно.
Прежде, чем исчезнуть полностью, гибнущее сознание ухватилось за единственный оставшийся образ. И пожелало Быть!
Бездушная сущность поглотила свою добычу, втянулась обратно в разрыв между мирами.
Не обратив внимание на маленькую спасательную капсулу со спящей внутри девушкой, медленно дрейфующую в космическом пространстве.
Юрий рывком сел, испуганно пялясь в кровавую пустоту. Не сразу понял, что перед ним стена карцера, окрашенная светом дежурного ночного освещения. Поморщился, приложив кулак к груди — сердце бешено колотилось, медленно отступающий ночной кошмар оставлял на лбу и спине следы в виде липкой испарины.
Опять этот сон! Неужели тоже воспоминание Элли? Или ее теперь звать Полиной? В любом случае, это многое, очень многое объясняло. К примеру, тот дом на Кардоге-3.
Гарин закашлялся — отчего-то першило в горле. Он слез с тахты, прошлепал босыми ногами до умывальника. Вытащил из ниши в стене трубку поилки, сделал несколько долгих глотков.
Его что-то заинтересовало на стене, в самом углу. Что-то, чего еще вчера не было.
Юрий убрал поилку, вытер рот рукавом и присмотрелся. Выругался сквозь зубы, принялся колотить в дверь, вызывая вахтенного.
На стене, проев пластик, неровным пятном поселилась неприятная махровая плесень.
* * *
Выспаться Гарину не дали. К любой плесени на звездолетах относились крайне серьезно, поэтому на зов вахтенного примчалась целая санитарная команда в одноразовых бумажных комбинезонах. Пока они скребли и оттирали стену, Юрия перевели в соседний бокс, предварительно тщательно обследовав биоанализатором и опрыскав чем-то вонючим. Тахта в новом карцере тоненько скрипела при каждом движении, и Гарин, без того еле засыпающий под гнетом лезущих мыслей, нервно вздрагивал, неосторожно пошевельнувшись.
Заснул лишь под утро, чутко, неприятно. Только нашел удобное положение, как включился свет, сопровождаемый нудным гудком.
— Подъем! — заорал вахтенный, стуча каблуком по двери.
Гарин искренне посоветовал ему убраться подальше, перевернулся на другой бок и попытался закрыть уши ладонями. Вахтенный не стал испытывать судьбу, ушел.
Разбудили Юрия через полчаса. Вновь взвыла сирена, в дверь грубо и громко стукнули, панель с шелестом уехала в стену.
Гарин бросил тяжелый взгляд через плечо, собираясь отвоевать себе еще времени на сон, но, увидев вошедшего, с кряхтением перевернулся и сел. Запустил пальцы в короткие волосы, массируя лоб и затылок, зарычал, будто урсулит. Потом протянул руку, принимая чашку густого кофе.
— Спасибо, Кахир, — поблагодарил Гарин.
— Сказали, что ты любишь, — пространно ответил исполняющий обязанности командира мобильной группы.
Юрий сделал маленький глоток обжигающего и горького напитка, буквально ощутил, как вслед за проваливающимися в желудок каплями к нему возвращаются силы.
— Люблю, — не стал спорить он, качнул чашкой. — Из моих запасов?
— Да.
— Уже переехал в мою каюту?
— Пока что нет, — без тени иронии ответил Джаббар. — Тебя только это волнует?
— Извини, — покачал головой Гарин. — Хреновая ночь.
Лейтенант прислонился плечом к стене, сложил руки на груди. Критически осмотрел Юрия.
— Я бы посоветовал обратиться в санчасть, — наконец сказал он. — Ты выглядишь неважно. Правда, что в твоем боксе обнаружили плесень?
Гарин кивнул.
— Возможно, у тебя отравление токсинами?
— Возможно.
— Я хочу задать тебе один вопрос, Юрий.
— Сейчас? — Гарин удивленно поднял брови, щурясь от света. — Кахир, я сейчас не лучший собеседник. За кофе, конечно, спасибо, но давай поболтаем в другой раз.
— Тот случай, на тренировке, когда ты назначил меня «раненым» — ты специально это сделал?
Юрий не сразу понял, о чем идет речь. С трудом вспомнил — занятия по тактике, он назначает Джаббара «раненым», а контракторы, вроде был Иова и еще кто-то, не оказали лейтенанту помощь.
Он сделал глоток кофе, давая себе время обдумать ответ, поднял глаза на терпеливо ждущего офицера.
— Случайно ли я назначил тебя «раненым»? — переспросил Юрий. — Нет, не случайно…
— Ты хотел унизить меня перед подчиненными? — Джаббар даже не дослушал, у него уже было заготовлено обвинение.
— Нет, — Гарин сокрушенно тряхнул волосами. — Кахир, почему ты меня воспринимаешь, как мелкого мстительного слизняка? Для чего мне так поступать с тобой?
Лейтенант молчал, глядя в пол.
— Ты ведь и сам понимаешь, что это ерунда, — вздохнул Юрий. — Вон, даже кофе принес.
Джаббар молчал.
— Это было простое занятие, — попытался объяснить Гарин. — «Раненым» мог быть ты, я, кто угодно. То, что «блохи» повели себя таким вот образом — это другой вопрос, я с ним уже разобрался. Но к тебе это никакого отношения не имеет. Вот честно, Кахир, что ты еще от меня хочешь услышать?
По лицу бывшего заместителя было сложно понять, что он думает. У Юрия вообще создалось впечатление, что лейтенант специально искал конфликт, жаждал какого-то скандала.
И лишь когда Джаббар кивнул и собрался уходить, Юрий догадался в чем дело.
— Пей кофе, — лейтенант отвел взгляд. — Запоминай вкус. С завтрашнего дня я официально назначен командиром группы.
Однако, в голосе молодого офицера не было радости или злорадства. В нем была какая-то неловкость, которую он, видимо, хотел заглушить руганью с Юрием.
В свою очередь, Гарин с удивительным для себя самого безразличием отреагировал на услышанное. Либо действительно сказывалось утомление, либо он морально был готов к чему-то подобному. Поэтому, лишь ухмыльнулся в бороду, произнес негромко:
— Что ж, поздравляю. А меня куда, знаешь?