– Стало быть, все хорошо. – Тревога сменилась облегчением.

– Да. Твоя мамочка развлекает меня что есть сил.

– Этого я и боялся. Что она тебе наплела?

Я решила пока не вдаваться в детали.

– Чистую правду. Что ее сын являет собой адскую помесь Ланселота и Супермена.

– Похоже на Изабо, – подтвердил он с намеком на смех. – Отрадно узнавать, что она не изменилась, переночевав под одним кровом с колдуньей.

Расстояние, бесспорно, помогало мне привирать в разговоре, но перед внутренним взором отчетливо всплыла его квартира при колледже Всех Святых. Мэтью что-то читает, сидя на моррисовском стуле. Лицо у него при электрическом свете как отшлифованный жемчуг, между бровями сосредоточенная морщинка.

– А что ты пьешь? – Единственное, что оказалось не под силу моему воображению.

– С каких это пор ты интересуешься винами? – искренне удивился он.

– С тех самых, как для меня открылась эта обширная область знания. – «С тех самых, как узнала, что ими интересуешься ты, дуралей!»

– Сегодня пью испанское, «Вега Сицилия».

– Сколько ему?

– Урожай тысяча девятьсот шестьдесят четвертого года.

– Совсем крошка?

– Младенец, – весело подтвердил Мэтью.

Я и без шестого чувства знала, что он улыбается.

– Как у тебя прошел день?

– Отлично. Мы усилили безопасность, хотя взлом и не удался. Наши компьютеры тоже пытались взломать, но Мириам уверяет, что ее систему не расколет ни один хакер.

– Когда домой собираешься? – вырвалось у меня. Молчание затягивалось, но я внушала себе, что это связь барахлит.

– Не знаю, – суховато ответил он. – Вернусь, как только смогу.

– С мамой не хочешь поговорить? Я ее позову. – Его холодность меня задела, но я заставила себя говорить спокойно.

– Не надо. Скажи ей только, что в лаборатории и в доме все цело.

Мы распрощались. Грудь стеснило так, что трудно было дышать. Встав и оглянувшись, я увидела в дверях Изабо.

– Мэтью. Говорит, лаборатория и дом не пострадали. Я что-то устала, Изабо, и есть не хочется – пойду лягу, пожалуй.

Было около восьми – вполне уже можно и лечь.

– Да, конечно. – Изабо, сверкнув глазами, отошла в сторону. – Спокойной ночи, Диана.





Глава 25




Пока я говорила по телефону, Марта принесла в кабинет чай с сэндвичами и воду. Дров в камине должно было хватить до утра, свечи лучились золотым светом. В спальне, я знала, тоже тепло и светло, но спать мне пока не хотелось. «Aurora Consurgens» ждала меня на столе Мэтью. Стараясь не смотреть на мерцающие доспехи, я села, включила старомодную настольную лампу времен космической гонки.

«Скажи мне кончину мою и число дней моих, какое оно, дабы я знал, какой век мой. Вот, Ты дал мне дни, как пяди, и век мой, как ничто пред Тобою»[46].

Это вновь напомнило мне о Мэтью.

Поняв, что на алхимии сосредоточиться не смогу, я решила составить список вопросов по уже прочитанному тексту – для этого не требовались бумага и ручка.

Стол черного дерева походил на своего хозяина основательностью и серьезностью. По обе стороны – тумбы на круглых ножках с ящиками, вокруг столешницы – резной орнамент с листьями аканта, тюльпанами, свитками и геометрическими фигурами. Не то что мое бедственное рабочее место в Оксфорде, заваленное бумагами и книгами и загроможденное недопитыми чашками: здесь лежали только эдвардианский бювар, разрезной нож в виде меча и стояла лампа. Такая же причудливо-гармоничная смесь старины и современности, как и сам Мэтью.

И никаких канцелярских принадлежностей. Потянув за круглую медную шишечку, я открыла правый верхний ящик стола. Все там было разложено в строгом порядке: отдельно ручки «Монблан», отдельно карандаши «Монблан», отдельно скрепки (по размерам). Я выбрала ручку и попробовала открыть прочие ящики, но все они оказались заперты. Под скрепками ключа не было – я для пущей уверенности их высыпала на стол.

Обнаружив в бюваре бледно-зеленый промокательный лист, я решила обойтись им. Пододвинула ноутбук и, конечно, смахнула ручку.


Она закатилась под тумбу. Я просунула туда руку, нащупала ручку и увидела под столешницей еще один ящик.

Как я ни нажимала на детали орнамента, открыть его не смогла. В этом весь Мэтью – держать самое необходимое в ящике, который нельзя открыть. В отместку изрисую всю его промокашку.

Я проставила на бумаге цифру 1 и замерла.

Ящик не видно с обычного места, потому что он потайной.

Я знала, что у Мэтью есть секреты. Мы были знакомы чуть больше месяца, и я отдавала себе отчет, что даже самые близкие отношения не гарантируют совершенной искренности, но эти его тайны все равно меня раздражали. Он огородился ими, как крепостными стенами, чтобы не подпускать к себе никого – то есть меня.

Мне всего-то и было нужно что лист бумаги. Мэтью тоже рылся в моих вещах, разыскивая «Ашмол-782», а мы тогда едва познакомились. А потом бросил меня здесь одну.

Совесть была неспокойна, но обида помогла утихомирить ее.

Я снова принялась нажимать на все выпуклости орнамента с переднего края – без всякого толка. Может, удастся вытащить ящик ножом для бумаги? Историк во мне, памятуя о возрасте стола, вопил куда громче, чем совесть. Неэтичное поведение и вторжение в личную жизнь Мэтью еще можно как-то извинить, но портить старинную мебель?

Я снова залезла под стол. Там было слишком темно, чтобы как следует разглядеть днище ящика, но пальцы нащупали что-то круглое и холодное с крестообразной насечкой, вроде головки болта или шляпки гвоздя. Длиннорукий вампир мог дотянуться до этого кружка, не вставая со стула.

Я нажала на него, и над головой что-то щелкнуло.

Выдвинувшийся ящик, не глубже четырех дюймов, был выстлан черным бархатом. В трех углублениях лежало по одной бронзовой медали или монете.

На самой большой, диаметром около четырех дюймов, было изображено какое-то здание. Четыре ступени вели к двери между двумя колоннами, на пороге стояла фигура в саване. Четкие линии местами замазаны черным воском, по краю слова: «militie Lazari a Bethania».

Рыцари Лазаря из Вифании.

Держась за ящик, я рухнула на стул.

Это не монеты и не медали. Это печати – такими скрепляли сделки и запечатывали письма. Капали на бумагу воском, прижимали печать, а внутри могло быть что угодно: приказ отойти с поля битвы или объявление о продаже имения.

И одной из этих печатей пользовались, судя по следам воска, совсем недавно.

Трясущимися пальцами я извлекла вторую, помельче. Те же колонны, та же фигура в саване. Лазарь, житель Вифании, воскрешенный Христом через четыре дня после похорон. На этом диске он выходил из неглубокого гроба, а гробницу вместо девиза окружала змея с хвостом во рту.

Точно такая же, как на знамени де Клермонов на башне.

Держа печать на ладони, я попыталась разгадать ее тайну с помощью новообретенного ясновидения – но магия, на которую я старательно не обращала внимания больше двадцати лет, отвечала мне тем же.

Раз так, обратимся к истории. Я тщательно изучила реверс второй печати. Крест с расширенными концами, как тот, что я видела вторым зрением на плаще Мэтью, делил круг на четверти. В правом верхнем квадранте – полумесяц рогами кверху с шестиконечной звездой. В левом нижнем – цветок лилии, символ Франции.

По краю после даты MDCI – 1601 год – шли слова «secretum Lazari», «тайна Лазаря».

То, что Лазарь, подобно вампиру, перешел через смерть в новую жизнь, явно не было совпадением. А крест вкупе с легендарной фигурой из Святой земли и упоминанием о рыцарях наводил на мысль, что печати в ящике Мэтью принадлежали одному из орденов рыцарей-крестоносцев. Самым известным из них были тамплиеры, которые загадочно исчезли в начале четырнадцатого века после обвинения в ереси и еще более тяжких преступлениях, – но о рыцарях Лазаря я не слышала никогда.

Поворачивая печать под лампой, я сосредоточилась на дате. Для средневекового рыцарского ордена поздновато. Что же в том году произошло примечательного? Елизавета I обезглавила графа Эссекса, датский астроном Тихо Браге умер при куда менее романтических обстоятельствах… не подходит.

И тут меня осенило. Это не римские цифры, а буквы, и последняя из них L, а не I; MDCL – аббревиатура имени Matthew de Clermont.

Я крепко зажала печать в ладони.

Второй диск был, вероятно, личной печатью Мэтью. Эти символы власти во избежание фальсификаций обычно уничтожались после смерти или отставки владельца, а владеть и большой, и личной печатью мог лишь один рыцарь: глава ордена.

Но почему он держит печати в тайнике? Кто сейчас помнит о рыцарях Лазаря и о том, кто возглавлял их когда-то? И этот воск на большой печати…

– Не может быть, – прошептала я, качая головой.

Рыцари в блестящих доспехах – достояние прошлого, в нашем времени им нечего делать.

Доспехи Мэтью мерцали при свечах, возражая мне.

Я с грохотом бросила печать в ящик. На ладони отпечатались крест, полумесяц со звездой, цветок лилии.

Тайник с печатями и свежий воск на одной из них имели только одно объяснение: рыцари Лазаря продолжают существовать.

– Диана, у тебя все в порядке? – окликнула снизу Изабо.

– Да! – отозвалась я, глядя на отпечаток. – Смотрю свою почту, много всего накопилось.

– Можно Марте забрать поднос?

– Нет, я еще не доела!

Она ушла в гостиную. Я перевела дух и, стараясь двигаться как можно тише, продолжила осмотр.