В моем воображении возник восьмилетний Мэтью, длинноногий, зеленоглазый.
– Да, – улыбнулась Изабо, словно в ответ на эти фантазии, – он был красивый ребенок. Красивый юноша. Необычайно высокий для того времени – хотя, став вампиром, еще больше подрос. И пошутить любил. Всегда прикидывался, что-де балка или стена вышла плохо, – ему, мол, неправильные указания дали. Филипп всякий раз попадался на его удочку. Родной отец Мэтью умер, когда мальчику не было еще двадцати, а мать – и того раньше. Нам очень хотелось, чтобы сирота нашел себе подходящую женщину, остепенился, завел семью. И вот ему встретилась Бланка. Ты должна понимать, что он всегда пользовался успехом у женщин. – Это было утверждение, не вопрос, но в голосе ее не было издевки.
Марта сердито глянула на хозяйку, но промолчала.
– Да, конечно, – с тяжелым сердцем ответила я.
– Бланка приехала в деревню недавно. Прислуживала каменных дел мастеру, из тех, кого Филипп выписал из Равенны строить первую церковь. Беленькая, как и полагается при таком имени, глаза как весеннее небо, волосы как золотая пряжа.
Когда я отправилась за ноутбуком Мэтью, мне привиделась красивая бледная женщина, очень похожая на ту, что описывала Изабо.
– И улыбка у нее была славная, – добавила я.
– Да, – удивилась Изабо.
– Я увидела ее, когда огонь камина отразился в доспехах Мэтью.
– Она казалась такой хрупкой – того и гляди сломается, таская воду из колодца или работая на огороде, – возобновила рассказ Изабо, несмотря на многозначительное покашливание Марты. – Это, полагаю, и привлекло Мэтью – хрупкие создания всегда ему нравились. – Она оглядела мои далеко не хрупкие стати. – Когда Мэтью стал зарабатывать достаточно, чтобы обеспечить семью, они поженились. Ему было двадцать пять, ей девятнадцать. Красивая пара – чернявый Мэтью и бледная белокурая красавица Бланка. Очень любили друг друга, и брак у них был счастливый. Вот только детей никак не могли родить – один выкидыш за другим. Даже представить не могу, каково им было видеть гибель стольких надежд. – (Я не знала, способны ли вампиры плакать, хотя и помнила кровавую слезу на щеке Изабо в своем первом видении, – но ее лицо и без слез выражало глубокое горе.) – И вот после множества неудач Бланка вновь забеременела. Пятьсот тридцать первый был знаменательным годом. На юге появился новый король, и снова вспыхнула война. Мэтью ходил счастливый, лелея надежду сохранить наконец дитя, и надежда его не обманула. Люка́ родился осенью, его крестили в недостроенной церкви, которую воздвигал, наряду с другими, его отец. Роды были тяжелые: повитуха сказала, что больше у Бланки детей не будет, но Мэтью и одного Люка было довольно. Тем более что мальчик был вылитый отец – чернокудрый, длинноногий, с острым подбородком.
– Что же случилось с Люка и Бланкой? – спросила я.
Нам оставалось всего шесть лет до превращения Мэтью в вампира. Что-то должно было случиться, иначе он никогда бы на это не согласился.
– Мальчик подрастал, все шло хорошо. Мэтью научился работать по камню и пользовался большим спросом у знати отсюда и до Парижа. А потом в деревню пришла горячка. Она косила всех подряд, но Мэтью уцелел, а Бланка и Люка – нет. Было это в пятьсот тридцать шестом году. В прошлом, пятьсот тридцать пятом, мы почти не видели солнца, и зима была очень студеная, а с весной нагрянула эта хворь.
– Деревенские не удивлялись, почему вас с Филиппом болезнь не тронула?
– Конечно удивлялись, но в те времена объяснить это было проще. Легче думать, что Бог прогневался на деревню или что замок проклят, чем признать, что рядом с тобой живут manjasang.
– Manjasang? – Я попыталась скопировать выговор Изабо.
– Кровопийцы – так на старом языке называли вампиров. Некоторые подозревали правду и шептались о ней, но в ту пору возращение остготов волновало людей куда больше, чем сеньор-manjasang. Филипп обещал защитить деревню в случае повторных набегов, и мы никогда не охотились в окрестностях замка.
– Как жил Мэтью, когда Люка и Бланки не стало?
– Он был безутешен. Перестал есть, исхудал как скелет. Деревенские обратились за помощью к нам. Я носила ему еду, – Изабо улыбнулась Марте, – кормила его и ходила с ним по округе, пока горе немного не притупилось. Когда он не мог уснуть, мы шли в церковь и молились за упокой душ Бланки и Люка. Мэтью в те дни был глубоко верующим. Мы рассуждали о рае и аде, и он очень беспокоился, куда попали их души и увидится ли он с ними вновь.
Мэтью был нежен со мной, когда я просыпалась после кошмара, – быть может, ему вспомнились те бессонные ночи?
– Вслед за осенью, когда он стал чуть спокойнее, настала тяжелая зима. Люди голодали, болезнь продолжала свирепствовать, повсюду царила смерть. Даже приход весны не рассеял мрака. Филипп беспокоился, что церковь до сих пор не достроена, и Мэтью работал усерднее прежнего. В начале второй недели июня его нашли на полу – он сломал себе спину и ноги.
Я ахнула, представив, как летит с лесов хрупкое человеческое тело.
– Спасти его было невозможно – он умирал. Одни каменщики говорили, что он поскользнулся, другие – что он стоял на краю и вдруг то ли упал, то ли прыгнул. Заявляли, что в церкви его, как самоубийцу, нельзя хоронить. Я не могла допустить, чтобы он умер в отчаянии. Он так хотел воссоединиться с женой и сыном – каково ему было думать в последний час, что он будет вечно разлучен с ними?
– Ты поступила правильно.
Я бы тоже ни за что его не покинула, что бы Мэтью там ни думал про свою душу. Если бы его могла спасти моя кровь, я бы ею воспользовалась.
– В самом деле? Никогда не была в этом уверена до конца. Филипп предоставил мне самой решать, вводить Мэтью в семью или нет. Мне уже случалось создавать вампиров, и Мэтью был не последний, но все равно выделялся. Я любила его и знала, что боги даровали мне случай стать матерью, воспитать его для новой жизни.
– Мэтью не оказал сопротивления? – не удержавшись, спросила я.
– Нет, он слишком страдал. Мы с Филиппом всем велели уйти, сказали, что приведем священника, и объяснили Мэтью, что можем подарить ему вечную жизнь, без страданий, без боли. После он рассказывал, что принял нас за Богоматерь с Иоанном Крестителем, которые сошли к нему, чтобы взять на небо, к жене и сыну. А когда я предложила ему свою кровь, он подумал, что это священник причащает его перед смертью.
В комнате было тихо, лишь трещали дрова в камине да я дышала тихонько. Так хотелось вызнать у Изабо подробности, но страшно было спросить – вдруг для вампиров эта тема слишком личная или слишком болезненная. Но она все рассказала сама.
– Он принял мою кровь так просто, словно был рожден для нее. Его, в отличие от многих людей, не пугали ее запах и вид. Я вскрыла зубами запястье, сказала, что моя кровь его исцелит, – и он стал пить без малейших признаков страха.
– А потом? – прошептала я.
– Потом было… трудно. Все новорожденные вампиры очень сильны и одержимы голодом, но с Мэтью справиться было почти невозможно. Его обуревала ярость – нам с Филиппом приходилось охотиться целыми сутками, чтобы насытить его. И физически он изменился больше, чем мы ожидали. Мы все после возрождения становимся выше, стройнее, сильнее – я в своем прежнем существовании была куда ниже ростом. Но Мэтью из тощего долговязого мужчины развился в поистине великолепное существо. Мой муж был крупнее нашего нового сына, но при первом же глотке моей крови тот стал ему достойным соперником.
Стараясь не ежиться при мысли о яростном, бунтующем Мэтью, я смотрела на его мать. «Вот чего он боялся, – поняла я. – Что пойму его подлинную сущность и почувствую отвращение».
– Как же вы его успокоили? – спросила я.
– Положившись на то, что Мэтью не будет убивать каждого встречного, Филипп взял его на охоту. Это захватило сына целиком, как телесно, так и духовно. Вскоре охота стала ему нужна больше, чем кровь, – хороший признак для молодого вампира. Это означает, что новичком движет не один только голод, что он вновь способен мыслить. Со временем и совесть в Мэтью пробудилась – он стал думать, прежде чем убивать. После этого мы боялись только тех черных полос, когда он вспоминал о своей потере и принимался охотиться на людей.
– Что помогало в таких случаях?
– Иногда я пела ему – и ту песню, что сегодня пела тебе, и другие. Это смягчало его горе. Иногда он просто уходил – Филипп запрещал мне следить за ним и расспрашивать его, когда он возвращался. – Черный взгляд Изабо подтвердил мое подозрение: Мэтью искал утешения в крови и ласках других женщин.
– Он так хорошо владеет собой, – заметила я, – трудно представить, что он на это способен.
– Мэтью очень глубоко чувствует. Это и достоинство, и тяжкое бремя – уметь любить так, что утрата любви превращает тебя в жестокое чудовище.
Расслышав угрозу в этих словах, я вскинула подбородок и ощутила зуд в пальцах.
– Постараюсь, чтобы мою любовь он никогда не утратил.
– Это каким же образом? Хочешь стать вампиром и охотиться с нами? – В смехе Изабо не было ни радости, ни веселья. – Не сомневаюсь, что Доменико именно это и предлагал. Выпить твою кровь, заменить ее нашей – и у Конгрегации больше не будет повода вмешиваться в ваши с Мэтью дела.
– Что ты такое говоришь? – пролепетала я.
– А ты не понимаешь? – огрызнулась Изабо. – Если тебе непременно нужно быть с Мэтью, стань одной из нас. Выведи из-под удара и его, и себя. Колдуны, возможно, не захотят тебя отпускать, но против отношений между двумя вампирами и они ничего возразить не смогут.
Марта тихо зарычала.
– Мэтью из-за этого уехал? Конгрегация приказала ему сделать меня вампиром?
– Он ни за что не сделал бы тебя manjasang! – гневно заявила Марта.
– Верно, – подтвердила Изабо с легким ехидством. – Я же говорила, он всегда любил хрупких женщин.
Вот, значит, что от меня скрывал Мэтью. Если я стану вампиром, перестану быть собой, запрет Конгрегации больше не будет нас касаться.
Эту перспективу я, как ни странно, рассматривала без особой паники или страха. Мы с Мэтью будем вместе. Может даже, стану повыше ростом. Изабо охотно меня обратит – вон как сверкнули ее глаза, когда моя рука потянулась к шее.
Но как же быть с видениями? С водой? С ветром? Я еще не осознала полностью свой магический дар – если стану вампиром, мне никогда не разгадать тайну «Ашмола-782».
– Я обещала ему, что Диана останется тем, кто она есть, – колдуньей, – хрипло сказала Марта.
Изабо, слегка оскалив зубы, кивнула.
– Что на самом деле произошло в Оксфорде? Он ведь не брал с вас обещания об этом молчать?
– Спроси его самого, когда он вернется, – смерив меня внимательным взглядом, ответила Изабо. – Не мое это дело.
У меня имелись еще вопросы – вдруг не все они подпали под вето Мэтью?
– Почему вас так взволновало, что в лабораторию пытался проникнуть не человек?
– Умница, – после долгой паузы похвалила меня Изабо. – Правила этикета, в конце концов, не секрет. Среди созданий такие поступки считаются недопустимыми – остается надеяться, что это был шаловливый даймон, не сознающий всей серьезности подобного проступка. Такое Мэтью простил бы.
– Даймонам он всегда все прощал, – мрачно пробормотала Марта.
– А если не даймон?
– Со стороны вампира это тягчайшее оскорбление. Мы существа территориальные. Вампир не вторгается без разрешения в дом или на землю другого вампира.
– Смог бы Мэтью простить такое? – Я сомневалась в этом, помня, как он стукнул кулаком по крыше машины.
– Возможно, – с неменьшим сомнением ответила Изабо. – Ничего не пропало, все в целости… но Мэтью, мне думается, все же потребует удовлетворения.
Меня снова отбросило в Средневековье, когда честь и репутация имели первостепенную важность.
– А если это был колдун?
Изабо отвернулась:
– Со стороны колдуна это было бы явным проявлением враждебности. Здесь никакие извинения не помогут.
Встревоженная, я откинула одеяло:
– Это сделали специально, чтобы спровоцировать Мэтью, а он надеется на честную сделку с Ноксом. Его надо предупредить.
Изабо удержала меня за плечо и колено, не дав спрыгнуть с кровати:
– Он уже знает, Диана.
– Вот оно что… Мэтью не взял меня в Оксфорд, потому что сам в опасности?
– Конечно в опасности, – отрезала Изабо, – но сделает все, чтобы с нею покончить. – Она закинула мои ноги обратно на постель и плотно подоткнула одеяло.
– Мне надо туда.
– Ты ему только помешаешь. Он велел тебе оставаться здесь.
– Да, – улыбнулась Изабо, словно в ответ на эти фантазии, – он был красивый ребенок. Красивый юноша. Необычайно высокий для того времени – хотя, став вампиром, еще больше подрос. И пошутить любил. Всегда прикидывался, что-де балка или стена вышла плохо, – ему, мол, неправильные указания дали. Филипп всякий раз попадался на его удочку. Родной отец Мэтью умер, когда мальчику не было еще двадцати, а мать – и того раньше. Нам очень хотелось, чтобы сирота нашел себе подходящую женщину, остепенился, завел семью. И вот ему встретилась Бланка. Ты должна понимать, что он всегда пользовался успехом у женщин. – Это было утверждение, не вопрос, но в голосе ее не было издевки.
Марта сердито глянула на хозяйку, но промолчала.
– Да, конечно, – с тяжелым сердцем ответила я.
– Бланка приехала в деревню недавно. Прислуживала каменных дел мастеру, из тех, кого Филипп выписал из Равенны строить первую церковь. Беленькая, как и полагается при таком имени, глаза как весеннее небо, волосы как золотая пряжа.
Когда я отправилась за ноутбуком Мэтью, мне привиделась красивая бледная женщина, очень похожая на ту, что описывала Изабо.
– И улыбка у нее была славная, – добавила я.
– Да, – удивилась Изабо.
– Я увидела ее, когда огонь камина отразился в доспехах Мэтью.
– Она казалась такой хрупкой – того и гляди сломается, таская воду из колодца или работая на огороде, – возобновила рассказ Изабо, несмотря на многозначительное покашливание Марты. – Это, полагаю, и привлекло Мэтью – хрупкие создания всегда ему нравились. – Она оглядела мои далеко не хрупкие стати. – Когда Мэтью стал зарабатывать достаточно, чтобы обеспечить семью, они поженились. Ему было двадцать пять, ей девятнадцать. Красивая пара – чернявый Мэтью и бледная белокурая красавица Бланка. Очень любили друг друга, и брак у них был счастливый. Вот только детей никак не могли родить – один выкидыш за другим. Даже представить не могу, каково им было видеть гибель стольких надежд. – (Я не знала, способны ли вампиры плакать, хотя и помнила кровавую слезу на щеке Изабо в своем первом видении, – но ее лицо и без слез выражало глубокое горе.) – И вот после множества неудач Бланка вновь забеременела. Пятьсот тридцать первый был знаменательным годом. На юге появился новый король, и снова вспыхнула война. Мэтью ходил счастливый, лелея надежду сохранить наконец дитя, и надежда его не обманула. Люка́ родился осенью, его крестили в недостроенной церкви, которую воздвигал, наряду с другими, его отец. Роды были тяжелые: повитуха сказала, что больше у Бланки детей не будет, но Мэтью и одного Люка было довольно. Тем более что мальчик был вылитый отец – чернокудрый, длинноногий, с острым подбородком.
– Что же случилось с Люка и Бланкой? – спросила я.
Нам оставалось всего шесть лет до превращения Мэтью в вампира. Что-то должно было случиться, иначе он никогда бы на это не согласился.
– Мальчик подрастал, все шло хорошо. Мэтью научился работать по камню и пользовался большим спросом у знати отсюда и до Парижа. А потом в деревню пришла горячка. Она косила всех подряд, но Мэтью уцелел, а Бланка и Люка – нет. Было это в пятьсот тридцать шестом году. В прошлом, пятьсот тридцать пятом, мы почти не видели солнца, и зима была очень студеная, а с весной нагрянула эта хворь.
– Деревенские не удивлялись, почему вас с Филиппом болезнь не тронула?
– Конечно удивлялись, но в те времена объяснить это было проще. Легче думать, что Бог прогневался на деревню или что замок проклят, чем признать, что рядом с тобой живут manjasang.
– Manjasang? – Я попыталась скопировать выговор Изабо.
– Кровопийцы – так на старом языке называли вампиров. Некоторые подозревали правду и шептались о ней, но в ту пору возращение остготов волновало людей куда больше, чем сеньор-manjasang. Филипп обещал защитить деревню в случае повторных набегов, и мы никогда не охотились в окрестностях замка.
– Как жил Мэтью, когда Люка и Бланки не стало?
– Он был безутешен. Перестал есть, исхудал как скелет. Деревенские обратились за помощью к нам. Я носила ему еду, – Изабо улыбнулась Марте, – кормила его и ходила с ним по округе, пока горе немного не притупилось. Когда он не мог уснуть, мы шли в церковь и молились за упокой душ Бланки и Люка. Мэтью в те дни был глубоко верующим. Мы рассуждали о рае и аде, и он очень беспокоился, куда попали их души и увидится ли он с ними вновь.
Мэтью был нежен со мной, когда я просыпалась после кошмара, – быть может, ему вспомнились те бессонные ночи?
– Вслед за осенью, когда он стал чуть спокойнее, настала тяжелая зима. Люди голодали, болезнь продолжала свирепствовать, повсюду царила смерть. Даже приход весны не рассеял мрака. Филипп беспокоился, что церковь до сих пор не достроена, и Мэтью работал усерднее прежнего. В начале второй недели июня его нашли на полу – он сломал себе спину и ноги.
Я ахнула, представив, как летит с лесов хрупкое человеческое тело.
– Спасти его было невозможно – он умирал. Одни каменщики говорили, что он поскользнулся, другие – что он стоял на краю и вдруг то ли упал, то ли прыгнул. Заявляли, что в церкви его, как самоубийцу, нельзя хоронить. Я не могла допустить, чтобы он умер в отчаянии. Он так хотел воссоединиться с женой и сыном – каково ему было думать в последний час, что он будет вечно разлучен с ними?
– Ты поступила правильно.
Я бы тоже ни за что его не покинула, что бы Мэтью там ни думал про свою душу. Если бы его могла спасти моя кровь, я бы ею воспользовалась.
– В самом деле? Никогда не была в этом уверена до конца. Филипп предоставил мне самой решать, вводить Мэтью в семью или нет. Мне уже случалось создавать вампиров, и Мэтью был не последний, но все равно выделялся. Я любила его и знала, что боги даровали мне случай стать матерью, воспитать его для новой жизни.
– Мэтью не оказал сопротивления? – не удержавшись, спросила я.
– Нет, он слишком страдал. Мы с Филиппом всем велели уйти, сказали, что приведем священника, и объяснили Мэтью, что можем подарить ему вечную жизнь, без страданий, без боли. После он рассказывал, что принял нас за Богоматерь с Иоанном Крестителем, которые сошли к нему, чтобы взять на небо, к жене и сыну. А когда я предложила ему свою кровь, он подумал, что это священник причащает его перед смертью.
В комнате было тихо, лишь трещали дрова в камине да я дышала тихонько. Так хотелось вызнать у Изабо подробности, но страшно было спросить – вдруг для вампиров эта тема слишком личная или слишком болезненная. Но она все рассказала сама.
– Он принял мою кровь так просто, словно был рожден для нее. Его, в отличие от многих людей, не пугали ее запах и вид. Я вскрыла зубами запястье, сказала, что моя кровь его исцелит, – и он стал пить без малейших признаков страха.
– А потом? – прошептала я.
– Потом было… трудно. Все новорожденные вампиры очень сильны и одержимы голодом, но с Мэтью справиться было почти невозможно. Его обуревала ярость – нам с Филиппом приходилось охотиться целыми сутками, чтобы насытить его. И физически он изменился больше, чем мы ожидали. Мы все после возрождения становимся выше, стройнее, сильнее – я в своем прежнем существовании была куда ниже ростом. Но Мэтью из тощего долговязого мужчины развился в поистине великолепное существо. Мой муж был крупнее нашего нового сына, но при первом же глотке моей крови тот стал ему достойным соперником.
Стараясь не ежиться при мысли о яростном, бунтующем Мэтью, я смотрела на его мать. «Вот чего он боялся, – поняла я. – Что пойму его подлинную сущность и почувствую отвращение».
– Как же вы его успокоили? – спросила я.
– Положившись на то, что Мэтью не будет убивать каждого встречного, Филипп взял его на охоту. Это захватило сына целиком, как телесно, так и духовно. Вскоре охота стала ему нужна больше, чем кровь, – хороший признак для молодого вампира. Это означает, что новичком движет не один только голод, что он вновь способен мыслить. Со временем и совесть в Мэтью пробудилась – он стал думать, прежде чем убивать. После этого мы боялись только тех черных полос, когда он вспоминал о своей потере и принимался охотиться на людей.
– Что помогало в таких случаях?
– Иногда я пела ему – и ту песню, что сегодня пела тебе, и другие. Это смягчало его горе. Иногда он просто уходил – Филипп запрещал мне следить за ним и расспрашивать его, когда он возвращался. – Черный взгляд Изабо подтвердил мое подозрение: Мэтью искал утешения в крови и ласках других женщин.
– Он так хорошо владеет собой, – заметила я, – трудно представить, что он на это способен.
– Мэтью очень глубоко чувствует. Это и достоинство, и тяжкое бремя – уметь любить так, что утрата любви превращает тебя в жестокое чудовище.
Расслышав угрозу в этих словах, я вскинула подбородок и ощутила зуд в пальцах.
– Постараюсь, чтобы мою любовь он никогда не утратил.
– Это каким же образом? Хочешь стать вампиром и охотиться с нами? – В смехе Изабо не было ни радости, ни веселья. – Не сомневаюсь, что Доменико именно это и предлагал. Выпить твою кровь, заменить ее нашей – и у Конгрегации больше не будет повода вмешиваться в ваши с Мэтью дела.
– Что ты такое говоришь? – пролепетала я.
– А ты не понимаешь? – огрызнулась Изабо. – Если тебе непременно нужно быть с Мэтью, стань одной из нас. Выведи из-под удара и его, и себя. Колдуны, возможно, не захотят тебя отпускать, но против отношений между двумя вампирами и они ничего возразить не смогут.
Марта тихо зарычала.
– Мэтью из-за этого уехал? Конгрегация приказала ему сделать меня вампиром?
– Он ни за что не сделал бы тебя manjasang! – гневно заявила Марта.
– Верно, – подтвердила Изабо с легким ехидством. – Я же говорила, он всегда любил хрупких женщин.
Вот, значит, что от меня скрывал Мэтью. Если я стану вампиром, перестану быть собой, запрет Конгрегации больше не будет нас касаться.
Эту перспективу я, как ни странно, рассматривала без особой паники или страха. Мы с Мэтью будем вместе. Может даже, стану повыше ростом. Изабо охотно меня обратит – вон как сверкнули ее глаза, когда моя рука потянулась к шее.
Но как же быть с видениями? С водой? С ветром? Я еще не осознала полностью свой магический дар – если стану вампиром, мне никогда не разгадать тайну «Ашмола-782».
– Я обещала ему, что Диана останется тем, кто она есть, – колдуньей, – хрипло сказала Марта.
Изабо, слегка оскалив зубы, кивнула.
– Что на самом деле произошло в Оксфорде? Он ведь не брал с вас обещания об этом молчать?
– Спроси его самого, когда он вернется, – смерив меня внимательным взглядом, ответила Изабо. – Не мое это дело.
У меня имелись еще вопросы – вдруг не все они подпали под вето Мэтью?
– Почему вас так взволновало, что в лабораторию пытался проникнуть не человек?
– Умница, – после долгой паузы похвалила меня Изабо. – Правила этикета, в конце концов, не секрет. Среди созданий такие поступки считаются недопустимыми – остается надеяться, что это был шаловливый даймон, не сознающий всей серьезности подобного проступка. Такое Мэтью простил бы.
– Даймонам он всегда все прощал, – мрачно пробормотала Марта.
– А если не даймон?
– Со стороны вампира это тягчайшее оскорбление. Мы существа территориальные. Вампир не вторгается без разрешения в дом или на землю другого вампира.
– Смог бы Мэтью простить такое? – Я сомневалась в этом, помня, как он стукнул кулаком по крыше машины.
– Возможно, – с неменьшим сомнением ответила Изабо. – Ничего не пропало, все в целости… но Мэтью, мне думается, все же потребует удовлетворения.
Меня снова отбросило в Средневековье, когда честь и репутация имели первостепенную важность.
– А если это был колдун?
Изабо отвернулась:
– Со стороны колдуна это было бы явным проявлением враждебности. Здесь никакие извинения не помогут.
Встревоженная, я откинула одеяло:
– Это сделали специально, чтобы спровоцировать Мэтью, а он надеется на честную сделку с Ноксом. Его надо предупредить.
Изабо удержала меня за плечо и колено, не дав спрыгнуть с кровати:
– Он уже знает, Диана.
– Вот оно что… Мэтью не взял меня в Оксфорд, потому что сам в опасности?
– Конечно в опасности, – отрезала Изабо, – но сделает все, чтобы с нею покончить. – Она закинула мои ноги обратно на постель и плотно подоткнула одеяло.
– Мне надо туда.
– Ты ему только помешаешь. Он велел тебе оставаться здесь.