– Ты остаешься здесь.

– Я хочу в Оксфорд. С тобой.

– В Оксфорде сейчас небезопасно. Когда ситуация изменится, я вернусь.

– Ты только что сказал, что мы возвращаемся! Определись, наконец, Мэтью. Чего я, собственно, должна опасаться? Манускрипта и колдунов? Питера Нокса и Конгрегации? Доменико Микеле и вампиров?

– Ты что, не слышала? Меня, вот кого.

– Слышала, но ты что-то скрываешь. Раскрывать тайны – работа историка, и у меня это хорошо получается. Нет, – прервала я открывшего было рот Мэтью, – не надо оправданий и уклончивых объяснений. Лети в Оксфорд, я остаюсь здесь.

– Принести тебе что-нибудь сверху? – спросила Изабо. – Возьми пальто – люди будут удивляться, если полетишь в одном свитере.

– Только ноутбук. Паспорт у меня в компьютерной сумке.

– Сейчас принесу. – Я, желая передохнуть немного от де Клермонов, взлетела по лестнице и обвела взглядом комнату, насквозь пропитавшуюся Мэтью.

Серебристые доспехи мерцали в отсветах очага. Я смотрела на них, и в голове у меня с быстротой комет проносились какие-то лица. Бледная женщина с огромными голубыми глазами и милой улыбкой. Еще одна – решительная, плечистая, с твердо очерченным подбородком. Мужчина с ястребиным носом, терзаемый болью. И другие, много других, но среди них всех я узнала только Луизу де Клермон. Она держала руку перед глазами, с пальцев капала кровь.

Усилием воли я прогнала видение. Меня била дрожь. Анализ ДНК свидетельствовал, что такие явления вполне вероятны, но очень уж неожиданно они случились. Совсем как полет в объятиях Мэтью прошлым вечером. Будто кто-то вытащил пробку, и освобожденная наконец магия вырвалась из бутылки.

Я вытащила вилку из розетки, засунула ноутбук в сумку. Паспорт, как и сказал Мэтью, лежал в наружном кармане.

Марта, что-то бормоча, расхаживала по холлу, а Мэтью, в замшевой куртке, ждал один в гостиной.

Я отдала компьютер и встала подальше, чтобы не так тянуло притронуться к Мэтью напоследок. Он, спрятав в карман ключи, сказал чужим приглушенным голосом:

– Это трудно, я знаю, но придется потерпеть. Предоставь все мне. Мне необходимо знать, что ты в безопасности.

– Я в безопасности, когда мы вместе.

– Нет. Я думал, что одно мое имя способно тебя защитить, но вышло иначе.

– Расстаться со мной тоже не выход. Я не все понимаю из того, что случилось сегодня, но ненависть Доменико касается не только меня. Он хочет уничтожить вашу семью и вообще все, что тебе дорого, но он вроде бы согласен повременить со своей вендеттой, а вот Питер Нокс вызывает у меня большие сомнения. Ему нужен «Ашмол-782», и он полагает, что может получить книгу через меня. С ним договориться будет не так просто. – Меня передернуло.

– Если я предложу ему сделку, он согласится.

– Что именно ты хочешь ему предложить?

Молчание.

– Мэтью?

– Рукопись, – ровным голосом произнес он. – Я оставлю ее – и тебя – в покое, если он пообещает мне то же самое. «Ашмол-782» пролежал нетронутым полтора века – пусть себе и дальше лежит.

– С Ноксом нельзя заключать сделки! – ужаснулась я. – Ему нельзя доверять. И потом, ты-то можешь дожидаться рукописи сколько угодно, а Нокс – нет. Его это не устроит.

– Предоставь Нокса мне, – недовольно сказал Мэтью.

– Доменико, Нокса… а мне что прикажешь делать? – не выдержала я. – Сам сказал, что я не кисейная барышня, вот и относись ко мне соответственно.

– Я, вероятно, заслужил это, – глаза у него сделались совсем черными, – но тебе предстоит еще многое узнать о вампирах.

– Точно так же говорит твоя мать, но и вы далеко не все знаете о колдунах. – Я откинула волосы с глаз, скрестила руки. – Поезжай в Оксфорд, узнай, что там произошло, – (мне ты все равно ничего не расскажешь!), – только, бога ради, не вступай в переговоры с Питером Ноксом. И определись со своим чувством ко мне, не оглядываясь при этом на конвенцию, Конгрегацию и даже на Питера Нокса с Доменико Микеле.

Мой любимый вампир, лику которого мог бы позавидовать ангел, скорбно на меня посмотрел:

– Ты знаешь, какое чувство я испытываю к тебе.

– Нет, не знаю, – покачала головой я. – Сам скажешь, когда будешь готов.

Казалось, Мэтью что-то хочет сказать, но он справился с собой и зашагал к двери. Остановился, окинул меня снежным взглядом и вышел вон.

Поцеловав Марту в холле, вампир быстро проговорил что-то по-окситански.

– Compreni, compreni, – закивала она, глядя на меня в открытую дверь.

– Merces amb tot meu cor, – сказал он тихо.

– Al rebeire. Mefi.

– T’afortissi. Ты тоже обещай мне, – Мэтью повернулся ко мне, – быть осторожной и слушаться Изабо.


И ушел, не оглянувшись, так и не прикоснувшись ко мне.

Я закусила губу, но слез не сдержала. Сделала три медленных шага к лестнице, а потом помчалась бегом на сторожевую башню, рыдая в три ручья. Марта посмотрела понимающим взглядом и не стала меня останавливать.

Наверху было сыро и холодно. Надо мной развевался стяг де Клермонов, луну застили облака. Тьма подступала со всех сторон; тот единственный, кто мог ее отогнать, покинул меня и унес с собой свет.

Мэтью, стоя у «рейнджровера», ссорился с Изабо. Она, потрясенная, ухватила его за рукав, словно хотела помешать сесть в машину.

Он высвободился – белая рука мелькнула в темноте и стукнула по крыше автомобиля. Я так и подскочила: при мне он применял силу разве что к устрицам и каштанам. На машине осталась страшная вмятина.

Мэтью печально склонил голову. Изабо погладила его по щеке. Сев в машину, он сказал ей еще несколько слов. Она кивнула и посмотрела на башню. Я отпрянула, надеясь, что вампиры меня не заметили. Машина развернулась, тяжелые шины захрустели по гравию, и вскоре задние огни исчезли вдали. Я сползла по каменной стене и дала волю слезам.

Именно в этот вечер я узнала, что такое колдовская вода.





Глава 23




До встречи с Мэтью я думала, что в моей жизни уже нет места значительным изменениям, и уж точно не предполагала, что таким изменением окажется полуторатысячелетний вампир. Но он как-то умудрился незамеченным проскользнуть в пустой, мне самой неведомый уголок моей души.

А теперь он уехал, и я поняла, как сильно мне его не хватает. Слезы немного смягчали мою решимость не отдавать его без борьбы. Воды все прибывало, и вскоре я уже сидела в луже, которая с каждой минутой становилась все глубже.

Дождя, несмотря на облака, не было – воду источала я сама.

Слезы, вытекая из глаз, неимоверно разбухали и звонко плюхались на камень. С волос тоже стекала вода. Я открыла рот, потому что дышать носом из-за струящихся по лицу потоков было невозможно, и изо рта тоже хлынула соленая струйка.

Сквозь водную пелену на меня смотрели Изабо с Мартой. Марта была мрачна, губы Изабо шевелились, но слова заглушал рев тысячи морских раковин.

Я встала, надеясь, что потоп прекратится, – не тут-то было. «Оставьте меня, пусть вода унесет прочь меня, и мое горе, и память о Мэтью…» Попытка произнести это вызвала новый морской прилив. Я протянула руки, и тут же потекло с кончиков пальцев. Мне вспомнилась материнская рука, простертая к отцу, и напор усилился.

Я утратила всякую власть над тем, что со мной творится. Внезапное появление Доменико напугало меня сильнее, чем я готова была признать; Мэтью уехал; я поклялась драться за него с неизвестным и непонятным врагом. Теперь уже ясно, что его жизнь складывается не из одних домашних радостей – камин, вино и книги. И протекает она не только в лоне семьи. Темные намеки Доменико говорили о вражде, опасностях, смерти.

Я изнемогала, меня заливала вода. Изнеможение это сопровождалось каким-то странным восторгом: во мне, смертной, таилась могущественная стихия, сулившая невообразимую власть. Если отдаться на ее волю, Дианы Бишоп больше не будет. Я стану водой и буду существовать везде и нигде, избавлюсь от тела, от боли.

– Прости меня, Мэтью, – пробулькала я.

Шаг, который сделала ко мне Изабо, отозвался в мозгу громким треском. Я хотела предостеречь ее, но слова потонули в реве прибоя. От моих ног поднялся ветер, превращая потоп в ураган. Я воздела руки к небу, окруженная крутящимся водяным столбом.

Марта схватила Изабо за локоть и что-то ей втолковывала. Та пыталась вырваться, по губам было видно, что она говорит «нет», но Марта не уступала. Изабо покорилась и вдруг запела – завораживая, призывая, возвращая меня в этот мир.

Ветер начал стихать: бешено рвавшийся с флагштока штандарт де Клермонов снова едва колыхался. Неистовые потоки, бьющие из пальцев, превратились сначала в реки, потом в слабые ручейки и наконец иссякли. То же самое происходило с водой, лившейся с волос. Рот вместо прибоя исторг удивленный вздох – только гигантские слезинки, с которых все и началось, еще некоторое время падали из глаз. Вода убегала через отверстия в парапете и с шумом падала на гравий далеко внизу.

Когда она сошла окончательно, я почувствовала себя выдолбленной, как тыква, и окоченевшей. Подкосившиеся колени больно ушиблись о камень.

– Слава богу, – промолвила Изабо. – Мы чуть не потеряли ее.

Они подняли меня, трясущуюся от холода и изнеможения, на ноги и увлекли вниз по лестнице с ошеломительной скоростью. В холле Марта повернула к лестнице в комнаты Мэтью, но Изабо потянула в другую сторону:

– Ко мне ближе.

– Ей будет спокойнее рядом с ним.

Изабо, сердито фыркнув, уступила, но возле винтовой лестницы разразилась гневной тирадой. Столь цветистые фразы плохо сочетались с ее прелестными губками. Она бранила силы природы, вселенную и сынка Мэтью и поминала по матушке строителей башни.

– Я отнесу ее наверх, – заявила она наконец и легко подняла меня, хотя я была значительно крупнее ее самой. – О чем он только думал, закручивая ступени таким винтом? И зачем ему целых два пролета? Ума не приложу.

Марта, приткнув мои мокрые волосы в сгиб ее локтя, пожала плечами:

– Да чтобы труднее было. Он всегда осложнял жизнь и себе, и всем остальным.

Свечи никто не потрудился зажечь, но в камине еще тлел огонь, и спальня не успела остыть. Марта сразу же скрылась в ванной. Услышав шум льющейся воды, я с тревогой уставилась на свои пальцы. Изабо отломила от большого полена щепку, разворошила угли, подкинула дров, засветила той же щепкой с десяток свечей и оглядела меня с головы до ног.

– Он мне никогда не простит, если ты заболеешь.

Ногти у меня опять посинели – не от электричества, а от холода, – пальцы сморщились. Изабо принялась растирать мои руки в ладонях. Я, клацая зубами, отняла их и обхватила себя. Тогда она без церемоний сгребла меня в охапку и отнесла в ванную, где клубился пар.

– В ванну ее! – скомандовала Изабо.

Вдвоем они раздели меня и, ухватив холодными руками под мышки, опустили в горячую воду. Контраст при соприкосновении с моим заледеневшим телом получился такой, что я взвыла и попыталась вылезти.