Ni no sai si ja n’aurai ni quan,

Qu’en lieys es tota le merces

Que-m pot sorzer о decazer.





В песне чувствовались страсть и печаль. Когда Мэтью допел ее, у кровати осталась гореть одна-единственная свеча.

– Что означают эти слова? – Я взяла его за руку.

– «Нет мне ни жизни, ни смерти, ни исцеления, но я не страдаю, пока ее любовь брезжит вдали». – Он наклонился и поцеловал меня в лоб. – «Не знаю, достигну ли цели, ведь и здоровье мое, и болезнь зависят от ее милости».

– Кто ее автор?

Эта песня подходит любому вампиру, подумалось мне.

– Отец посвятил ее Изабо, но лавры пожал другой.

Улыбающийся, веселый Мэтью продолжал напевать, спускаясь по лестнице. Я лежала в его постели одна и смотрела на последнюю догорающую свечу.





Глава 21




Первое, что я увидела утром после душа, был вампир с подносом – Мэтью принес мне завтрак.

– Я сказал Марте, что ты собираешься поработать, – пояснил он, снимая крышку.

– Вы с Мартой меня избалуете. – Я развернула приготовленную на стуле салфетку.

– Вряд ли это получится, с твоим-то характером. – Мэтью поцеловал меня. – Доброе утро. Хорошо спалось?

– Очень. – Я взяла у него тарелку, со стыдом вспоминая, как вчера зазывала его в постель.

Мне до сих пор было немного обидно, что он отверг мое приглашение, но этот сегодняшний поцелуй подтверждал, что наши отношения переросли дружбу и движутся в новом направлении.

После завтрака мы спустились в кабинет, включили компьютеры и взялись за работу. Рядом с моим манускриптом лежал самый обычный английский перевод Вульгаты[44], изданный в девятнадцатом веке.

– Спасибо, – сказала я через плечо, показав на книгу.

– В библиотеке нашел – моя, как видно, тебе не подходит.

– Решительно отказываюсь использовать Библию Гутенберга в качестве справочника, – назидательно, точно какая-нибудь школьная учительница, ответила я.

– Библию я знаю вдоль и поперек – можешь обращаться ко мне.

– Ты тоже не нанимался давать мне справки.

– Ну, как хочешь, – пожал он плечами.

Вскоре я с головой ушла в чтение, анализ текста и записи – только в начале отвлеклась и попросила у Мэтью какой-нибудь груз прижимать страницы. Он нашел мне бронзовую медаль с портретом Людовика XIV и маленькую деревянную ступню – от немецкого ангела, как он сказал. Отдавать их без залога он не хотел, но согласился на несколько поцелуев.

«Aurora Consurgens» – одна из самых замечательных алхимических книг. Мудрость предстает в женском образе, враждующие природные силы примиряются благодаря химии. Текст экземпляра Мэтью почти не отличался от тех «Aurora Consurgens», которые я изучала в Цюрихе, Глазго и Лондоне, но иллюстрации были совершенно другие.

Бурго Ле Нуар была настоящим мастером своего дела, и проявлялось это не только в технике, четкости и красоте рисунка. Она иначе подходила к женским персонажам. В Мудрости, например, сочетались сила и мягкость. На первой картинке, где она укрывала под плащом воплощения семи главных металлов, ее лицо светилось подлинной материнской гордостью.

Две иллюстрации, как и говорил Мэтью, ни в один известный экземпляр не входили. Обе они помещались в заключительной части, где речь шла о химической свадьбе золота и серебра. Первая помещалась рядом со словами, произносимыми женским началом. Обычно женский принцип в алхимии изображали как королеву, одетую в белое и украшенную эмблемой луны (чтобы показать связь с серебром). Бурго преобразила символическую женщину в прекрасную и устрашающую фигуру с серебряными змеями вместо волос и лицом, затененным, как луна во время затмения. Переводя латинский текст с листа, я читала: «Обратись ко мне всем своим сердцем. Пусть темный мой лик не страшит тебя. Солнечный огнь преобразил меня, моря вместили меня, земля подверглась порче из-за меня. Ночь пала на землю, когда я опустилась в топь, и сущность моя была скрыта».

Лунная Королева держала в простертой руке звезду. «Из глубины вод я взывала к тебе, из глубин земли стану взывать к проходящим мимо. Отыщите меня. Узрите меня. И если вы найдете другого, подобного мне, я вручу ему утреннюю звезду».

На лице Лунной Королевы, в полном соответствии с текстом, страх быть отвергнутой смешивался с застенчивой гордостью.

Другая иллюстрация помещалась рядом со словами мужского начала, золотого Короля Солнце. Меня пробрала дрожь при виде тяжелого саркофага с приподнятой крышкой и золотистого тела внутри. Король мирно покоился, смежив веки, и его исполненное надежды лицо наводило на мысль, что ему снится освобождение. «Восстану и отыщу пречистую жену на улицах града. Лик ее прекрасен, тело прекрасней, всего прекраснее одеяние. Она отвалит камень от двери моего гроба и дарует мне крылья голубицы, дабы взмыл я с ней в небеса, в жизнь вечную и вечный покой».

Мне вспомнился серебряный гробик, который Мэтью носил на груди. Я потянулась к Библии.


– Марк 16; Псалмы 55; Второзаконие 32, стих 40, – отрапортовал Мэтью.

– Откуда ты знаешь, что именно я читаю? – Я повернулась на стуле.

– А ты губами шевелишь, – ответил он, не переставая печатать.

Я стиснула губы. Автор использовал все библейские сюжеты, укладывающиеся в алхимическую концепцию смерти и сотворения, перефразировал их и смешал в одну кучу. Я открыла черный с золотым крестом переплет. Евангелие от Марка, 16: 3. «И говорят между собою: кто отвалит нам камень от двери гроба?»

– Нашла? – спросил Мэтью.

– Нашла.

– Хорошо.

После паузы я спросила:

– А где найти стих про утреннюю звезду? – Языческое воспитание порой сильно затрудняло мою работу.

– Откровение 2, стих 28.

– Спасибо.

– Пожалуйста. – Приглушенный смешок.

Я снова углубилась в рукопись.

Проведя два часа над готическим шрифтом, я с большой охотой согласилась на перерыв. В награду Мэтью обещал рассказать, как познакомился с физиологом семнадцатого века Уильямом Гарвеем.

– История не из занимательных, – предупредил он.

– Для тебя, может, и так, но для историка науки? Только через тебя я и могу встретиться с человеком, открывшим, что сердце – это насос.

Солнца мы не видели с самого приезда в Сет-Тур, но нас это не угнетало. Мэтью стал гораздо спокойнее, я, как ни странно, тоже радовалась, что сбежала из Оксфорда. Угрозы Джиллиан, фотография родителей, даже Питер Нокс – все это с каждым часом отступало все дальше.

Мы вышли в сад. Мэтью оживленно рассказывал о своей текущей проблеме: то, что должно было присутствовать в чьем-то анализе крови, почему-то отсутствовало. Он рисовал в воздухе хромосому и показывал, где дефектный участок. Я кивала, не совсем понимая, почему это так важно. Продолжая рассказывать, Мэтью обнял меня за плечи.

За изгородью, у ворот, через которые вчера проезжали, прислонившись к стволу каштана, стоял мужчина в черном. Изящный, словно леопард, – явно вампир.

Мэтью отодвинул меня назад, себе за спину.

Незнакомец двинулся к нам. То, что он вампир, больше не оставляло сомнений: неестественно белая кожа и огромные темные глаза. Кожаный пиджак, джинсы и ботинки – все черное – подчеркивали это еще сильнее: он, как видно, не боялся выделиться в толпе. Ангельское лицо, обрамленное длинными темными вьющимися волосами, портило хищное, как у волка, выражение. Меньше ростом и субтильнее Мэтью, он излучал силу даже на расстоянии. От его взгляда у меня под кожей разлился холод.

– Доменико, – спокойно, но чуть громче обычного произнес Мэтью.

– Мэтью, – с неприкрытой ненавистью откликнулся тот.

– Сколько лет. – По тону Мэтью можно было предположить, что этот вампир бывает здесь чуть ли не каждый день.

– Где же это было, в Ферраре? Мы оба боролись с папой, хотя, помнится, по разным причинам. Я пытался спасти Венецию, а ты – тамплиеров.

– Кажется, да, – кивнул Мэтью, не сводя с него взгляда.

– А после этого ты, друг мой, исчез куда-то. Сколько приключений мы пережили вместе, и на море, и в Святой земле. Да и в Венеции для таких, как ты, всегда было полно всевозможных развлечений. – Доменико с показной скорбью покачал головой. Итальянец, конечно же, – или кощунственный гибрид черта с ангелом. – Отчего ты ни разу не навестил меня, следуя из Франции в другую берлогу?

– Если я чем-то невольно тебя обидел, не стоит вспоминать об этом столь долгое время спустя.

– Возможно, но одно осталось неизменным за все эти годы: если где-то смута, ищи де Клермона. А это, должно быть, та самая колдунья, о которой я столько слышал. – Он бросил на меня алчный взгляд.

– Вернись в дом, Диана, – приказал Мэтью.

Я остро чувствовала опасность, но медлила, не желая оставлять его одного.

– Ступай! – бросил он еще резче.

Непрошеный гость улыбнулся, глядя куда-то поверх моего плеча. Сзади повеяло холодом, и твердые ледяные пальцы взяли меня под локоть.

– Доменико, – пропела мелодичным голосом Изабо. – Нежданно-негаданно.

– Рад видеть вас в столь добром здравии, госпожа моя, – поклонился итальянец. – Как вы узнали?

– По запаху, – презрительно молвила Изабо. – Ты явился без приглашения ко мне в дом – что сказала бы твоя мать о таком поведении?

– Будь она жива, мы спросили бы, – с плохо скрываемой злобой проговорил Доменико.