– Посмотри вниз, – предложил он.

Носки моих туфель болтались в нескольких дюймах над полом. Я осталась висеть в воздухе, даже когда Мэтью меня отпустил.

Вместе с осознанием этого ко мне вернулся и вес. Мэтью ухватил меня за локти, не дав рухнуть на пол.

Марта, сидевшая у огня, замурлыкала какой-то напев. Изабо резко обернулась к ней и прищурилась. Мэтью улыбался мне, я осваивалась с новыми ощущениями. Пол словно ожил – как будто тысячи крохотных ручонок шевелились под моими подошвами, готовые поймать меня или снова подкинуть вверх…

– Ну что, понравилось? – спросил Мэтью, когда Марта допела.

– Да, – засмеялась я, подумав немного.

– На это я и надеялся. Может, теперь перестанешь жмуриться, когда ездишь верхом.

Он обнял меня. От него так и веяло счастьем и будущим, полным возможностей.

Теперь уже Изабо запела Мартину песню:

Видя, как она в танце плывет,

Скажет всякий, что равных ей нет.

О, плыви, королева моя!

Прочь, завистники, прочь с моих глаз,

Мы хотим танцевать вдвоем,

Танцевать всю ночь напролет.





– «Прочь, завистники, прочь с моих глаз, – эхом повторил Мэтью, – мы хотим танцевать вдвоем».

– С тобой хоть сейчас, – опять засмеялась я, – но другим кавалерам придется подождать, пока я не пойму, отчего вдруг начала порхать.

– Ты парила, а не порхала, – уточнил Мэтью.

– Называй как хочешь, но с незнакомцами лучше этого не проделывать.

– Согласен.

Марта пересела в кресло рядом с Изабо. Мы с Мэтью, все еще держась за руки, тоже уселись.

– У нее это впервые? – спросила Изабо с искренним недоумением.

– Диана пользуется магией лишь в мелочах…

– Она очень сильна. Колдовская кровь поет в ее жилах. Ей далеко не одни мелочи по плечу.

– Это ее дело, – нахмурился Мэтью.

– Что за ребячество! Пора повзрослеть, Диана, пора взять на себя ответственность за свою истинную природу. А ты, Матье де Клермон, не рычи на меня! Ей нужно это услышать.

– Ты не вправе указывать ей, что делать.

– Как и ты.

– Прошу прощения! – (Оба де Клермона, привлеченные резким тоном, уставились на меня.) – Я, конечно, сама решу, пользоваться мне магией или нет, – продолжала я, обращаясь к Изабо, – но игнорировать ее больше нельзя – она так и выплескивается наружу. Мне, самое малое, нужно научиться как-то ее контролировать.

Изабо и Мэтью, не сводя с меня взглядов, кивнули – сначала она, потом он.

Мы сидели долго, пока в камине не прогорели дрова. Мэтью и Марту пригласил танцевать; оба они, вспоминая другие ночи у других очагов, то и дело принимались напевать. Я больше не танцевала, и Мэтью на меня не давил.

– Пойду уложу ту единственную, которая не может обходиться без сна, – заявил он под конец вечера.

Я поднялась вслед за ним, одергивая помятые брюки.

– Спокойной ночи, Изабо, спокойной ночи, Марта. Спасибо за чудесный ужин и удивительный вечер.

Марта улыбнулась в ответ, Изабо тоже попыталась, но вышла не улыбка, а скорее гримаса.


Мэтью пропустил меня вперед и поддерживал за талию, пока мы поднимались по лестнице.

– Я еще почитаю немного, – сказала я в кабинете.

Вампир стоял так близко, что я слышала его слабое прерывистое дыхание. Он взял в ладони мое лицо:

– Чем ты околдовала меня? Дело не только в глазах – хотя от них у меня в голове мутится – и не в том, что ты пахнешь медом.

Он уткнулся мне в шею, зарылся пальцами в волосы, прижал к себе мои бедра.

Наши тела слились так, будто я была создана для него.

– Всему виной твое бесстрашие, – шептал он, – и бессознательная плавность движений, и то, как ты светишься, когда размышляешь о чем-то – или когда летаешь.

Я запрокинула шею, подставляя себя его ласкам. Палец Мэтью обвел мои губы.

– Ты морщишь губы, когда спишь, знаешь? То ли сны тебе не нравятся, то ли ты хочешь, чтобы тебя кто-то поцеловал. Второе мне больше нравится. – С каждым словом он все больше офранцуживался.

Внизу ощущалось присутствие сердитой Изабо с ее острым вампирским слухом. Я попыталась отстраниться. Получилось неубедительно, и объятия Мэтью стали еще крепче.

– Мэтью, твоя мать…

Он не дал мне договорить, прижавшись своими губами к моим. Ощущая сладкий зуд не только в руках, но и во всем теле, я ответила на поцелуй. Мне казалось, что я попеременно взлетаю и падаю, и непонятно было, где кончаюсь я и начинается Мэтью. Он целовал мои щеки, веки, а когда коснулся уха, я приглушенно ахнула, и вампир с улыбкой снова приник к моим губам.

– Губы у тебя как маки, а волосы точно дышат…

– Нашел чем восхищаться, с твоей-то гривой. – Я запустила пальцы в его шевелюру. – У Изабо и у Марты волосы как шелк, а у меня как солома, пестрые и непослушные.

– За это я их и люблю. – Мэтью осторожно высвободился. – Они несовершенны, как сама жизнь, не то что вампирские. Хорошо, что ты не вампир, Диана.

– Хорошо, что ты вампир, Мэтью.

По его глазам пробежала мимолетная тень.

– Мне нравится твоя сила, – сказала я, целуя его так же пылко. – Твой ум. И даже иногда твои начальственные замашки. А больше всего, – я потерлась носом о его нос, – то, как ты пахнешь.

– Правда?

– Правда. – Я ткнулась носом в ямку между его ключицами – самое аппетитное местечко.

– Поздно уже. – Он неохотно разжал объятия. – Тебе нужен отдых.

– Пойдем со мной.

Он удивленно раскрыл глаза, а я покраснела.

Мэтью приложил мою руку к своему сердцу, которое отбило один сильный удар.

– Я поднимусь, но не останусь. У нас много времени впереди. И месяца не прошло, как мы познакомились, – не будем спешить.

Вампир – он и есть вампир.

Видя, что я приуныла, он снова поцеловал меня и сказал:

– Это тебе на будущее.

Я предпочла бы настоящее, но мои губы, попеременно леденеющие и вспыхивающие огнем, заставили усомниться в собственной готовности.

В спальне горели свечи и было тепло. Оставалось загадкой, когда Марта успела сменить столько свечей и как добилась, чтобы они горели до позднего часа, но я ей была благодарна вдвойне, поскольку ни одной розетки в комнате не имелось.

Пока я переодевалась в ванной за неплотно прикрытой дверью, Мэтью строил планы на завтра: работа и долгая прогулка пешком и верхом.

Я на все согласилась, благо работе уделялось первое место. Мне не терпелось получше рассмотреть рукопись.

Потом я забралась в кровать, а Мэтью укрыл меня и стал гасить свечи. Комната постепенно погружалась в темноту.

– Спой мне, – попросила я, глядя, как бесстрашно мелькают в огне его длинные пальцы. – Что-нибудь старинное, Мартино. – Ее пристрастие к любовным песням от меня не укрылось.

Он помолчал немного, продолжая свое занятие, и запел глубоким баритоном:

Ni muer ni viu ni no guaris,

Ni mal no-m sent e si l’ai gran,

Quar de s’amor no suy devis,