«Давай я возьму твой зонтик».

«У меня его нет».

«Ты с ума сошла? Что значит, у тебя его нет?»

«У меня его нет, Мариса. Я живу в деревне, и птицы ничего не делают. Это только в городе люди становятся параноиками».

«Поторопись и заходи в дом».

Сестра заталкивает его в дом и оглядывается по сторонам. Она беспокоится, что соседи увидят ее брата без зонта.

Он знает, что за этим последует ритуал разговора о пустяках, во время которого Мариса намекает, что не может взять на себя ответственность за их отца, а он говорит, что ей не стоит беспокоиться, и видит двух незнакомцев, которые являются ее детьми, и она сбрасывает вину на полгода, пока все не повторится.

Они идут на кухню.

«Как дела, Маркитос?»

Он ненавидит, когда она называет его Маркитос. Она делает это, чтобы выразить толику привязанности, которой не чувствует.

«Я в порядке».

«Немного лучше?»

В ее глазах жалость и снисходительность. Только так она смотрела на него с тех пор, как он потерял сына.

Он не отвечает, ограничиваясь тем, что прикуривает сигарету.

«Прости, но не здесь, ладно? Ты наполнишь дом запахом дыма».

Слова его сестры накапливаются одно на другом, как папки, наваленные на папки внутри папок. Он тушит сигарету.

Он хочет уйти.

«Еда готова. Я просто жду вестей от Эстебана».

Эстебан – муж его сестры. Всякий раз, когда он думает о своем шурине, он видит сгорбленного человека с лицом, полным противоречий, и полуулыбкой, которая пытается их скрыть. Он считает Эстебана человеком, попавшим в ловушку обстоятельств, жены, которая является памятником глупости, и жизни, о выборе которой он сожалеет.

«О, Эстебан только что перезвонил мне. Очень жаль. У него много работы, и он не сможет приехать».

«Ничего страшного».

«Дети скоро вернутся из школы».

Дети его сестры. Их двое. Он думает, что ее никогда особо не интересовало материнство, что она родила детей, потому что это одна из тех вещей, которые ты должен сделать в жизни, как устроить вечеринку в свой пятнадцатый день рождения, выйти замуж, отремонтировать дом и есть мясо.

Он ничего не говорит, потому что ему неинтересно их видеть. Она подает ему лимонад с мятой и ставит тарелку под стакан. Он делает глоток и ставит ее обратно. У лимонада искусственный вкус.

«Как дела, Маркитос? Правда.»

Она едва касается его руки и наклоняет голову, сдерживая жалость, которую чувствует, хотя и не полностью, потому что хочет, чтобы он ее заметил. Он смотрит на пальцы, которые она положила поверх его руки, и думает, что совсем недавно эта рука схватила Спанель за загривок.

«Я в порядке».

«Как это возможно, что у тебя нет зонтика?».

Он слегка вздыхает и думает о том, что опять начнется спор, который они ведут каждый год.

«Мне он не нужен. Он никому не нужен».

«Он нужен всем. Есть районы, где нет защитных крыш. Ты хочешь, чтобы тебя убили?»

«Мариса, ты серьезно думаешь, что если птица нагадит тебе на голову, ты умрешь?».

«Да».

«Я повторюсь, Мариса, в деревне, на заводе, никто не пользуется зонтиком, никому даже в голову не придет им воспользоваться. Разве не логичнее считать, что если тебя укусит комар, который до тебя мог укусить животное, то ты можешь заразиться вирусом?».

«Нет, потому что правительство говорит, что с комарами нет никакого риска».

«Правительство хочет манипулировать вами, это единственная причина его существования».

«Здесь все пользуются зонтиком, когда выходят на улицу. Это логично».


«Вы когда-нибудь задумывались о том, что, возможно, индустрия зонтиков увидела возможность, и правительство в нее влезло?».

«Ты всегда думаешь, что есть какой-то заговор, когда его нет».

Он слышит, как она постукивает ногой по полу. Медленно, почти не издавая ни звука, но он знает, что его сестра достигла своего предела, что она не способна обсуждать эту тему дальше, больше всего потому, что она не думает сама. Именно поэтому она не может долго отстаивать свою точку зрения.

«Давай не будем спорить, Маркитос».

«Хорошо.»

Она перебирает пальцами виртуальный экран на кухонном столе. В меню появляется фотография ее детей. Она прикасается к ней, и появляется окно. В нем показаны двое ее детей, почти подростков, идущих по улице с воздушными зонтиками.

«Как долго вы еще будете?»

«Мы почти пришли».

Она закрывает виртуальный экран и нервно смотрит на брата. Она не знает, о чем говорить.

«Эти зонтики подарили бабушка с дедушкой, ты не представляешь, как они балуют детей. Они просили их много лет, но они такие дорогие. Кому придет в голову сделать зонтик с воздушным пропеллером? Но дети счастливы, им завидуют все их одноклассники».

Он ничего не говорит и смотрит на фоторамку на стене кухни. В рамке проецируются изображения дешевых натюрмортов. Фрукты в корзинах, апельсины на столе, серия неподписанных рисунков. Рядом с рамкой он видит таракана на стене. Таракан сползает на столешницу и исчезает за тарелкой с хлебом.

«Дети просто обожают эту виртуальную игру, которую им подарили бабушка с дедушкой. Она называется «Мой настоящий питомец».

Он ни о чем ее не спрашивает. Слова его сестры пахнут задержанной влажностью, заточением, сильным холодом. Она продолжает говорить.

«Ты создаешь свое собственное животное и можешь гладить его, играть с ним, кормить его. Моя белая ангорская кошка по имени Миши. Но она еще котенок, потому что я не хочу, чтобы она становилась больше. Я предпочитаю маленьких кошек, как и все».

Он никогда не любил кошек. Или маленьких кошек. Он делает глоток лимонада, скрывая свое отвращение, и смотрит, как меняются изображения в рамке. Натюрморт мелькает, а затем становится пиксельным. Рамка становится черной.

«Дети создали дракона и единорога. Но мы знаем, что скоро им это надоест, так же как и Боби, который был роботом-собакой, которого мы им купили. Мы так долго копили деньги, и через несколько месяцев он им надоел. Боби стоит в гараже, выключенный. Он действительно хорошо сделан, но это не то же самое, что настоящая собака».

Его сестра всегда старается, чтобы он понимал, что у них нет много денег, что их жизнь аскетична. Он знает, что это неправда, но ему все равно, и он не держит зла, потому что она ничего, ни копейки, не вкладывает в уход за их отцом.

«Я приготовила для тебя теплый салат с овощами и рисом. Ты не против?»

«Да».

Он замечает дверь возле раковины, которую он не помнит. Такие двери встречаются в домах, которые поднимают голову. Он может сказать, что она новая и ею не пользовались. За дверью – холодная комната. Теперь он понимает, зачем сестра пригласила его к себе. Она собирается попросить у него головы по хорошей цене, чтобы вырастить их.

Они слышат звуки с улицы, и в комнату заходят дети.





20




Дети – близнецы. Девочка и мальчик. Они почти не разговаривают, а когда разговаривают, то только шепотом, используя секретные коды и слова со значениями, которые только подразумеваются. Он смотрит на них так, словно они – странное животное, состоящее из двух отдельных частей, управляемых единым разумом. Его сестра настаивает на том, чтобы называть их «дети», в то время как все остальные называют их «близнецы». Его сестра и ее идиотские правила.

Близнецы садятся за обеденный стол, не поздоровавшись.

«Вы не поздоровались с дядей Маркитосом».

Он встает из-за кухонного стола и медленно идет в столовую. Он хочет, чтобы формальности закончились, чтобы этот обязательный визит закончился как можно скорее.

«Привет, дядя Маркитос».

Они говорят это в унисон, механически, подражая роботу. Они сдерживают смех, который отражается в их глазах. Они смотрят на него, не мигая, ожидая реакции. Но он садится на стул и наливает себе воды, не обращая на них никакого внимания.

Его сестра подает еду, ничего не замечая. Она забирает у него стакан с водой и заменяет его лимонадом. «Ты забыл это на кухне, Маркитос. Я приготовила его специально для тебя».

Хотя близнецы не идентичны, их герметичная и непоколебимая связь придает им зловещую атмосферу. Бессознательные жесты, которые дублируются, одинаковые взгляды, пакты молчания заставляют других чувствовать себя неловко. Он знает, что у них есть тайный язык, который вряд ли сможет расшифровать даже его сестра. Слова, которые понимают только они двое, превращают других в иностранцев, чужаков, делают их неграмотными. Дети его сестры – тоже клише: злые близнецы.

Сестра подает ему еду без мяса. Она холодная. Без вкуса.

«Вкусно?»

«Да».

Близнецы едят особые почки, приготовленные с лимоном и травами, картофель а-ля провансаль и горох. Они смакуют мясо и с любопытством смотрят на него. Он видит, как мальчик, Эстебансито, делает жест девочке, Мару. Он всегда смеется при мысли о том, в какой катастрофической дилемме оказалась бы его сестра, если бы у нее родились две девочки или два мальчика. Называть детей в честь родителей – значит лишать их индивидуальности, напоминать им, кому они принадлежат.