Первое, о чем он думает, это о лекарстве, которое они хранили в холодильнике. Как они принесли его домой в специальном контейнере, заботясь о том, чтобы не нарушить холодную цепочку, с надеждой, в глубоком долгу. Он думает о том, как она впервые попросила его сделать ей укол в живот. Она сделала их миллионы, триллионы, бесчисленное количество инъекций, но она хотела, чтобы он открыл ритуал, положил начало всему этому. Его рука немного дрожала, потому что он не хотел, чтобы было больно, но она сказала: «Давай, дорогой, просто введи иглу, давай, ты справишься, ничего страшного». Она схватилась за складку на животе, и он ввел иглу, было больно, лекарство было холодным, и она почувствовала, как оно вошло в ее тело, но она скрыла это с улыбкой, потому что это было началом возможности, будущего.
Слова Сесилии были подобны реке огней, воздушному потоку, светящимся светлячкам. Она говорила ему, когда они еще не знали, что им придется прибегнуть к лечению, что хочет, чтобы у их детей были его глаза, но ее нос, его рот, но ее волосы. Он смеялся, потому что смеялась она, и вместе с их смехом исчезали и его отец, и дом престарелых, и перерабатывающий завод, и головы, и кровь, и резкие удары электрошокеров.
Другой образ, который возникает перед ним, как взрыв, - это лицо Сесилии, когда она открыла конверт и увидела результаты теста на антимюллеров гормон. Она не понимала, как число может быть таким низким. Она смотрела на лист бумаги, не в силах говорить, пока очень медленно не сказала: «Я молода, я должна производить больше яйцеклеток». Но она была в замешательстве, потому что как медсестра она знала, что молодость ничего не гарантирует. Она посмотрела на него, ее глаза просили о помощи, а он взял у нее бумажку, сложил ее, положил на стол и сказал, чтобы она не волновалась, что все будет хорошо. Она начала плакать, а он просто обнял ее, поцеловал в лоб и лицо и сказал: «Все будет хорошо», хотя знал, что это не так.
После этого были еще уколы, таблетки, некачественные яйцеклетки, туалеты и экраны с голыми женщинами на них, и давление, чтобы наполнить пластиковый стаканчик, крещения, на которых они не присутствовали, вопрос: «Так когда же появится первый ребенок? «, повторяющийся до бесконечности, операционные, в которые его не пускали, чтобы он мог взять ее за руку и она не чувствовала себя такой одинокой, еще больше долгов, чужие дети, дети тех, кто мог, задержка жидкости, перепады настроения, разговоры о возможности усыновления, звонки в банк, детские дни рождения, от которых они хотели сбежать, еще больше гормонов, хроническая усталость и еще больше неоплодотворенных яйцеклеток, слезы, обидные слова, Дни матери в тишине, надежда на эмбрион, список возможных имен, Леонардо, если мальчик, Ария, если девочка, тесты на беременность, беспомощно выброшенные в мусорное ведро, ссоры, поиск донора яйцеклетки, вопросы о генетической идентичности, письма из банка, ожидание, страхи, признание того, что материнство – это не вопрос хромосом, ипотека, беременность, роды, эйфория, счастье, смерть.
17
Он возвращается домой поздно.
Когда он открывает дверь в сарай, он видит самку, свернувшуюся калачиком и спящую. Он меняет ей воду и заменяет корм. Она просыпается от звука удара сбалансированного корма о металлическую миску. Она не подходит ближе и смотрит на него в страхе.
Ее нужно помыть, думает он, но не сейчас, не сегодня. Сегодня у него есть дела поважнее.
Выходя, он оставляет дверь сарая открытой. Самка медленно следует за ним. Веревка останавливает ее у входа.
Вернувшись в дом, он идет прямо в комнату сына. Он берет раскладушку и выносит ее во двор. Затем он берет топор и керосин из сарая. Самка стоит на ногах и наблюдает за ним.
Он стоит рядом с раскладушкой, парализованный, посреди ночи, наполненной звездами. Небесные огни во всей их ужасающей красоте подавляют его. Он идет в дом и открывает бутылку виски.
Теперь он снова рядом с койкой. Слез нет. Он смотрит на нее и делает глоток из бутылки. Он берется за топор, чувствуя необходимость разрушить кровать. Разбивая ее на куски, он вспоминает крошечные ножки Лео в своих руках сразу после его рождения.
После этого он обливает кроватку керосином и зажигает спичку. Он делает еще один глоток. Небо похоже на неподвижный океан.
Он смотрит, как исчезают рисунки, нарисованные от руки. Обнимающиеся медведь и утка горят, теряют форму, испаряются.
Женщина наблюдает за ним. Он видит ее там. Кажется, она очарована огнем. Он заходит в сарай, и она в испуге сворачивается калачиком. Он остается на ногах, покачиваясь. Самка дрожит. А если он уничтожит и ее? Она его, он может делать все, что захочет. Он может убить ее, зарезать, заставить страдать. Он поднимает топор. Молча смотрит на нее. Эта самка – проблема. Он поднимает топор. Затем подходит ближе и перерезает веревку.
Он выходит и ложится в траву под тишину небесных огней, их миллионы, застывших, мертвых. Небо сделано из стекла, стекла непрозрачного и твердого. Луна кажется странным богом.
Его больше не волнует, сбежит ли самка. Его больше не волнует, вернется ли Сесилия.
Последнее, что он видит, это дверь в сарай и самку, ту женщину, которая смотрит на него. Кажется, что она плачет. Но она никак не может понять, что происходит, она не знает, что такое койка. Она ничего не знает.
Когда остаются только угли, он уже спит в траве.
18
Он открывает глаза, затем снова закрывает их. Свет причиняет боль. Его голова раскалывается. Ему жарко. В правом виске колющая боль. Он лежит неподвижно, пытаясь вспомнить, почему он снаружи. Затем в его сознании появляется смутный образ. Камень в его груди. Это и есть образ. Это сон, который он видел. Он садится с закрытыми глазами. Он пытается открыть их, но не может. Несколько секунд он неподвижен, его голова покоится на коленях, руки обхватывают их. Его разум пуст, пока он не вспоминает сон с ужасающей ясностью.
Он голый и входит в пустую комнату. Стены испачканы влагой и чем-то коричневым, что может быть кровью. Пол грязный и разбитый. Его отец стоит в углу, сидя на деревянной скамье. Он голый и смотрит в пол. Он пытается подойти к отцу, но не может сдвинуться с места. Он пытается позвать его, но не может говорить. В другом углу волк ест мясо. Всякий раз, когда он смотрит на волка, животное поднимает голову и рычит. Он обнажает клыки. Волк ест что-то движущееся, живое. Он присматривается. Это его сын, который плачет, но не издает ни звука. Он впадает в отчаяние. Он хочет спасти младенца, но тот неподвижен, немой. Он пытается кричать. Отец встает и ходит кругами по комнате, не глядя на него, не глядя на внука, которого волк разрывает на куски. Он плачет, но слезы не падают, он кричит, хочет вылезти из своего тела, но не может. Появляется человек с пилой. Мужчина может быть Мансанильо, но он не видит его лица. Оно размыто. На крыше висит свет, солнце. Солнце движется, создавая эллипс желтого света. Он перестает думать о своем сыне, как будто его никогда не было. Человек, который мог бы быть Мансанильо, разрезает ему грудь. Он ничего не чувствует. Просто проверяет, хорошо ли выполнена работа. Он передает Мансанильо поздравительное рукопожатие. Входит Серхио и внимательно смотрит на него. Кажется, что он глубоко сосредоточен. Ничего не говоря ему, Серхио наклоняется и тянется к его груди. Он осматривает ее, шевелит пальцами, копается в ней. Серхио вынимает сердце. Он съедает кусочек. Кровь вытекает изо рта Серхио. Сердце еще бьется, но Серхио бросает его на землю. Пока он раздавливает его, Серхио говорит ему на ухо: «Нет ничего хуже, чем не иметь возможности видеть себя». В комнату входит Сесилия с черным камнем. Ее лицо – лицо Спанель, но он знает, что это она. Она улыбается. Солнце движется быстрее. Эллипс становится больше. Камень сияет. Он бьется. Волк воет. Его отец садится и смотрит в пол. Сесилия еще больше раскрывает его грудь и кладет в нее камень. Она прекрасна, он никогда не видел ее такой сияющей. Она отворачивается, он не хочет, чтобы она уходила. Он пытается позвать ее, но не может. Сесилия радостно смотрит на него, берет дубинку и бьет его прямо в середину лба. Он падает, но пол разверзается, и он продолжает падать, потому что камень в его груди погружает его в белую бездну.
Он поднимает голову и открывает глаза. Потом снова закрывает их. Он никогда не помнит свои сны, не с такой ясностью. Он закладывает руки за шею. Это был всего лишь сон, думает он, но чувство нестабильности проникает в него. Архаичный страх.
Он смотрит в одну сторону и видит пепел от койки. Он смотрит на другую сторону и видит самку, лежащую очень близко к его телу. Он встает, но неустойчиво стоит на ногах и садится обратно. Мысли приходят быстро: Что я сделал? Почему она свободна? Почему она не убежала? Что она делает рядом со мной?
Самка свернулась калачиком во сне. Она выглядит умиротворенной. Ее белая кожа блестит на солнце. Он подходит к ней, хочет прикоснуться к ней, но она слегка вздрагивает, словно во сне, и он убирает руку. Он смотрит на ее лоб, где у нее клеймо. Это символ собственности, ценности.
Он смотрит на ее прямые волосы, которые еще не остригли и не продали. Они длинные и грязные.
В этом существе, не способном говорить, есть какая-то чистота, думает он, проводя пальцем по контуру ее плеча, руки, бедра, ноги, пока не доходит до ступней. Он не прикасается к ней. Его палец проходит в сантиметре над ее кожей, в сантиметре над инициалами, FGP, разбросанными по всему ее телу. Она великолепна, думает он, но ее красота бесполезна. Она не станет вкуснее оттого, что красива. Эта мысль не удивляет его, он даже не задерживается на ней. Так он думает всякий раз, когда на перерабатывающем заводе замечает какую-нибудь голову. Странная женщина, которая выделяется среди многих, проходящих через это место каждый день.
Он ложится очень близко к ней, но не прикасается к ней. Он чувствует тепло ее тела, ее медленное и неторопливое дыхание. Он придвигается чуть ближе и начинает дышать в ее ритме. Медленно, еще медленнее. Он чувствует ее запах. У нее сильный запах, потому что она грязная, но ему это нравится, он думает о пьянящем аромате жасмина, диком и резком, ярком. Его дыхание учащается. Что-то в этом возбуждает его, эта близость, эта возможность.
Он резко встает. Женщина просыпается от неожиданности и смотрит на него в замешательстве. Он берет ее за руку и ведет в сарай, не насильно, но решительно. Затем он закрывает дверь и идет в дом. Он быстро принимает душ, чистит зубы, одевается, принимает два аспирина и садится в машину.
Сегодня у него выходной, но он едет в город, не думая, не останавливаясь.
Когда он приезжает к мясникам Спанель, еще очень рано, и магазин еще не открыт. Но он знает, что она там спит. Он звонит в колокольчик, и Эль Перро открывает дверь. Он отталкивает помощника, не поздоровавшись, и направляется прямо в комнату в задней части. Он закрывает дверь. Запирает ее на ключ.
Спанель стоит рядом с деревянным столом. Она явно расслаблена, как будто ждала его. В ее руке нож, и она режет руку, висящую на крюке. Она выглядит очень свежей, как будто она оторвала ее несколько секунд назад. Рука не с завода по переработке, потому что ее не обескровили и не раздели. Кровь есть на столе и на полу. Капли падают медленно. Образуется лужа, и единственный звук в комнате – это звук крови, брызгающей со стола на пол.
Он движется к Спанель, как будто собирается что-то сказать, но проводит рукой по ее волосам и хватает ее за шею. Он силой удерживает ее на месте и целует ее. Сначала это хищный поцелуй, полный ярости. Она пытается сопротивляться, но лишь немного. Он стягивает с нее окровавленный фартук и снова целует ее. Он целует ее так, словно хочет сломать, но движется медленно. Он расстегивает ее рубашку, покусывая ее шею. Она выгибает спину, дрожит, но не издает ни звука. Он поворачивает ее лицом к столу и толкает на него. Затем он спускает брюки и спускает ее нижнее белье. Она тяжело дышит, ждет, но он решает заставить ее страдать, он хочет войти в нее за холодом ее резких слов. Спанель смотрит на него, умоляя, почти умоляя, но он не обращает на нее внимания. Он подходит к другому концу стола, хватает ее за волосы и заставляет расстегнуть молнию ртом. Кровь, капающая из руки, попадает прямо на край стола, между ее губами и его промежностью. Он снимает ботинки, джинсы, а затем рубашку. Обнаженный, он подходит к столу. Кровь капает на него, пачкает его. Он показывает ей, где чистить, там, где плоть твердая. Она повинуется и лижет его. Сначала осторожно, потом отчаянно, как будто крови, запятнавшей все вокруг, недостаточно и ей нужно больше. Он хватает ее за волосы с большей силой и просит замедлиться. Она повинуется.
Он хочет, чтобы она закричала, чтобы ее кожа перестала быть неподвижным и пустым морем, чтобы ее слова раскололись, растворились.
Он возвращается на другой конец стола. Он снимает с нее брюки, срывает нижнее белье и раздвигает ее ноги. Затем он слышит звук и видит Эль Перро, который заглядывает через окно в двери. Молодец, думает он, выполняя свою роль верного животного, покорного слуги, защищающего своего хозяина. Он получает удовольствие от слепого взгляда Эль Перро, от того, что тот может напасть раз и навсегда.
Затем он делает толчок. Только один раз, точно. Она молчит, дрожит, сдерживает себя. Кровь продолжает капать со стола.
Эль Перро пытается открыть дверь. Она заперта. Ярость мужчины видна, ощутима. В глазах Эль Перро видны клыки, он видит их и наслаждается отчаянием мужчины. Он продолжает смотреть на Эль Перро и дергает Спанель за волосы. Она молча царапает когтями по столу, под ногти попадает кровь.
Он разворачивает Спанель и делает несколько шагов назад. Потом смотрит на нее. Он садится на стул, а она движется к нему, останавливается прямо над его ногами. И вдруг он встает на ноги, стул падает на пол. Он поднимает ее и прижимает своим телом к одной из стеклянных дверей. По другую сторону от нее – руки, ноги, мозг. Она целует его мучительно, торжественно.
Спанель обхватывает его ногами за талию и цепляется руками за его шею. Он сильнее прижимает ее к стеклу. Затем он проникает в нее, захватывает ее лицо и смотрит ей прямо в глаза. Он двигается медленно, не отводя взгляда. Она начинает неистовствовать, трясет головой, хочет вырваться. Но он не позволяет ей этого сделать. Он чувствует ее неровное дыхание, она почти в агонии. Когда она перестает извиваться, он проводит рукой по ее коже, целует ее и продолжает медленно двигаться. В этот момент Спанель кричит, она кричит так, словно мир не существует, она кричит так, словно слова разделились на две части и потеряли всякий смысл, она кричит так, словно под этим адом есть другой ад, из которого она не хочет выбираться.
Он одевается, а Спанель, все еще голая, сидит на стуле и курит. Она улыбается, показывая все свои зубы.
Эль Перро все еще смотрит в окно. Спанель знает, что он там, по ту сторону двери, но не обращает на него внимания.
Он уходит, не попрощавшись.
19
Он садится в машину и закуривает сигарету. Но прежде чем он заводит двигатель, у него звонит телефон. Это его сестра.
«Алло.»
«Привет, Маркос. Где ты? Я вижу здания. Ты в городе?»
«Да. Мне нужно было выполнить кое-какие поручения».
«Тогда почему бы тебе не зайти ко мне на обед».
«Я не могу, мне нужно идти на работу».
«Маркос, я прекрасно знаю, что сегодня у тебя выходной». Мне сказала женщина, которая отвечала по телефону на заводе. Я не видела тебя целую вечность».
Он предпочел бы увидеть свою сестру, чем вернуться домой к женщине.
«Я приготовлю особые почки в маринаде из лимона и трав. Ты будешь слизывать его с пальцев».
«Я не буду есть мясо, Мариса».
Его сестра смотрит на него с удивлением и некоторым подозрением.
«Ты ведь теперь не один из этих веганоидов?».
«Это по состоянию здоровья, мой врач посоветовал мне перестать есть мясо. Это только на время».
«Все в порядке? Не пугай меня, Маркос».
«Ничего серьезного. У меня немного повышен холестерин, вот и все».
«Хорошо, я что-нибудь придумаю. Но приходи, я хочу тебя видеть».
Это не по состоянию здоровья. После смерти сына он так и не вернулся к мясной пище.
Перспектива увидеть сестру тяготит его. Посещение ее – это поручение, которое нужно выполнить, когда у него нет другого выбора. Он не знает, кто его сестра.
Он медленно едет по городу. Вокруг есть люди, но он кажется пустынным. Это не только потому, что население сократилось. С тех пор как уничтожили животных, в городе воцарилась тишина, которую никто не слышит, но она есть, она всегда звучит по всему городу. Это пронзительная тишина, которая видна на лицах людей, в их жестах, в том, как они смотрят друг на друга. Как будто жизнь всех людей замерла, как будто они ждут, когда закончится этот кошмар.
Он подъезжает к дому своей сестры и выходит из машины. Немного успокоившись, он звонит в дверь.
«Привет, Маркитос!»
Слова его сестры похожи на коробки, заполненные чистой бумагой. Она обнимает его, прихрамывая, быстро.
Слова Сесилии были подобны реке огней, воздушному потоку, светящимся светлячкам. Она говорила ему, когда они еще не знали, что им придется прибегнуть к лечению, что хочет, чтобы у их детей были его глаза, но ее нос, его рот, но ее волосы. Он смеялся, потому что смеялась она, и вместе с их смехом исчезали и его отец, и дом престарелых, и перерабатывающий завод, и головы, и кровь, и резкие удары электрошокеров.
Другой образ, который возникает перед ним, как взрыв, - это лицо Сесилии, когда она открыла конверт и увидела результаты теста на антимюллеров гормон. Она не понимала, как число может быть таким низким. Она смотрела на лист бумаги, не в силах говорить, пока очень медленно не сказала: «Я молода, я должна производить больше яйцеклеток». Но она была в замешательстве, потому что как медсестра она знала, что молодость ничего не гарантирует. Она посмотрела на него, ее глаза просили о помощи, а он взял у нее бумажку, сложил ее, положил на стол и сказал, чтобы она не волновалась, что все будет хорошо. Она начала плакать, а он просто обнял ее, поцеловал в лоб и лицо и сказал: «Все будет хорошо», хотя знал, что это не так.
После этого были еще уколы, таблетки, некачественные яйцеклетки, туалеты и экраны с голыми женщинами на них, и давление, чтобы наполнить пластиковый стаканчик, крещения, на которых они не присутствовали, вопрос: «Так когда же появится первый ребенок? «, повторяющийся до бесконечности, операционные, в которые его не пускали, чтобы он мог взять ее за руку и она не чувствовала себя такой одинокой, еще больше долгов, чужие дети, дети тех, кто мог, задержка жидкости, перепады настроения, разговоры о возможности усыновления, звонки в банк, детские дни рождения, от которых они хотели сбежать, еще больше гормонов, хроническая усталость и еще больше неоплодотворенных яйцеклеток, слезы, обидные слова, Дни матери в тишине, надежда на эмбрион, список возможных имен, Леонардо, если мальчик, Ария, если девочка, тесты на беременность, беспомощно выброшенные в мусорное ведро, ссоры, поиск донора яйцеклетки, вопросы о генетической идентичности, письма из банка, ожидание, страхи, признание того, что материнство – это не вопрос хромосом, ипотека, беременность, роды, эйфория, счастье, смерть.
17
Он возвращается домой поздно.
Когда он открывает дверь в сарай, он видит самку, свернувшуюся калачиком и спящую. Он меняет ей воду и заменяет корм. Она просыпается от звука удара сбалансированного корма о металлическую миску. Она не подходит ближе и смотрит на него в страхе.
Ее нужно помыть, думает он, но не сейчас, не сегодня. Сегодня у него есть дела поважнее.
Выходя, он оставляет дверь сарая открытой. Самка медленно следует за ним. Веревка останавливает ее у входа.
Вернувшись в дом, он идет прямо в комнату сына. Он берет раскладушку и выносит ее во двор. Затем он берет топор и керосин из сарая. Самка стоит на ногах и наблюдает за ним.
Он стоит рядом с раскладушкой, парализованный, посреди ночи, наполненной звездами. Небесные огни во всей их ужасающей красоте подавляют его. Он идет в дом и открывает бутылку виски.
Теперь он снова рядом с койкой. Слез нет. Он смотрит на нее и делает глоток из бутылки. Он берется за топор, чувствуя необходимость разрушить кровать. Разбивая ее на куски, он вспоминает крошечные ножки Лео в своих руках сразу после его рождения.
После этого он обливает кроватку керосином и зажигает спичку. Он делает еще один глоток. Небо похоже на неподвижный океан.
Он смотрит, как исчезают рисунки, нарисованные от руки. Обнимающиеся медведь и утка горят, теряют форму, испаряются.
Женщина наблюдает за ним. Он видит ее там. Кажется, она очарована огнем. Он заходит в сарай, и она в испуге сворачивается калачиком. Он остается на ногах, покачиваясь. Самка дрожит. А если он уничтожит и ее? Она его, он может делать все, что захочет. Он может убить ее, зарезать, заставить страдать. Он поднимает топор. Молча смотрит на нее. Эта самка – проблема. Он поднимает топор. Затем подходит ближе и перерезает веревку.
Он выходит и ложится в траву под тишину небесных огней, их миллионы, застывших, мертвых. Небо сделано из стекла, стекла непрозрачного и твердого. Луна кажется странным богом.
Его больше не волнует, сбежит ли самка. Его больше не волнует, вернется ли Сесилия.
Последнее, что он видит, это дверь в сарай и самку, ту женщину, которая смотрит на него. Кажется, что она плачет. Но она никак не может понять, что происходит, она не знает, что такое койка. Она ничего не знает.
Когда остаются только угли, он уже спит в траве.
18
Он открывает глаза, затем снова закрывает их. Свет причиняет боль. Его голова раскалывается. Ему жарко. В правом виске колющая боль. Он лежит неподвижно, пытаясь вспомнить, почему он снаружи. Затем в его сознании появляется смутный образ. Камень в его груди. Это и есть образ. Это сон, который он видел. Он садится с закрытыми глазами. Он пытается открыть их, но не может. Несколько секунд он неподвижен, его голова покоится на коленях, руки обхватывают их. Его разум пуст, пока он не вспоминает сон с ужасающей ясностью.
Он голый и входит в пустую комнату. Стены испачканы влагой и чем-то коричневым, что может быть кровью. Пол грязный и разбитый. Его отец стоит в углу, сидя на деревянной скамье. Он голый и смотрит в пол. Он пытается подойти к отцу, но не может сдвинуться с места. Он пытается позвать его, но не может говорить. В другом углу волк ест мясо. Всякий раз, когда он смотрит на волка, животное поднимает голову и рычит. Он обнажает клыки. Волк ест что-то движущееся, живое. Он присматривается. Это его сын, который плачет, но не издает ни звука. Он впадает в отчаяние. Он хочет спасти младенца, но тот неподвижен, немой. Он пытается кричать. Отец встает и ходит кругами по комнате, не глядя на него, не глядя на внука, которого волк разрывает на куски. Он плачет, но слезы не падают, он кричит, хочет вылезти из своего тела, но не может. Появляется человек с пилой. Мужчина может быть Мансанильо, но он не видит его лица. Оно размыто. На крыше висит свет, солнце. Солнце движется, создавая эллипс желтого света. Он перестает думать о своем сыне, как будто его никогда не было. Человек, который мог бы быть Мансанильо, разрезает ему грудь. Он ничего не чувствует. Просто проверяет, хорошо ли выполнена работа. Он передает Мансанильо поздравительное рукопожатие. Входит Серхио и внимательно смотрит на него. Кажется, что он глубоко сосредоточен. Ничего не говоря ему, Серхио наклоняется и тянется к его груди. Он осматривает ее, шевелит пальцами, копается в ней. Серхио вынимает сердце. Он съедает кусочек. Кровь вытекает изо рта Серхио. Сердце еще бьется, но Серхио бросает его на землю. Пока он раздавливает его, Серхио говорит ему на ухо: «Нет ничего хуже, чем не иметь возможности видеть себя». В комнату входит Сесилия с черным камнем. Ее лицо – лицо Спанель, но он знает, что это она. Она улыбается. Солнце движется быстрее. Эллипс становится больше. Камень сияет. Он бьется. Волк воет. Его отец садится и смотрит в пол. Сесилия еще больше раскрывает его грудь и кладет в нее камень. Она прекрасна, он никогда не видел ее такой сияющей. Она отворачивается, он не хочет, чтобы она уходила. Он пытается позвать ее, но не может. Сесилия радостно смотрит на него, берет дубинку и бьет его прямо в середину лба. Он падает, но пол разверзается, и он продолжает падать, потому что камень в его груди погружает его в белую бездну.
Он поднимает голову и открывает глаза. Потом снова закрывает их. Он никогда не помнит свои сны, не с такой ясностью. Он закладывает руки за шею. Это был всего лишь сон, думает он, но чувство нестабильности проникает в него. Архаичный страх.
Он смотрит в одну сторону и видит пепел от койки. Он смотрит на другую сторону и видит самку, лежащую очень близко к его телу. Он встает, но неустойчиво стоит на ногах и садится обратно. Мысли приходят быстро: Что я сделал? Почему она свободна? Почему она не убежала? Что она делает рядом со мной?
Самка свернулась калачиком во сне. Она выглядит умиротворенной. Ее белая кожа блестит на солнце. Он подходит к ней, хочет прикоснуться к ней, но она слегка вздрагивает, словно во сне, и он убирает руку. Он смотрит на ее лоб, где у нее клеймо. Это символ собственности, ценности.
Он смотрит на ее прямые волосы, которые еще не остригли и не продали. Они длинные и грязные.
В этом существе, не способном говорить, есть какая-то чистота, думает он, проводя пальцем по контуру ее плеча, руки, бедра, ноги, пока не доходит до ступней. Он не прикасается к ней. Его палец проходит в сантиметре над ее кожей, в сантиметре над инициалами, FGP, разбросанными по всему ее телу. Она великолепна, думает он, но ее красота бесполезна. Она не станет вкуснее оттого, что красива. Эта мысль не удивляет его, он даже не задерживается на ней. Так он думает всякий раз, когда на перерабатывающем заводе замечает какую-нибудь голову. Странная женщина, которая выделяется среди многих, проходящих через это место каждый день.
Он ложится очень близко к ней, но не прикасается к ней. Он чувствует тепло ее тела, ее медленное и неторопливое дыхание. Он придвигается чуть ближе и начинает дышать в ее ритме. Медленно, еще медленнее. Он чувствует ее запах. У нее сильный запах, потому что она грязная, но ему это нравится, он думает о пьянящем аромате жасмина, диком и резком, ярком. Его дыхание учащается. Что-то в этом возбуждает его, эта близость, эта возможность.
Он резко встает. Женщина просыпается от неожиданности и смотрит на него в замешательстве. Он берет ее за руку и ведет в сарай, не насильно, но решительно. Затем он закрывает дверь и идет в дом. Он быстро принимает душ, чистит зубы, одевается, принимает два аспирина и садится в машину.
Сегодня у него выходной, но он едет в город, не думая, не останавливаясь.
Когда он приезжает к мясникам Спанель, еще очень рано, и магазин еще не открыт. Но он знает, что она там спит. Он звонит в колокольчик, и Эль Перро открывает дверь. Он отталкивает помощника, не поздоровавшись, и направляется прямо в комнату в задней части. Он закрывает дверь. Запирает ее на ключ.
Спанель стоит рядом с деревянным столом. Она явно расслаблена, как будто ждала его. В ее руке нож, и она режет руку, висящую на крюке. Она выглядит очень свежей, как будто она оторвала ее несколько секунд назад. Рука не с завода по переработке, потому что ее не обескровили и не раздели. Кровь есть на столе и на полу. Капли падают медленно. Образуется лужа, и единственный звук в комнате – это звук крови, брызгающей со стола на пол.
Он движется к Спанель, как будто собирается что-то сказать, но проводит рукой по ее волосам и хватает ее за шею. Он силой удерживает ее на месте и целует ее. Сначала это хищный поцелуй, полный ярости. Она пытается сопротивляться, но лишь немного. Он стягивает с нее окровавленный фартук и снова целует ее. Он целует ее так, словно хочет сломать, но движется медленно. Он расстегивает ее рубашку, покусывая ее шею. Она выгибает спину, дрожит, но не издает ни звука. Он поворачивает ее лицом к столу и толкает на него. Затем он спускает брюки и спускает ее нижнее белье. Она тяжело дышит, ждет, но он решает заставить ее страдать, он хочет войти в нее за холодом ее резких слов. Спанель смотрит на него, умоляя, почти умоляя, но он не обращает на нее внимания. Он подходит к другому концу стола, хватает ее за волосы и заставляет расстегнуть молнию ртом. Кровь, капающая из руки, попадает прямо на край стола, между ее губами и его промежностью. Он снимает ботинки, джинсы, а затем рубашку. Обнаженный, он подходит к столу. Кровь капает на него, пачкает его. Он показывает ей, где чистить, там, где плоть твердая. Она повинуется и лижет его. Сначала осторожно, потом отчаянно, как будто крови, запятнавшей все вокруг, недостаточно и ей нужно больше. Он хватает ее за волосы с большей силой и просит замедлиться. Она повинуется.
Он хочет, чтобы она закричала, чтобы ее кожа перестала быть неподвижным и пустым морем, чтобы ее слова раскололись, растворились.
Он возвращается на другой конец стола. Он снимает с нее брюки, срывает нижнее белье и раздвигает ее ноги. Затем он слышит звук и видит Эль Перро, который заглядывает через окно в двери. Молодец, думает он, выполняя свою роль верного животного, покорного слуги, защищающего своего хозяина. Он получает удовольствие от слепого взгляда Эль Перро, от того, что тот может напасть раз и навсегда.
Затем он делает толчок. Только один раз, точно. Она молчит, дрожит, сдерживает себя. Кровь продолжает капать со стола.
Эль Перро пытается открыть дверь. Она заперта. Ярость мужчины видна, ощутима. В глазах Эль Перро видны клыки, он видит их и наслаждается отчаянием мужчины. Он продолжает смотреть на Эль Перро и дергает Спанель за волосы. Она молча царапает когтями по столу, под ногти попадает кровь.
Он разворачивает Спанель и делает несколько шагов назад. Потом смотрит на нее. Он садится на стул, а она движется к нему, останавливается прямо над его ногами. И вдруг он встает на ноги, стул падает на пол. Он поднимает ее и прижимает своим телом к одной из стеклянных дверей. По другую сторону от нее – руки, ноги, мозг. Она целует его мучительно, торжественно.
Спанель обхватывает его ногами за талию и цепляется руками за его шею. Он сильнее прижимает ее к стеклу. Затем он проникает в нее, захватывает ее лицо и смотрит ей прямо в глаза. Он двигается медленно, не отводя взгляда. Она начинает неистовствовать, трясет головой, хочет вырваться. Но он не позволяет ей этого сделать. Он чувствует ее неровное дыхание, она почти в агонии. Когда она перестает извиваться, он проводит рукой по ее коже, целует ее и продолжает медленно двигаться. В этот момент Спанель кричит, она кричит так, словно мир не существует, она кричит так, словно слова разделились на две части и потеряли всякий смысл, она кричит так, словно под этим адом есть другой ад, из которого она не хочет выбираться.
Он одевается, а Спанель, все еще голая, сидит на стуле и курит. Она улыбается, показывая все свои зубы.
Эль Перро все еще смотрит в окно. Спанель знает, что он там, по ту сторону двери, но не обращает на него внимания.
Он уходит, не попрощавшись.
19
Он садится в машину и закуривает сигарету. Но прежде чем он заводит двигатель, у него звонит телефон. Это его сестра.
«Алло.»
«Привет, Маркос. Где ты? Я вижу здания. Ты в городе?»
«Да. Мне нужно было выполнить кое-какие поручения».
«Тогда почему бы тебе не зайти ко мне на обед».
«Я не могу, мне нужно идти на работу».
«Маркос, я прекрасно знаю, что сегодня у тебя выходной». Мне сказала женщина, которая отвечала по телефону на заводе. Я не видела тебя целую вечность».
Он предпочел бы увидеть свою сестру, чем вернуться домой к женщине.
«Я приготовлю особые почки в маринаде из лимона и трав. Ты будешь слизывать его с пальцев».
«Я не буду есть мясо, Мариса».
Его сестра смотрит на него с удивлением и некоторым подозрением.
«Ты ведь теперь не один из этих веганоидов?».
«Это по состоянию здоровья, мой врач посоветовал мне перестать есть мясо. Это только на время».
«Все в порядке? Не пугай меня, Маркос».
«Ничего серьезного. У меня немного повышен холестерин, вот и все».
«Хорошо, я что-нибудь придумаю. Но приходи, я хочу тебя видеть».
Это не по состоянию здоровья. После смерти сына он так и не вернулся к мясной пище.
Перспектива увидеть сестру тяготит его. Посещение ее – это поручение, которое нужно выполнить, когда у него нет другого выбора. Он не знает, кто его сестра.
Он медленно едет по городу. Вокруг есть люди, но он кажется пустынным. Это не только потому, что население сократилось. С тех пор как уничтожили животных, в городе воцарилась тишина, которую никто не слышит, но она есть, она всегда звучит по всему городу. Это пронзительная тишина, которая видна на лицах людей, в их жестах, в том, как они смотрят друг на друга. Как будто жизнь всех людей замерла, как будто они ждут, когда закончится этот кошмар.
Он подъезжает к дому своей сестры и выходит из машины. Немного успокоившись, он звонит в дверь.
«Привет, Маркитос!»
Слова его сестры похожи на коробки, заполненные чистой бумагой. Она обнимает его, прихрамывая, быстро.