— Благог’одный муж обязан помочь… — начал Лампадирио, но я всё-таки пнула в бок.
— Из способных держать оружие остались только вы с Моном, — вызверилась на Куиджи. — Но у него оружия в принципе нет, а ты можешь попробовать закидать злодеев пергаментами.
Куиджи надулся, обиженно запыхтел. Но псих был знаменит своей отвагой в угоду губительной справедливости, и порой его порывы всё же стоило осаждать.
Мон попятился, стараясь не звенеть внушительным мешком. Пусть не таким дорогим, как тот, которого сегодня лишились шахтёры, но все же весьма привлекательным для разбойников.
— Надо уносить отсюда ноги, — Нед дёрнул Куиджи за капюшон.
Кажется, ментальный маг хотел что-то возразить, но одного взгляда на мои новые шрамы ему оказалось достаточно. Всё-таки хорошо, что я не позволила Мону их перевязать.
Трое членов банды уже почти спустились к широкой тропе, а я всё-таки помедлила. «Ты вот так просто уйдёшь?» — спросил Каас, который внезапно стал гласом моей совести. Благо, отвечать ему вслух я ещё не начала, поэтому только подумала: «Нужно защитить свою банду». Конечно, это было сомнительным оправданием. И я вдруг почувствовала себя… плохим человеком. Не легендой академии с дурной репутацией, а самой настоящей сволочью, закрывающей глаза на несправедливость. Ладонь шлёпнула по чёрному пауку, и свежие рубцы снова закровили. В назидание за бездействие.
После лечения Мона чувствовала я себя вполне сносно, Карнеум и Каас были при мне… Я бы, возможно, могла решить проблемы шахтёров в три стрелы. Позиция была выгодная, бандиты бы даже не успели понять, что произошло. По крайней мере, первые два. А с третьим мы бы как-нибудь справились вчетвером. Несчастные добытчики даже наградили бы нас за спасение…
Я обернулась. Широкое плато было затоптано нашими следами, залито капельками крови и выпивки. Пещера, из которой мы вышли, темнела провалом, и в очертаниях её каменистых стен мне вдруг померещилось движение. Колени подогнулись, и я едва не рухнула от усталости и напряжения. Тысячи стрел с чёрным оперением засвистели в ушах, и я заткнула их, замотала головой. Руки с тёмными дорожками вен потянулись ко мне тенями, поползли по белому снегу… Чей-то взгляд словно повернул ржавый ключ под лопаткой, выпустив на свободу болезненный страх. Нет. Нельзя позволять безумию взять верх. Два счёта — вдох, три счёта — выдох.
Накинув капюшон, бегом сорвалась за парнями.
Разбойников я не боялась. Но другое опасение неотрывно преследовало меня — где-то близко всё ещё кружил кто-то явно поопаснее тупых громил. И Нед был прав: лучше было унести отсюда ноги, пока этот кто-то не сменил свою чёрную милость на гнев.
*
В Понтоне пришлось задержаться.
Мы шли по дощатому настилу, служащему здесь дорогой, и старались зажимать носы из-за вони.
Море по правую руку подбиралось почти до мшистой ограды, слизывая с берега снег, и желтоголовые олуши чинно разгуливали по мокрой солёной грязи. По левую ютились покосившиеся домики с дырявыми крышами, и роль олуш здесь выполняли местные жители. Чумазые, истощавшие, с ввалившими глазами и пятнами по всему телу, они кутались в рваньё, вздрагивая от каждого порыва ледяного ветра, и кидали на непрошенных гостей угрюмые взгляды.
Нам здесь были не рады.
Понтон — восточная окраина Кроуница — в противовес западной «Долине нищих» служил приютом для обездоленных. В ход строительства действительно нищего района шло всё, что плохо лежало: трухлявые доски, холстины, ободы бочек, даже солома. Ею заполняли сквозные дыры в стенах, подбивали дверные щели. На ней же спали.
Зима только три дня как вступила в свои права, но холода в северную столицу пришли уже в середине осени. Порывы бриза трепали брезентовые стяги на окнах, худо-бедно прибитые ржавыми гвоздями. То и дело слышался кашель, сиплый голос и мужская брань.
Ближе к консульской набережной в море уходил узкий пирс, который местные гордо звали «Вольной пристанью». Причаливали сюда только рыбацкие лодочки, везущие скудный улов. Настолько скудный, что даже запах рыбы слабо пробивался сквозь зловоние нечистот. Причина плохой добычи красовалась на прибрежном частоколе: слишком дырявые и явно незнававшие починки сети темнели от плесени и водорослей. Должно быть, их хозяева подались в рыбаки от голода, и совсем не имели навыков и знаний.
Но примечательна «Вольная пристань» была вовсе не рыбной ловлей — в Понтоне это была самая просторная площадка с довольно крепкими досками поверх бурых камней, приспособленная под торговлю. С одного бока к пристани прижималась таверна без названия, но с выцветшей от времени вывеской, изображающей двух дерущихся олуш, а прямо под листовками объявлений расположились торговцы. Рынок смотрелся под стать всему Понтону: товарами служили ещё целые фонари, глиняная посуда, доски, инструменты, статуэтки и свечи для божниц, амбра и сушеные травы. В основном всякая рухлядь вроде той, которой был забит наш военный штаб в академии. Ближе к крыльцу таверны попадались лотки с едой и дымящиеся чаны с напитками.
— Здравствуй, Джетка, — я протянула несколько монет женщине в переднике поверх ватной куртки. — Нам как всегда.
— Четыре чашки горячей медовницы? — худое лицо озарила добродушная улыбка. — И четыре свежие сайки?
— Сегодня три, — поправила я, оглядывая площадь. — А почему так мало людей на «Вольке»? Опять городовые разогнали?
— Так халдянка нынче во всём Понтоне, — Джетка огромным половником налила сдобренную мёдом воду в чашку. — По домам сидят, лихорадят да нутро выплёвывают. Болезнь деток косит… Как бы мою Ульку не заразило.
Женщина протянула мне две исходящие паром кружки и промокнула уголки глаз. Тепло от глиняных стаканов с горячим питьём обожгло ладони, и я поспешила передать напиток оставшейся банде.
Куиджи отказался посещать с нами Понтон, но не по соображениям чистоплюйства — обычно благородный муж очень сочувствовал беднякам, и даже мелкие монеты раздавал жадной детворе. Не без брезгливости, стоит отметить. Всё-таки аристократ. Но именно сегодня у самого спуска с Трескималя маг сослался на важное почтовое отправление, которое он получил от матери из Лангсорда, и погнал капрана в центр Кроуница. Выглядел при этом Лампадарио как-то загадочно и взволнованно — я даже засомневалась, стоит ли его отпускать одного в город, но быстро сама себя осекла: его свобода — его правила. В конце концов, у меня тоже были дела, о которых я не рассказывала банде изгоев. Каждый имел право на секреты.
— Давно халдянка началась? — заинтересовался Мон, принимая из рук Джетки ароматную сайку.
Сайки у неё были самые лучшие — из пшеничной муки, всегда свежие, мягкие, присыпанные толчеными семечками. Я тоже взяла свою и с удовольствием вгрызалась в булочный бок. После битвы и спуска с гор сайки Джетки казались всей банде пищей богов. Это была уже традиция — непременно заглядывать на «Вольную пристань» перед возвращением в академию и лакомиться сдобой.
А совсем недавно мы ещё и договорились встречаться здесь с Помпозом Нормом. Всё-таки наше сотрудничество было выгодно обеим сторонам, и оружейник охотно согласился избавить банду от необходимости ехать на Тифоний бульвар. От сегодняшней добычи он расщедрился на дополнительную плату и отдельного капрана под тяжёлый мешок. Прощались мы крайне довольные друг другом, и огромный мужчина даже обнял меня, как родственницу. Щедро расплатившись, он поспешил покинуть вонючий райончик, а мы отправились перекусить перед тяжёлым днём — на завтрак в академию уже не успевали.
Свою долю и долю Куиджи я убрала во внутренний карман куртки, и набитые лирнами мешки оттягивали полу, перекашивая и без того пострадавшую одежду. Но я только радовалась, поглощая сдобную сайку и запивая горячей медовницей.
— Две недели уже, — Джетка закончила с выдачей и засунула руки в валяную муфту, принялась переминаться с ноги на ногу. — Страшно болеют, кровью харкают. Пятнами покрываются. За три дня иссушаются, — женщину вдруг осенило, и она схватила меня за рукав. — Так вы ж маги! Вылечить можете милостью Девейны! У Мильны младшая захворала, совсем плохая… Может, вы к ней?
— Мы не целители, — я покачала головой. — Точнее, не все. Только Мон, но у него сегодня нет плазны, — женщина сморщила лоб, и я сразу же исправилась. — Магических сил.
Джетка смотрела на меня, как на что-то мистическое, соображая, о чём же я ей пытаюсь втолковать. Озарения не наступало, морщины на лбу не разглаживались.
— Не может он, лечебная медовница в кружке закончилась, — пришел на помощь Нед, возвращая свой пустой стакан. — Накопит новую со временем, вылечит.
— Так помрёт Мильнина дочь, — логично заключила Джетка.
Мон насупился, словно почувствовал свою вину. Затоптался на месте, как медведь, скинул капюшон. Нед только длинными руками развёл.
— Дядь Аспид, покажи кинжал, — подбежал мелкий наглец, имени которого я не помнила.
Он шмыгал носом, в грязных руках держал палку. Как ни странно, Нед обожал возиться с понтоновской малышней, и они отвечали ему взаимностью. Следом подбежал ещё один, хромая. Пацан трясся от холода, и я не выдержала: достала монету и купила кружку медовницы обожателю Комдора.
— И мне, — потребовал первый, даже не прибавил «пожалуйста».
— И мне! И мне! — дети налетели со всех сторон, как олуши. — И мне!
Нас буквально окружила стайка чумазой малышни в обносках на радость Джетке, почуявшей прибыль.
— Не галдите! — рявкнула торговка. — И в очередь встаньте, господа маги всем купят, кто вёл себя хорошо. Правда же, Юна?
— Купим, — недовольно проворчала я.
Джетка очень хорошо понимала ситуацию и ориентировалась быстрее, чем боевой маг в сражении. Юркая, вроде бы ещё не старая женщина, умудрялась даже глазки строить Неду, но тот шарахался от кокетки в ватном тулупе, как недавно от увешанных сталью разбойников. Впрочем, некоторое сходство отмечала даже я — возможно, кто-то из грабителей приходился Джетке родственником.
Купить угощения мы решили в складчину — благо, сегодняшняя добыча позволяла лишние траты. Я даже из мешка Куиджи вытащила его взнос, мелочно рассудив, что благородный псих не будет против. Жадность поддушивала меня мерзкими щупальцами и пыталась намекнуть на то, что если у меня не будет денег на оплату следующего учебного года, придётся присоединиться к побирушкам. К счастью, это было большим преувеличением, потому что я уже была обученным магом, что в Квертинде само собой равнялось достойному заработку. Почти четвёртый порядок позволял мне хоть кроуницколь выкорчевывать, хоть овощи растить, хоть получить офицерское звание в местном гарнизоне и присоединиться к службе королевству. Во имя Квертинда, да. Но вылететь из академии всё равно не хотелось, у меня были больше планы на следующий год.
— Я — певун-лопотун, я — аспид-яда мастер, на высоких ногах несу злобному беду, доброму — награду! — Комдор подкинул кинжал и схватил его под одобрительные визги детворы.
Мелкие кроуницы окружили певуна-лопотуна, как икша, просили потрогать тиаль или подержать оружие. Угрюмые взрослые тоже интересовались действом, но восторга у них это явно не вызывало. Нас бы погнали отсюда, если б мы не были «любимыми детьми Квертинда» и гордостью Кроуница. Студентов академии в городе уважали и почитали. А может, дело в том, что наш вид сегодня мало чем отличался от понтонского: грязные, в рваной одежде, воняющие мазью от ожогов и уставшие студенты легко сходили за своих.
— Ладно, Мон, забирай этого выпендрежника, — я охотно потёрла ладони, выдохнула облачко пара.
Руки согрелись, от еды я даже взбодрилась и уже, было, направилась к голубой вывеске транспортной компании, когда поняла, что Мона рядом нет.
— Монтгомери? — я огляделась в поисках целителя.
Шумное море накатывало на «Вольную пристань», пытаясь добить старый пирс белыми кулаками пены. Сваи почернели от плесени и мха, но держались. Олуши то и дело приземлялись на дрейфующие у рыбацкого причала лодочки и громко крякали, требуя угощения. У таверны вяло переругивались пьяные мужики, ветер пытался сорвать свежую листовку Ордена Крона на доске объявлений. В воздухе вместо снега летали перья — две уставшие женщины ощипывали кур, лысые тушки отправляли в корзину, а ощип кидали прямо на землю.
— Я — змей, я всех злей, семь богов обхитрил, всех врагов уморил! — Комдор выступал вместо бродячего артиста.
Дети визжали, то разбегались, то брали «дядю Аспида» в плотное кольцо. Я хмыкнула. Ребятня Понтона — единственные, кто его так называл. Может, поэтому Комдор устраивал им представления. Нед вытащил длинную травинку между досок настила, и чумазая детвора завизжала от зелёного свечения магии Ревда. Всё внимание Понтона в миг приковалось к боевому магу, развлекающему толпу.
Мона я заметила на ступенях одного из домов — он склонился к мелкой девчушке с источающим пар стаканом, и даже сайку присовокупил. Это было странно, потому что милосердными порывами целитель не отличался, и, в отличие от Комдора, держался подальше от бедноты и их отпрысков.
— Мон? — осторожно приблизилась я, закрывая нос рукавом.
Из дома, в котором жила девочка, несло каким-то гнильем и сыростью.
Едва я подошла, землю заметно тряхнуло, и с потолка посыпалась труха. Короткий толчок, с которым Джер легко справился. Кроуницкая подземная буря. В том, что всё закончилось, я не сомневалась, но привычное землетрясение едва не убило несчастную малышку — дверная балка зашаталась, со скрипом отошла и, болтаясь на одном гвозде, с силой стукнула по тому месту, где сидела девчонка.
Инстинкт боевого мага сработал раньше аналитики, и я успела выхватить крохотное тельце из-под удара. Отошла на два шага и только потом подумала, что не стоило прикасаться к ребёнку и тем более брать на руки.
Девочка была лёгкой, легче мелкого икша. И такой же тощей — ручку я могла обхватить пальцами. Она не ревела. Вцепилась в мою куртку и, кажется, намеревалась забраться под мышку. Жаром от неё веяло похлеще, чем от кружки с горячей медовницей.
— Да отстань ты, — я отцепила от себя мелкую, посадила её на ближайшую бочку.
Не то чтобы я была так же брезглива, как Мон или Куиджи, но в Понтоне стоило соблюдать простую гигиеническую осторожность. Мелкую явно лихорадило, и из-под ватничка виднелись красные пятна.
Я ждала, что мне на шею кинется благодарная мать, но судьба девчонки была безразлична окружающим. Привыкшие к беспокойной земле кроуницы на «Вольной пристани» продолжили заниматься своими делами, даже не взглянув в нашу сторону.
— Где твоя мама? — спросила я и почему-то вспомнила о Тезарии Горст. — Или папа? Родители у тебя есть? Хотя бы один?
Та в ответ шмыгнула носом, спряталась за сосульками волос.
— Держи, — Мон снова попытался всучить ей еду. — Это вкусно, покушай.
Девочка потрясла головой, отказываясь от угощения.
— У меня халдянка, — пискнула мелкая. — Нельзя кушать и пить. Нельзя облизывать пальцы. Я скоро умру.
— Это можешь скушать, — ласково пояснил Мон. — Я целитель, не позволю тебе умереть.
В подтверждение он показал свой тиаль. Вряд ли девочка разбиралась в цветах магии, но волшебная змея в белой дымке убедила её. Она жадно выхватила сайку и откусила огромный кусок. Сразу же закашлялась, но еду не выплюнула.
Я знала, что Мон соврал, и оттого разозлилась. Не на целителя, нет. У него не было магической памяти на лечение этой девчонки. Он соврал для её успокоения. Но ведь Монтгомери Лоза был не единственным целителем в мире!
Мелкая снова закашлялась, залаяла, как дикая собачонка, утирая локтем кровавую слюну. Дитя Квертинда в самом прямом смысле оказалось нелюбимым и никому не нужным созданием, умирающим в пропахшем бедностью доме.
— Проклятье, — не выдержала я. — Почему так, Мон? Неужели королевство не может направить сюда отряд служителей Девейны?
Пальцы мои выбивали нервную дробь по бочке, на которой сидела девчонка. Как ей помочь? Как помочь всем им? Боги, целый Понтон и без того голодал, теперь ещё и болезнь, которая выкашивала детей! А Квертинду не было никакого дела до восточной окраины Кроуница, словно их не существовало вовсе. Жизнь района угасала на глазах, а власти дрались за трон и гнались за привелегиями… Консульство было всего через два квартала — такое чистое, с его светлыми стенами, бордовыми одеждами, бесконечными бумажками и нелепыми приказами. И кучей денег в хранилище, которыми можно было бы оплатить работу целителей.
— Магии Девейны не хватит на все болезни, — спокойно пояснил студент Лоза. — Её слишком мало не то что для мира, даже для Квертинда.
Он намотал кусок бинта на палец, потёр под носом малышки. Бесцеремонно засунул в рот деревянную палочку. Я скривилась. Не только от действий целителя, но и от правды. Пожалуй, сил всего факультета Девейны не хватит не исцеление Понтона. А ведь ещё и Южный квартал, Грифоний мыс, Яглионка… Это если не считать богатого центра Кроуница и западных окраин. Сколько ещё таких девчонок загибается на холодных тюфяках, пропахших плесенью? И сколько ещё умрёт, сгорая от лихорадки?
— Из способных держать оружие остались только вы с Моном, — вызверилась на Куиджи. — Но у него оружия в принципе нет, а ты можешь попробовать закидать злодеев пергаментами.
Куиджи надулся, обиженно запыхтел. Но псих был знаменит своей отвагой в угоду губительной справедливости, и порой его порывы всё же стоило осаждать.
Мон попятился, стараясь не звенеть внушительным мешком. Пусть не таким дорогим, как тот, которого сегодня лишились шахтёры, но все же весьма привлекательным для разбойников.
— Надо уносить отсюда ноги, — Нед дёрнул Куиджи за капюшон.
Кажется, ментальный маг хотел что-то возразить, но одного взгляда на мои новые шрамы ему оказалось достаточно. Всё-таки хорошо, что я не позволила Мону их перевязать.
Трое членов банды уже почти спустились к широкой тропе, а я всё-таки помедлила. «Ты вот так просто уйдёшь?» — спросил Каас, который внезапно стал гласом моей совести. Благо, отвечать ему вслух я ещё не начала, поэтому только подумала: «Нужно защитить свою банду». Конечно, это было сомнительным оправданием. И я вдруг почувствовала себя… плохим человеком. Не легендой академии с дурной репутацией, а самой настоящей сволочью, закрывающей глаза на несправедливость. Ладонь шлёпнула по чёрному пауку, и свежие рубцы снова закровили. В назидание за бездействие.
После лечения Мона чувствовала я себя вполне сносно, Карнеум и Каас были при мне… Я бы, возможно, могла решить проблемы шахтёров в три стрелы. Позиция была выгодная, бандиты бы даже не успели понять, что произошло. По крайней мере, первые два. А с третьим мы бы как-нибудь справились вчетвером. Несчастные добытчики даже наградили бы нас за спасение…
Я обернулась. Широкое плато было затоптано нашими следами, залито капельками крови и выпивки. Пещера, из которой мы вышли, темнела провалом, и в очертаниях её каменистых стен мне вдруг померещилось движение. Колени подогнулись, и я едва не рухнула от усталости и напряжения. Тысячи стрел с чёрным оперением засвистели в ушах, и я заткнула их, замотала головой. Руки с тёмными дорожками вен потянулись ко мне тенями, поползли по белому снегу… Чей-то взгляд словно повернул ржавый ключ под лопаткой, выпустив на свободу болезненный страх. Нет. Нельзя позволять безумию взять верх. Два счёта — вдох, три счёта — выдох.
Накинув капюшон, бегом сорвалась за парнями.
Разбойников я не боялась. Но другое опасение неотрывно преследовало меня — где-то близко всё ещё кружил кто-то явно поопаснее тупых громил. И Нед был прав: лучше было унести отсюда ноги, пока этот кто-то не сменил свою чёрную милость на гнев.
*
В Понтоне пришлось задержаться.
Мы шли по дощатому настилу, служащему здесь дорогой, и старались зажимать носы из-за вони.
Море по правую руку подбиралось почти до мшистой ограды, слизывая с берега снег, и желтоголовые олуши чинно разгуливали по мокрой солёной грязи. По левую ютились покосившиеся домики с дырявыми крышами, и роль олуш здесь выполняли местные жители. Чумазые, истощавшие, с ввалившими глазами и пятнами по всему телу, они кутались в рваньё, вздрагивая от каждого порыва ледяного ветра, и кидали на непрошенных гостей угрюмые взгляды.
Нам здесь были не рады.
Понтон — восточная окраина Кроуница — в противовес западной «Долине нищих» служил приютом для обездоленных. В ход строительства действительно нищего района шло всё, что плохо лежало: трухлявые доски, холстины, ободы бочек, даже солома. Ею заполняли сквозные дыры в стенах, подбивали дверные щели. На ней же спали.
Зима только три дня как вступила в свои права, но холода в северную столицу пришли уже в середине осени. Порывы бриза трепали брезентовые стяги на окнах, худо-бедно прибитые ржавыми гвоздями. То и дело слышался кашель, сиплый голос и мужская брань.
Ближе к консульской набережной в море уходил узкий пирс, который местные гордо звали «Вольной пристанью». Причаливали сюда только рыбацкие лодочки, везущие скудный улов. Настолько скудный, что даже запах рыбы слабо пробивался сквозь зловоние нечистот. Причина плохой добычи красовалась на прибрежном частоколе: слишком дырявые и явно незнававшие починки сети темнели от плесени и водорослей. Должно быть, их хозяева подались в рыбаки от голода, и совсем не имели навыков и знаний.
Но примечательна «Вольная пристань» была вовсе не рыбной ловлей — в Понтоне это была самая просторная площадка с довольно крепкими досками поверх бурых камней, приспособленная под торговлю. С одного бока к пристани прижималась таверна без названия, но с выцветшей от времени вывеской, изображающей двух дерущихся олуш, а прямо под листовками объявлений расположились торговцы. Рынок смотрелся под стать всему Понтону: товарами служили ещё целые фонари, глиняная посуда, доски, инструменты, статуэтки и свечи для божниц, амбра и сушеные травы. В основном всякая рухлядь вроде той, которой был забит наш военный штаб в академии. Ближе к крыльцу таверны попадались лотки с едой и дымящиеся чаны с напитками.
— Здравствуй, Джетка, — я протянула несколько монет женщине в переднике поверх ватной куртки. — Нам как всегда.
— Четыре чашки горячей медовницы? — худое лицо озарила добродушная улыбка. — И четыре свежие сайки?
— Сегодня три, — поправила я, оглядывая площадь. — А почему так мало людей на «Вольке»? Опять городовые разогнали?
— Так халдянка нынче во всём Понтоне, — Джетка огромным половником налила сдобренную мёдом воду в чашку. — По домам сидят, лихорадят да нутро выплёвывают. Болезнь деток косит… Как бы мою Ульку не заразило.
Женщина протянула мне две исходящие паром кружки и промокнула уголки глаз. Тепло от глиняных стаканов с горячим питьём обожгло ладони, и я поспешила передать напиток оставшейся банде.
Куиджи отказался посещать с нами Понтон, но не по соображениям чистоплюйства — обычно благородный муж очень сочувствовал беднякам, и даже мелкие монеты раздавал жадной детворе. Не без брезгливости, стоит отметить. Всё-таки аристократ. Но именно сегодня у самого спуска с Трескималя маг сослался на важное почтовое отправление, которое он получил от матери из Лангсорда, и погнал капрана в центр Кроуница. Выглядел при этом Лампадарио как-то загадочно и взволнованно — я даже засомневалась, стоит ли его отпускать одного в город, но быстро сама себя осекла: его свобода — его правила. В конце концов, у меня тоже были дела, о которых я не рассказывала банде изгоев. Каждый имел право на секреты.
— Давно халдянка началась? — заинтересовался Мон, принимая из рук Джетки ароматную сайку.
Сайки у неё были самые лучшие — из пшеничной муки, всегда свежие, мягкие, присыпанные толчеными семечками. Я тоже взяла свою и с удовольствием вгрызалась в булочный бок. После битвы и спуска с гор сайки Джетки казались всей банде пищей богов. Это была уже традиция — непременно заглядывать на «Вольную пристань» перед возвращением в академию и лакомиться сдобой.
А совсем недавно мы ещё и договорились встречаться здесь с Помпозом Нормом. Всё-таки наше сотрудничество было выгодно обеим сторонам, и оружейник охотно согласился избавить банду от необходимости ехать на Тифоний бульвар. От сегодняшней добычи он расщедрился на дополнительную плату и отдельного капрана под тяжёлый мешок. Прощались мы крайне довольные друг другом, и огромный мужчина даже обнял меня, как родственницу. Щедро расплатившись, он поспешил покинуть вонючий райончик, а мы отправились перекусить перед тяжёлым днём — на завтрак в академию уже не успевали.
Свою долю и долю Куиджи я убрала во внутренний карман куртки, и набитые лирнами мешки оттягивали полу, перекашивая и без того пострадавшую одежду. Но я только радовалась, поглощая сдобную сайку и запивая горячей медовницей.
— Две недели уже, — Джетка закончила с выдачей и засунула руки в валяную муфту, принялась переминаться с ноги на ногу. — Страшно болеют, кровью харкают. Пятнами покрываются. За три дня иссушаются, — женщину вдруг осенило, и она схватила меня за рукав. — Так вы ж маги! Вылечить можете милостью Девейны! У Мильны младшая захворала, совсем плохая… Может, вы к ней?
— Мы не целители, — я покачала головой. — Точнее, не все. Только Мон, но у него сегодня нет плазны, — женщина сморщила лоб, и я сразу же исправилась. — Магических сил.
Джетка смотрела на меня, как на что-то мистическое, соображая, о чём же я ей пытаюсь втолковать. Озарения не наступало, морщины на лбу не разглаживались.
— Не может он, лечебная медовница в кружке закончилась, — пришел на помощь Нед, возвращая свой пустой стакан. — Накопит новую со временем, вылечит.
— Так помрёт Мильнина дочь, — логично заключила Джетка.
Мон насупился, словно почувствовал свою вину. Затоптался на месте, как медведь, скинул капюшон. Нед только длинными руками развёл.
— Дядь Аспид, покажи кинжал, — подбежал мелкий наглец, имени которого я не помнила.
Он шмыгал носом, в грязных руках держал палку. Как ни странно, Нед обожал возиться с понтоновской малышней, и они отвечали ему взаимностью. Следом подбежал ещё один, хромая. Пацан трясся от холода, и я не выдержала: достала монету и купила кружку медовницы обожателю Комдора.
— И мне, — потребовал первый, даже не прибавил «пожалуйста».
— И мне! И мне! — дети налетели со всех сторон, как олуши. — И мне!
Нас буквально окружила стайка чумазой малышни в обносках на радость Джетке, почуявшей прибыль.
— Не галдите! — рявкнула торговка. — И в очередь встаньте, господа маги всем купят, кто вёл себя хорошо. Правда же, Юна?
— Купим, — недовольно проворчала я.
Джетка очень хорошо понимала ситуацию и ориентировалась быстрее, чем боевой маг в сражении. Юркая, вроде бы ещё не старая женщина, умудрялась даже глазки строить Неду, но тот шарахался от кокетки в ватном тулупе, как недавно от увешанных сталью разбойников. Впрочем, некоторое сходство отмечала даже я — возможно, кто-то из грабителей приходился Джетке родственником.
Купить угощения мы решили в складчину — благо, сегодняшняя добыча позволяла лишние траты. Я даже из мешка Куиджи вытащила его взнос, мелочно рассудив, что благородный псих не будет против. Жадность поддушивала меня мерзкими щупальцами и пыталась намекнуть на то, что если у меня не будет денег на оплату следующего учебного года, придётся присоединиться к побирушкам. К счастью, это было большим преувеличением, потому что я уже была обученным магом, что в Квертинде само собой равнялось достойному заработку. Почти четвёртый порядок позволял мне хоть кроуницколь выкорчевывать, хоть овощи растить, хоть получить офицерское звание в местном гарнизоне и присоединиться к службе королевству. Во имя Квертинда, да. Но вылететь из академии всё равно не хотелось, у меня были больше планы на следующий год.
— Я — певун-лопотун, я — аспид-яда мастер, на высоких ногах несу злобному беду, доброму — награду! — Комдор подкинул кинжал и схватил его под одобрительные визги детворы.
Мелкие кроуницы окружили певуна-лопотуна, как икша, просили потрогать тиаль или подержать оружие. Угрюмые взрослые тоже интересовались действом, но восторга у них это явно не вызывало. Нас бы погнали отсюда, если б мы не были «любимыми детьми Квертинда» и гордостью Кроуница. Студентов академии в городе уважали и почитали. А может, дело в том, что наш вид сегодня мало чем отличался от понтонского: грязные, в рваной одежде, воняющие мазью от ожогов и уставшие студенты легко сходили за своих.
— Ладно, Мон, забирай этого выпендрежника, — я охотно потёрла ладони, выдохнула облачко пара.
Руки согрелись, от еды я даже взбодрилась и уже, было, направилась к голубой вывеске транспортной компании, когда поняла, что Мона рядом нет.
— Монтгомери? — я огляделась в поисках целителя.
Шумное море накатывало на «Вольную пристань», пытаясь добить старый пирс белыми кулаками пены. Сваи почернели от плесени и мха, но держались. Олуши то и дело приземлялись на дрейфующие у рыбацкого причала лодочки и громко крякали, требуя угощения. У таверны вяло переругивались пьяные мужики, ветер пытался сорвать свежую листовку Ордена Крона на доске объявлений. В воздухе вместо снега летали перья — две уставшие женщины ощипывали кур, лысые тушки отправляли в корзину, а ощип кидали прямо на землю.
— Я — змей, я всех злей, семь богов обхитрил, всех врагов уморил! — Комдор выступал вместо бродячего артиста.
Дети визжали, то разбегались, то брали «дядю Аспида» в плотное кольцо. Я хмыкнула. Ребятня Понтона — единственные, кто его так называл. Может, поэтому Комдор устраивал им представления. Нед вытащил длинную травинку между досок настила, и чумазая детвора завизжала от зелёного свечения магии Ревда. Всё внимание Понтона в миг приковалось к боевому магу, развлекающему толпу.
Мона я заметила на ступенях одного из домов — он склонился к мелкой девчушке с источающим пар стаканом, и даже сайку присовокупил. Это было странно, потому что милосердными порывами целитель не отличался, и, в отличие от Комдора, держался подальше от бедноты и их отпрысков.
— Мон? — осторожно приблизилась я, закрывая нос рукавом.
Из дома, в котором жила девочка, несло каким-то гнильем и сыростью.
Едва я подошла, землю заметно тряхнуло, и с потолка посыпалась труха. Короткий толчок, с которым Джер легко справился. Кроуницкая подземная буря. В том, что всё закончилось, я не сомневалась, но привычное землетрясение едва не убило несчастную малышку — дверная балка зашаталась, со скрипом отошла и, болтаясь на одном гвозде, с силой стукнула по тому месту, где сидела девчонка.
Инстинкт боевого мага сработал раньше аналитики, и я успела выхватить крохотное тельце из-под удара. Отошла на два шага и только потом подумала, что не стоило прикасаться к ребёнку и тем более брать на руки.
Девочка была лёгкой, легче мелкого икша. И такой же тощей — ручку я могла обхватить пальцами. Она не ревела. Вцепилась в мою куртку и, кажется, намеревалась забраться под мышку. Жаром от неё веяло похлеще, чем от кружки с горячей медовницей.
— Да отстань ты, — я отцепила от себя мелкую, посадила её на ближайшую бочку.
Не то чтобы я была так же брезглива, как Мон или Куиджи, но в Понтоне стоило соблюдать простую гигиеническую осторожность. Мелкую явно лихорадило, и из-под ватничка виднелись красные пятна.
Я ждала, что мне на шею кинется благодарная мать, но судьба девчонки была безразлична окружающим. Привыкшие к беспокойной земле кроуницы на «Вольной пристани» продолжили заниматься своими делами, даже не взглянув в нашу сторону.
— Где твоя мама? — спросила я и почему-то вспомнила о Тезарии Горст. — Или папа? Родители у тебя есть? Хотя бы один?
Та в ответ шмыгнула носом, спряталась за сосульками волос.
— Держи, — Мон снова попытался всучить ей еду. — Это вкусно, покушай.
Девочка потрясла головой, отказываясь от угощения.
— У меня халдянка, — пискнула мелкая. — Нельзя кушать и пить. Нельзя облизывать пальцы. Я скоро умру.
— Это можешь скушать, — ласково пояснил Мон. — Я целитель, не позволю тебе умереть.
В подтверждение он показал свой тиаль. Вряд ли девочка разбиралась в цветах магии, но волшебная змея в белой дымке убедила её. Она жадно выхватила сайку и откусила огромный кусок. Сразу же закашлялась, но еду не выплюнула.
Я знала, что Мон соврал, и оттого разозлилась. Не на целителя, нет. У него не было магической памяти на лечение этой девчонки. Он соврал для её успокоения. Но ведь Монтгомери Лоза был не единственным целителем в мире!
Мелкая снова закашлялась, залаяла, как дикая собачонка, утирая локтем кровавую слюну. Дитя Квертинда в самом прямом смысле оказалось нелюбимым и никому не нужным созданием, умирающим в пропахшем бедностью доме.
— Проклятье, — не выдержала я. — Почему так, Мон? Неужели королевство не может направить сюда отряд служителей Девейны?
Пальцы мои выбивали нервную дробь по бочке, на которой сидела девчонка. Как ей помочь? Как помочь всем им? Боги, целый Понтон и без того голодал, теперь ещё и болезнь, которая выкашивала детей! А Квертинду не было никакого дела до восточной окраины Кроуница, словно их не существовало вовсе. Жизнь района угасала на глазах, а власти дрались за трон и гнались за привелегиями… Консульство было всего через два квартала — такое чистое, с его светлыми стенами, бордовыми одеждами, бесконечными бумажками и нелепыми приказами. И кучей денег в хранилище, которыми можно было бы оплатить работу целителей.
— Магии Девейны не хватит на все болезни, — спокойно пояснил студент Лоза. — Её слишком мало не то что для мира, даже для Квертинда.
Он намотал кусок бинта на палец, потёр под носом малышки. Бесцеремонно засунул в рот деревянную палочку. Я скривилась. Не только от действий целителя, но и от правды. Пожалуй, сил всего факультета Девейны не хватит не исцеление Понтона. А ведь ещё и Южный квартал, Грифоний мыс, Яглионка… Это если не считать богатого центра Кроуница и западных окраин. Сколько ещё таких девчонок загибается на холодных тюфяках, пропахших плесенью? И сколько ещё умрёт, сгорая от лихорадки?