Бессилие жертвы перед кровавой магией старше Древних Волхвов и самого Квертинда. Это не побороть, не смолчать, не удержать в груди, это то, что наполняет лёгкие беззвучно, без логики. Противоестественно для человека, но разве стязатели оставались людьми после всех тех пыток, что они причиняли? Они — клинки Квертинда с гербами на эфесе. И страх перед ними — такой же символ, как бордовые перчатки, чёрные маски и алые лацканы. Надо мной стоял не мужчина, что входил в двери моего дома с ветками орхидей, но кровавый маг, что иссушал тела и ломал кости взглядом. Грэхам зажмурился, потёр переносицу и нехотя заговорил:
— Сегодня мне пришлось судить одного стязателя. Того, кого я считал другом и товарищем. Кто однажды спас мне жизнь в бою, — он поскреб ногтем золотую корону на лацкане плаща, который всё ещё был на мне. Только сейчас я заметила тёмное пятнышко крови и тихо застонала. — Ложа признала его виновным и казнила согласно уставу.
— Ох, Грэхам, — я пригладила его жёсткие волосы.
— Мне не нужна твоя жалость, Ванда, — отстранился он. — Десять минут назад я вернулся из подземелья, а через пятнадцать должен отбыть в Пеулс. Так что эта встреча будет короткой, но хочу, чтобы ты узнала и поняла кое-что.
— Так скоро? — расстроилась я.
Вопрос прозвучал эгоистично и мелочно, но… Целых три долгих недели я ждала его возвращения в столицу, чтобы выяснить, что у нас есть только пятнадцать минут на короткое свидание в гулких коридорах? Хотелось так много рассказать, прогуляться вдоль осиновых аллей, как бывало, или поиграть в шашки… Или стянуть его перчатки и чертить пальцами дорожки-вены, называя каждую по имени… Ощущать на себе его пристальный взгляд, превращающий меня в томную красавицу, вытягивающий тело в один бледный чуткий нерв… Неужели новая отстрочка?
— Возможно, я неважный кавалер, — продолжил Грэхам, не уловивший моей чувственности. — Был не учтив и слишком резок, но сказал правду: у меня действительно нет времени на светские игры и ужимки. Я в первую очередь стязатель. Стязателей не учат сопернечеству за внимание дамы на бальных паркетах. Их учат убивать. И если ты не знала — ложу набирают не из детей аристократов, как это принято в магических академиях. В отличие от тиалей, бордовые перчатки носят не только сливки квертиндской знати, а иногда вполне себе отбросы общества.
— Ты не такой, — замотала я головой, переплетая свои пальцы с его.
Замша перчатки жёсткая, и только от самой ладони исходило тепло.
— Я как раз такой, — с нажимом проговорил Грэхам, не позволяя стащить перчатку. — Вырос в Фурловке — ты наверняка слышала о криминальной подворотне Лангсорда. Тогда ещё экзарх Блайт вытащил меня из такой грязи, о которой ты, надеюсь, никогда не будешь иметь представления.
— Ты был преступником? — я положила руки ему на плечи, противясь страху внутри.
— Это уже не важно и далеко в прошлом, — в коридоре послышались шаги работников консульства, и Грэхам отстранился. Я заметила, что это стоило ему усилий. — Главное, что теперь у меня есть должность экзарха, верность Квертинду и Кирмосу лин де Блайту лично. Это те ценности, которые останутся первостепенными до самой смерти.
— Экзарх Арган, — склонились проходящие мимо мужчины с весами консульства на одеждах. — Госпожа Ностра.
От их понимающих взглядов захотелось немедленно спрятаться в кабинете. Мелкие чиновники зашептались, и даже захихикали, удаляясь. Грэхам подождал, пока пара сплетников отойдут достаточно далеко и торопливо, словно боялся не успеть, продолжил:
— Я не смогу предложить тебе ничего из того, чего ты достойна. Не стану мужем и отцом, — он задумался на секунду. — И, наверное, должен был благородно самоустраниться из твоей жизни. Но я… — взял мои лицо в ладони. — Не могу. Ванда, я не могу отказаться от тебя.
— И не надо, — я подалась ему навстречу, словила дыхание.
Вместо поцелуя он усмехнулся мне в губы, прикрыл глаза.
— Ты должна подумать, — прошептал Грэхам, поглаживая меня по волосам. — О себе и своей жизни. О Ренуарде Баторе. Он, вроде, хороший парень, — от злой улыбки я едва не влепила ему пощёчину. — И если ты в следующую нашу встречу сообщишь неприятное для меня решение, я смогу это пережить.
— Ты решил переложить ответственность на мои плечи? — я выпрямила спину, хотя в тяжёлом плаще это было непросто. — Так поступают… Ох…
Огромная воронка из крохотного редикюля, что висел на моём запястье, почти затянула меня в новое видение. Перед глазам возникли мастерские мадам Фонфон, в ушах зазвенел девичий смех. «Марилька, перебери новые перья для шляпок» — звучало где-то в другой реальности. Я с силой сдёрнула ремешок, оцарапав кожу, и выкинула мелкую сумочку на пол. Атлас мешочка приземлился ровно в световую мозаику, падающую из стрельчатого окна. Я глубоко задышала, фокусирая взгляд на Грэхаме. Преторий. Сто третий день. Двести десятый краснолунный год… Моё настоящее.
— Тебе нужно в хранилище, — Грэхам подобрал шитый жемчугом аксессуар, но возвращать не стал. Открыл дверь в кабинет, посторонился. — Времени ещё меньше, чем я думал. Обещай, что подумаешь над тем, что я сказал.
Я усмехнулась. Время — бесконечный ресурс, которого вечно не хватает. Погонщик мгновений, нещадно работающий хлыстом. У меня были недели и месяцы, чтобы думать над тем, что говорит Грэхам. Десятки и сотни часов, чтобы принять решение. И только считанные минуты на то, чтобы видеть его и ощущать тепло.
— Ты идиот, — ругнулась я на манер Ренуарда и зашла внутрь. — Потратил целых пятнадцать минут на пустые предупреждения, — развернулась и сощурилась. — Неужели ты думал, что я стану требовать женитьбы и отказа от должности, если посмеешь тронуть меня пальцем? Кто я, по-твоему? Мелироанская дева с кружевом вместо мозгов? Неужели даже тебе необходимо доказывать свою состоятельность, как разумной личности?
В кабинете было темно из-за опущенных занавесей, и свет из коридоров очертил фигуру Грэхама. Он так и стоял в проёме, придерживая дверь, и молчал.
— Иди же теперь, — кивнула я ему за спину. — Квертинд ждёт от вас подвигов, экзарх Арган. А я буду ждать следующих пятнадцати минут, чтобы получить нечто большее, чем заверения в жертвенном благородстве.
Я склонила голову на бок, приоткрыла губы и откинула назад волосы, обнажая шею. Знала, что кровавые ритуалы будят не только инстинкты убийцы, но и другие, не менее властные над разумом и сознанием. Полутьма была мне выгодным союзником: придавала образу интимности и чувственности.
Грэхам сомневался — хотел уйти, но никак не мог оторвать от меня взгляд. Мужской, тяжёлый взгляд, в котором не было ни восхищения, ни возмущения, ни злости. Только чистейшая похоть, будто я была куртизанкой, завлекающей в свою постель голодного путника. Такие же последствия магии Толмунда, как чувство вседозволенности или беспричинная агрессия… Последней Грэхам Арган сегодня уступил.
Мгновение или два мы смотрели друг на друга, словно ждали новых переменных в игре, одобрения богов, измеряющих силу влечения — достаточно ли убедительна страсть? Что важнее — долг или стремления души?
Грэхам первым нашёл ответы на эти вопросы. Он шагнул ко мне и жадно впился в губы, обхватил руками, крепко прижал к себе. Экзарх, кровавый маг, стязатель, преступник… Какая разница?
Хлопнула дверь, камзол упал на пол, но я даже не заметила этого, всем телом отдаваясь во власть желания. Время остановилось или, наоборот, ускорило своей бег, потому что я не знала сколько прошло — день, минута, месяц… Всё равно. Даже зов вечности притих, не осмеливаясь нарушить нашу нежность. Отголоски покалывали виски, но каждая моя клеточка была сосредочена на поцелуе. Его губы. Мои губы. Одно дыхание на двоих и попытки стать ближе.
Я, как безумная, шарила ладонями по его фигуре: жёсткие волосы и тёплая шея. Металл пряжек и холод ремней. Рельефные мышцы спины и твёрдые, как камень, — бёдер… Вместе с Грэхамом я падала в пекло, где он не раз бывал один — грешник и святой, убийца и защитник.
«Умоляю вас, экзарх Арган» — влажные, больные от слёз глаза и руки, хватающие мои — в бордовых перчатках с золотыми коронами. Каждый из них похож на ходячий труп, каждый просящий пощады и не получающий её. Море крови, целая лужа, но меня не мутит, наоборот: я наслаждаюсь её видом. Что-то острое и перочинное заставляет лишать жизни медленно и не сразу, вымучивать, терзать, вытягивать одновременно душу из тела и алый туман из под земли…
— Ванда! — требовательный зов из другой реальности — той самой, которая была моей. — Что ты видела?
— Прошлое или будущее, — я улыбнулась через силу и вдруг заметила свои руки, сжимающие мужские ладони в бордовых перчатках. Тошнотворный комок подобрался к горлу, я отшатнулась от Грэхама. — К сожалению, не своё настоящее.
— Провожу тебя в хранилище, — он хотел взять меня за локоть.
— Нет! — отскочила я, зашарила по плечу в поисках консульской броши. — Я сама.
Пальцы ходили ходуном, и замочек на весах не сразу поддался. Я всё-таки достигла своего предела, и больше не могла сдерживать видения. Как невовремя… Я была готова принять Грэхама, но смотреть его глазами было выше моих сил. Слишком много несчастных судеб хранило в себе его облачение.
— Нам следует сверить расписание ваших посещений, экзарх Арган, — попыталась пошутить я, отмыкая хранилище реликвий. Шкаф со сказками покорно щёлкнул, и я легко отодвинула в сторону потайную дверь. — Как несправедливо выходит — убиваете вы, а несчастные жертвы являются мне.
Что-то хрустнуло, звякнуло, и по кабинету полетел запах мяты. Навязчивый, резкий, слишком едкий. Атласный мешочек, что Грэхам по какой-то нелепой случайности всё ещё держал в ладони, пошёл масляными пятнами.
— Прости, — кажется, он сам только что обнаружил посторонний предмет у себя в руках, осторожно положил испорченный редикюль на край стола. — Я… — посмотрел с надеждой. — Я привезу тебе новую сумку в следующий раз?
Я почти скрылась за дверью, но прислонилась щекой к её краю. Вопрос, который хотел задать Грэхам, должен был звучать по-другому. И я, конечно, знала на него ответ. Ведь у меня были десятки и сотни часов, дни и месяцы, чтобы найти его в тоске по тому, что сейчас выглядел потерянным ребёнком.
— И целую корзину орхидей в качестве извинений, — улыбнулась я ласково. — Возвращайтесь скорее, экзарх Арган.
— Вернусь, — пообещал Грэхам, отступая к выходу. — И в следующий раз буду не так милосерден к тому, кто попытается вас очаровать.
Дверь лязгнула, и я почти сползла по шкафу, приложила прохладные ладони к горящим щекам и глупо хихикнула. Скинула туфли, расстегнула манжеты на рукавах. Погладила пальчиком свои губы — те, что недавно познали поцелуй Грэхама. Он вышел с привкусом крови и чужого страдания, но я всё равно была бесконечно счастлива той девичьей радостью, что окрашивает жизнь в цвет чудес и дарит крылья. Сердце порхало в груди весенней птахой, и я позволила себе ещё минуту пребывания в волшебной реальности, как героиня одной из сказочных книг, стерегущих реликвии мёртвых правителей.
В хранилище было тёмно и пыльно — Йоллу не утруждал себя частыми уборками. Я поднялась, с удовольствием разминая затёкшие в туфлях ступни, пробежалась босиком между лакированных полок. Покружилась, наслаждаясь лёгким перестуком жемчужин в складках летящего шифона и напевая мотив знакомой баллады. Какой бы королевой стать мне сегодня? Мелирой Великой, благодетельницей Квертинда? Или, может… Анной Иверийской, влюблённой в генерала лин де Врона?
На глаза попалась связка ключей от Иверийского замка.
Моя маленькая мечта в хрустальном ледяном саване… Потянулась, почти дотрагиваясь пальчиками до покрытого пылью металла… И резко одернула руку. Камлен Видящий запретил отпирать замок. Даже в восторженной впечатлительности и любовной эйфории мне не стоило забывать о правилах и обязанностях.
Однажды каждому приходится падать в бездну вечности. Настанет день, когда и я застыну воспоминанием. Всё, что рвалось в груди, сияло и пело превратится в едва слышные отголоски моих вещей — тонких браслетов, крохотных сумочек и шёлковых платьев.
Ещё ни разу я не смотрела глазами Лауны. Потому что боялась. Боялась увидеть последнюю ночь королевы, когда она умерла в своих покоях, в объятиях экзарха — любимого и любящего мужчины, ради которого она поступилась долгом.
Тонкий шарф из переливчатого газа, обожжёный с одного края, скользнул между моих пальцев. Личная вещь Лауны Иверийской, зверски убитой в Ночь Красной Луны… Образы заструились вдоль изящной вязи по краю шёлковой ткани, прыгнули на бледные запястья, впитались в кожу. Я охотно приняла видение, отдалась в его власть и увидела ярко-пурпурного кролика. Смешной грызун хрустит листком салата, до абсурдного весело пучит жёлтые глазки-пуговки и дёргает ушами. Изящный пальчик с полированным ноготком погружается во что-то липкое, вязкое, и на трёхэтажном торте остаётся безобразная выемка — свидетельство моего хулиганства. Я с удовольствием облизываю сливочный крем и хохочу.
— Под вечер над рекой прохлаааада и покой, — выводит арфистка, расположившаяся у широкого окна. — Сливаясь облака у! — она берёт воздуха, чтобы взвыть на высокой ноте, — Ууууууходят вдаль грядой.
Я выдыхаю вместе с ней, когда Её Сиятельство госпожа Оуренская натягивает ленту корсета туже. От вибрации струн трясётся золоченая бахрома на шторах, и едва не стучат фарфоровые чашки с распускающими от кипятка цветками жасмина.
К утренней церемонии одевания допущены представители высшей аристократии. Жёны наследников знатных родов, мои собственные фрейлины, камердинеры и прислуга, тщательно проверенная стязателями и менталистами перед посещением покоев Иверийской королевы. Леди лин де Бродзен из сурового Кроуница проводит щёткой по моим волосам, а я подцепляю ягодку с торта и кидаю её под ноги — туда, где стоит на задних лапах неественной окраски кролик. Он такой забавный!
— Какая занудная песня, — жалуюсь я, нагибаясь к Пушистику. — Неужели в целом Квертинде не нашлось музыки повеселее?
— Это любимая арфистка княза Ивора, — подсказывает сиделица в шляпке с голубыми перьями, по последней южной моде. — Он посчитал, что вам будет приятно ознакомиться с культурой его княжества. Веллапольский двор не похож на Квертиндский. Мужчины там суровы и скупы, а дамы — сдержанны и кротки.
— Пуф! — я надуваю щёки, передразнивая пышнотелую сиделицу, и знатные леди с фрейлинами хихикают над моей шуткой. Закрываю лицо веером и свожу брови. — Сдержанность и кроткость!
Покои звенят женским смехом, и даже служанки, подвязывающие ночной балдахин к фигурным кроватным столбикам, тихонько прыскают.
— Князю Ивору придётся присягнуть Квертинду, назваться Иверийским и ознакомиться с культурой моего королевства! — подставляю запястье одной из фрейлин. — А свою арфистку отослать обратно в ту деревню, откуда он её вытащил.
Девушка достаёт аметистовый браслет из шкатулки с торжественной парюрой, обвивает холодный металл вокруг моей руки. Вдевает похожие серьги в уши, обдав меня тёплым ароматом молока и пирожных. Поднимает глаза, обхватывает жёлтый тиаль с парящей в нём арфой, и протягивает: «Ууууууууу» на манер заунывной почитательницы Нарцины. Мы обе игриво перемигиваемся. Вряд ли эта бесталантная чужачка за инструментом знает о благословении богини искусства.
— Вам следует быть серьёзнее, Ваше Величество, — сиделица цокает на нашу мимику, закрывая собой от иноземной исполнительницы. — Ваша помолвка с веллапольским князем должна гаранитровать Квертинду мир с нашими ближайшими соседями. Он приехал с предложением руки и сердца и привёз дары своего края.
— Разве я ещё не ношу траур по отцу и бабушке Мелире? — уточняю я, чтобы выиграть время. — И чем он намерен меня удивлять? Крылатым медведем? Пушистой ящерицей?
Ярко-жёлтый, как цыплёнок, Хрустик машет в воздухе лапками, требуя угощения ничуть не худшего, чем досталось его пурпурному собрату. Длинные уши ходят из стороны в сторону, как у рудвика. Надеюсь, веллаполец привёз мне в подарок милое создание своей гибридной магии, а не опасного для жизни монстра.
— Полгода — достаточный срок для траура, — госпожа Диброэн говорит то, что я и без неё знаю. — Вы — последняя истинная Иверийская наследница, и должны продолжить свой род как можно скорее. Квертинду нужен король, а вам нужен муж, — она проходит до высоких дверей. — Великий Консул Камлен ждёт аудиенции уже полчаса. Позволите его впустить?
— Впускай, — великодушно разрешаю я, отправляя в рот крохотное хрустящее пирожное.
С этими церемониями совсем не остаётся времени на неспешный завтрак! Глотаю ароматного чая, и желтоватая жидкость горчит на языке. Подумать только — такой прекрасный вид и такой гадкий вкус. Морщусь — больше от несмолкающей унылой музыки, чем от жасминового напитка.
Служанка ставит передо мной атласные туфельки с изумрудами, и я резво ныряю в них. Поднимаю руки, вытягиваясь в струнку и выбегаю на балкон, чтобы хоть на минуту дать ушам передышку.
В садах дворца Иверийского замка сегодня людно: высокопоставленные гости съехались на церемонию в честь визита княза Ивора. Тщательно выстриженные газоны и лужайки заворачиваются в спирали, торчат шарами и конусами. Боскеты декоративной стрижки имитируют настоящие зелёные дворцы с арками и башенками. Хрустальные фонтаны в каскадах между клумбами окутывают гуляющих влажной дымкой. Как я любила в детстве играть с отцом в жмурки в королевском саду! Жаль, что те времена минули…
Площадь Тибра за белыми воротами полна людьми, славящих свою королеву и защитницу — Лауну Иверийскую. С моего балкона их совсем не видно — мешают фруктовые деревья и щербатая конюшенная стена. Лошади в помпонах жадно хватают мелкие яблочки, фрукты лопаются у них во рту, крепкие зубы звонко встречаются со сбруей. У карет и дилижансов сидит юноша — кучер или конюх, жует травинку. Увидев меня, он с очень не-мальчишеским визгом вскакивает, отряхивает штаны, тычет пальцем. Несколько человек задирают головы и замирают от восторга, закрывают рты ладонями, машут. Конечно, для них я далёкая величавая особа в светлом платье, недосягаемая правительница и хранительница тайной магии. Я улыбаюсь своим подданым и сдержанно машу ручкой. Налетевший ветерок подхватывает мой шарф, и я едва успеваю поймать его, пока легкий шёлк не унесло порывом на потеху толпе.
— Прелестного утра, Ваше Величество, — желает за спиной Камлен и сразу же портит прелесть этого утра своим занудством. — Вы уже прочитали отчёты о нынешнем положении политических дел в Веллапольском княжестве?
Я уж и забыла, что госпожа Диброэн впустила Великого Консула. Накручиваю на палец свободный от причёски локон, ощущая себя пристыженной девчонкой. Но когда мне было читать отчёты, если весь вечер накануне я с Холли Блайт играла в тессеры в западной беседке? Запрещённое для юных леди развлечение сделало нас сообщницами и объединило тайной. Я, как королева, имею необходимость поддерживать добрые отношения с влиятельными семьями Квертинда. А Холли Блайт принадлежит к знаменитому и уважаемому роду. Кажется, двоюродная племянница Монреда лин де Блайта… Или троюродная.
— Может, просто перескажете мне их? — нахожу я простой выход, поправляя пион на перилах.
Обожаю пионы! Нужно будет приказать магам Ревда вырастить целую клумбу в зимней оранжерее, чтобы я могла вдыхать аромат раннего лета круглый год. И сделать выжимку цветочного масла для ванн.
«Лауна Иверийская!» — кричат снизу. «Ваше Величество, Во имя Квертинда!» — доносится из осиновых аллей. Хочется рассмеяться, но я позволяю себе только благожелательную улыбку и лёгкий поворот головы. Загадочность, благородство и высокая нравственность.
Я любима своим народом и без бессмысленных политических отчётов и брачных клятв! Будет справедливо ответить им взаимностью. Хочу быть честной перед людьми и самой собой, искренней, сильной, верить в добро и любовь!
— Ну хорошо, — как будто делает мне одолжение подслеповатый прорицатель. — Реформы государя Феоана привели в Веллапольском княжестве к гражданской войне, что в свою очередь ставит нас в затруднительное положение, поскольку князь Ивор яростный приверженнец революционных движений. Брак с вами является ссылкой опального князя из его родины. Возможно, он станет настраивать Квертинд против собственной страны, пропагандируя вторжение.
— Сегодня мне пришлось судить одного стязателя. Того, кого я считал другом и товарищем. Кто однажды спас мне жизнь в бою, — он поскреб ногтем золотую корону на лацкане плаща, который всё ещё был на мне. Только сейчас я заметила тёмное пятнышко крови и тихо застонала. — Ложа признала его виновным и казнила согласно уставу.
— Ох, Грэхам, — я пригладила его жёсткие волосы.
— Мне не нужна твоя жалость, Ванда, — отстранился он. — Десять минут назад я вернулся из подземелья, а через пятнадцать должен отбыть в Пеулс. Так что эта встреча будет короткой, но хочу, чтобы ты узнала и поняла кое-что.
— Так скоро? — расстроилась я.
Вопрос прозвучал эгоистично и мелочно, но… Целых три долгих недели я ждала его возвращения в столицу, чтобы выяснить, что у нас есть только пятнадцать минут на короткое свидание в гулких коридорах? Хотелось так много рассказать, прогуляться вдоль осиновых аллей, как бывало, или поиграть в шашки… Или стянуть его перчатки и чертить пальцами дорожки-вены, называя каждую по имени… Ощущать на себе его пристальный взгляд, превращающий меня в томную красавицу, вытягивающий тело в один бледный чуткий нерв… Неужели новая отстрочка?
— Возможно, я неважный кавалер, — продолжил Грэхам, не уловивший моей чувственности. — Был не учтив и слишком резок, но сказал правду: у меня действительно нет времени на светские игры и ужимки. Я в первую очередь стязатель. Стязателей не учат сопернечеству за внимание дамы на бальных паркетах. Их учат убивать. И если ты не знала — ложу набирают не из детей аристократов, как это принято в магических академиях. В отличие от тиалей, бордовые перчатки носят не только сливки квертиндской знати, а иногда вполне себе отбросы общества.
— Ты не такой, — замотала я головой, переплетая свои пальцы с его.
Замша перчатки жёсткая, и только от самой ладони исходило тепло.
— Я как раз такой, — с нажимом проговорил Грэхам, не позволяя стащить перчатку. — Вырос в Фурловке — ты наверняка слышала о криминальной подворотне Лангсорда. Тогда ещё экзарх Блайт вытащил меня из такой грязи, о которой ты, надеюсь, никогда не будешь иметь представления.
— Ты был преступником? — я положила руки ему на плечи, противясь страху внутри.
— Это уже не важно и далеко в прошлом, — в коридоре послышались шаги работников консульства, и Грэхам отстранился. Я заметила, что это стоило ему усилий. — Главное, что теперь у меня есть должность экзарха, верность Квертинду и Кирмосу лин де Блайту лично. Это те ценности, которые останутся первостепенными до самой смерти.
— Экзарх Арган, — склонились проходящие мимо мужчины с весами консульства на одеждах. — Госпожа Ностра.
От их понимающих взглядов захотелось немедленно спрятаться в кабинете. Мелкие чиновники зашептались, и даже захихикали, удаляясь. Грэхам подождал, пока пара сплетников отойдут достаточно далеко и торопливо, словно боялся не успеть, продолжил:
— Я не смогу предложить тебе ничего из того, чего ты достойна. Не стану мужем и отцом, — он задумался на секунду. — И, наверное, должен был благородно самоустраниться из твоей жизни. Но я… — взял мои лицо в ладони. — Не могу. Ванда, я не могу отказаться от тебя.
— И не надо, — я подалась ему навстречу, словила дыхание.
Вместо поцелуя он усмехнулся мне в губы, прикрыл глаза.
— Ты должна подумать, — прошептал Грэхам, поглаживая меня по волосам. — О себе и своей жизни. О Ренуарде Баторе. Он, вроде, хороший парень, — от злой улыбки я едва не влепила ему пощёчину. — И если ты в следующую нашу встречу сообщишь неприятное для меня решение, я смогу это пережить.
— Ты решил переложить ответственность на мои плечи? — я выпрямила спину, хотя в тяжёлом плаще это было непросто. — Так поступают… Ох…
Огромная воронка из крохотного редикюля, что висел на моём запястье, почти затянула меня в новое видение. Перед глазам возникли мастерские мадам Фонфон, в ушах зазвенел девичий смех. «Марилька, перебери новые перья для шляпок» — звучало где-то в другой реальности. Я с силой сдёрнула ремешок, оцарапав кожу, и выкинула мелкую сумочку на пол. Атлас мешочка приземлился ровно в световую мозаику, падающую из стрельчатого окна. Я глубоко задышала, фокусирая взгляд на Грэхаме. Преторий. Сто третий день. Двести десятый краснолунный год… Моё настоящее.
— Тебе нужно в хранилище, — Грэхам подобрал шитый жемчугом аксессуар, но возвращать не стал. Открыл дверь в кабинет, посторонился. — Времени ещё меньше, чем я думал. Обещай, что подумаешь над тем, что я сказал.
Я усмехнулась. Время — бесконечный ресурс, которого вечно не хватает. Погонщик мгновений, нещадно работающий хлыстом. У меня были недели и месяцы, чтобы думать над тем, что говорит Грэхам. Десятки и сотни часов, чтобы принять решение. И только считанные минуты на то, чтобы видеть его и ощущать тепло.
— Ты идиот, — ругнулась я на манер Ренуарда и зашла внутрь. — Потратил целых пятнадцать минут на пустые предупреждения, — развернулась и сощурилась. — Неужели ты думал, что я стану требовать женитьбы и отказа от должности, если посмеешь тронуть меня пальцем? Кто я, по-твоему? Мелироанская дева с кружевом вместо мозгов? Неужели даже тебе необходимо доказывать свою состоятельность, как разумной личности?
В кабинете было темно из-за опущенных занавесей, и свет из коридоров очертил фигуру Грэхама. Он так и стоял в проёме, придерживая дверь, и молчал.
— Иди же теперь, — кивнула я ему за спину. — Квертинд ждёт от вас подвигов, экзарх Арган. А я буду ждать следующих пятнадцати минут, чтобы получить нечто большее, чем заверения в жертвенном благородстве.
Я склонила голову на бок, приоткрыла губы и откинула назад волосы, обнажая шею. Знала, что кровавые ритуалы будят не только инстинкты убийцы, но и другие, не менее властные над разумом и сознанием. Полутьма была мне выгодным союзником: придавала образу интимности и чувственности.
Грэхам сомневался — хотел уйти, но никак не мог оторвать от меня взгляд. Мужской, тяжёлый взгляд, в котором не было ни восхищения, ни возмущения, ни злости. Только чистейшая похоть, будто я была куртизанкой, завлекающей в свою постель голодного путника. Такие же последствия магии Толмунда, как чувство вседозволенности или беспричинная агрессия… Последней Грэхам Арган сегодня уступил.
Мгновение или два мы смотрели друг на друга, словно ждали новых переменных в игре, одобрения богов, измеряющих силу влечения — достаточно ли убедительна страсть? Что важнее — долг или стремления души?
Грэхам первым нашёл ответы на эти вопросы. Он шагнул ко мне и жадно впился в губы, обхватил руками, крепко прижал к себе. Экзарх, кровавый маг, стязатель, преступник… Какая разница?
Хлопнула дверь, камзол упал на пол, но я даже не заметила этого, всем телом отдаваясь во власть желания. Время остановилось или, наоборот, ускорило своей бег, потому что я не знала сколько прошло — день, минута, месяц… Всё равно. Даже зов вечности притих, не осмеливаясь нарушить нашу нежность. Отголоски покалывали виски, но каждая моя клеточка была сосредочена на поцелуе. Его губы. Мои губы. Одно дыхание на двоих и попытки стать ближе.
Я, как безумная, шарила ладонями по его фигуре: жёсткие волосы и тёплая шея. Металл пряжек и холод ремней. Рельефные мышцы спины и твёрдые, как камень, — бёдер… Вместе с Грэхамом я падала в пекло, где он не раз бывал один — грешник и святой, убийца и защитник.
«Умоляю вас, экзарх Арган» — влажные, больные от слёз глаза и руки, хватающие мои — в бордовых перчатках с золотыми коронами. Каждый из них похож на ходячий труп, каждый просящий пощады и не получающий её. Море крови, целая лужа, но меня не мутит, наоборот: я наслаждаюсь её видом. Что-то острое и перочинное заставляет лишать жизни медленно и не сразу, вымучивать, терзать, вытягивать одновременно душу из тела и алый туман из под земли…
— Ванда! — требовательный зов из другой реальности — той самой, которая была моей. — Что ты видела?
— Прошлое или будущее, — я улыбнулась через силу и вдруг заметила свои руки, сжимающие мужские ладони в бордовых перчатках. Тошнотворный комок подобрался к горлу, я отшатнулась от Грэхама. — К сожалению, не своё настоящее.
— Провожу тебя в хранилище, — он хотел взять меня за локоть.
— Нет! — отскочила я, зашарила по плечу в поисках консульской броши. — Я сама.
Пальцы ходили ходуном, и замочек на весах не сразу поддался. Я всё-таки достигла своего предела, и больше не могла сдерживать видения. Как невовремя… Я была готова принять Грэхама, но смотреть его глазами было выше моих сил. Слишком много несчастных судеб хранило в себе его облачение.
— Нам следует сверить расписание ваших посещений, экзарх Арган, — попыталась пошутить я, отмыкая хранилище реликвий. Шкаф со сказками покорно щёлкнул, и я легко отодвинула в сторону потайную дверь. — Как несправедливо выходит — убиваете вы, а несчастные жертвы являются мне.
Что-то хрустнуло, звякнуло, и по кабинету полетел запах мяты. Навязчивый, резкий, слишком едкий. Атласный мешочек, что Грэхам по какой-то нелепой случайности всё ещё держал в ладони, пошёл масляными пятнами.
— Прости, — кажется, он сам только что обнаружил посторонний предмет у себя в руках, осторожно положил испорченный редикюль на край стола. — Я… — посмотрел с надеждой. — Я привезу тебе новую сумку в следующий раз?
Я почти скрылась за дверью, но прислонилась щекой к её краю. Вопрос, который хотел задать Грэхам, должен был звучать по-другому. И я, конечно, знала на него ответ. Ведь у меня были десятки и сотни часов, дни и месяцы, чтобы найти его в тоске по тому, что сейчас выглядел потерянным ребёнком.
— И целую корзину орхидей в качестве извинений, — улыбнулась я ласково. — Возвращайтесь скорее, экзарх Арган.
— Вернусь, — пообещал Грэхам, отступая к выходу. — И в следующий раз буду не так милосерден к тому, кто попытается вас очаровать.
Дверь лязгнула, и я почти сползла по шкафу, приложила прохладные ладони к горящим щекам и глупо хихикнула. Скинула туфли, расстегнула манжеты на рукавах. Погладила пальчиком свои губы — те, что недавно познали поцелуй Грэхама. Он вышел с привкусом крови и чужого страдания, но я всё равно была бесконечно счастлива той девичьей радостью, что окрашивает жизнь в цвет чудес и дарит крылья. Сердце порхало в груди весенней птахой, и я позволила себе ещё минуту пребывания в волшебной реальности, как героиня одной из сказочных книг, стерегущих реликвии мёртвых правителей.
В хранилище было тёмно и пыльно — Йоллу не утруждал себя частыми уборками. Я поднялась, с удовольствием разминая затёкшие в туфлях ступни, пробежалась босиком между лакированных полок. Покружилась, наслаждаясь лёгким перестуком жемчужин в складках летящего шифона и напевая мотив знакомой баллады. Какой бы королевой стать мне сегодня? Мелирой Великой, благодетельницей Квертинда? Или, может… Анной Иверийской, влюблённой в генерала лин де Врона?
На глаза попалась связка ключей от Иверийского замка.
Моя маленькая мечта в хрустальном ледяном саване… Потянулась, почти дотрагиваясь пальчиками до покрытого пылью металла… И резко одернула руку. Камлен Видящий запретил отпирать замок. Даже в восторженной впечатлительности и любовной эйфории мне не стоило забывать о правилах и обязанностях.
Однажды каждому приходится падать в бездну вечности. Настанет день, когда и я застыну воспоминанием. Всё, что рвалось в груди, сияло и пело превратится в едва слышные отголоски моих вещей — тонких браслетов, крохотных сумочек и шёлковых платьев.
Ещё ни разу я не смотрела глазами Лауны. Потому что боялась. Боялась увидеть последнюю ночь королевы, когда она умерла в своих покоях, в объятиях экзарха — любимого и любящего мужчины, ради которого она поступилась долгом.
Тонкий шарф из переливчатого газа, обожжёный с одного края, скользнул между моих пальцев. Личная вещь Лауны Иверийской, зверски убитой в Ночь Красной Луны… Образы заструились вдоль изящной вязи по краю шёлковой ткани, прыгнули на бледные запястья, впитались в кожу. Я охотно приняла видение, отдалась в его власть и увидела ярко-пурпурного кролика. Смешной грызун хрустит листком салата, до абсурдного весело пучит жёлтые глазки-пуговки и дёргает ушами. Изящный пальчик с полированным ноготком погружается во что-то липкое, вязкое, и на трёхэтажном торте остаётся безобразная выемка — свидетельство моего хулиганства. Я с удовольствием облизываю сливочный крем и хохочу.
— Под вечер над рекой прохлаааада и покой, — выводит арфистка, расположившаяся у широкого окна. — Сливаясь облака у! — она берёт воздуха, чтобы взвыть на высокой ноте, — Ууууууходят вдаль грядой.
Я выдыхаю вместе с ней, когда Её Сиятельство госпожа Оуренская натягивает ленту корсета туже. От вибрации струн трясётся золоченая бахрома на шторах, и едва не стучат фарфоровые чашки с распускающими от кипятка цветками жасмина.
К утренней церемонии одевания допущены представители высшей аристократии. Жёны наследников знатных родов, мои собственные фрейлины, камердинеры и прислуга, тщательно проверенная стязателями и менталистами перед посещением покоев Иверийской королевы. Леди лин де Бродзен из сурового Кроуница проводит щёткой по моим волосам, а я подцепляю ягодку с торта и кидаю её под ноги — туда, где стоит на задних лапах неественной окраски кролик. Он такой забавный!
— Какая занудная песня, — жалуюсь я, нагибаясь к Пушистику. — Неужели в целом Квертинде не нашлось музыки повеселее?
— Это любимая арфистка княза Ивора, — подсказывает сиделица в шляпке с голубыми перьями, по последней южной моде. — Он посчитал, что вам будет приятно ознакомиться с культурой его княжества. Веллапольский двор не похож на Квертиндский. Мужчины там суровы и скупы, а дамы — сдержанны и кротки.
— Пуф! — я надуваю щёки, передразнивая пышнотелую сиделицу, и знатные леди с фрейлинами хихикают над моей шуткой. Закрываю лицо веером и свожу брови. — Сдержанность и кроткость!
Покои звенят женским смехом, и даже служанки, подвязывающие ночной балдахин к фигурным кроватным столбикам, тихонько прыскают.
— Князю Ивору придётся присягнуть Квертинду, назваться Иверийским и ознакомиться с культурой моего королевства! — подставляю запястье одной из фрейлин. — А свою арфистку отослать обратно в ту деревню, откуда он её вытащил.
Девушка достаёт аметистовый браслет из шкатулки с торжественной парюрой, обвивает холодный металл вокруг моей руки. Вдевает похожие серьги в уши, обдав меня тёплым ароматом молока и пирожных. Поднимает глаза, обхватывает жёлтый тиаль с парящей в нём арфой, и протягивает: «Ууууууууу» на манер заунывной почитательницы Нарцины. Мы обе игриво перемигиваемся. Вряд ли эта бесталантная чужачка за инструментом знает о благословении богини искусства.
— Вам следует быть серьёзнее, Ваше Величество, — сиделица цокает на нашу мимику, закрывая собой от иноземной исполнительницы. — Ваша помолвка с веллапольским князем должна гаранитровать Квертинду мир с нашими ближайшими соседями. Он приехал с предложением руки и сердца и привёз дары своего края.
— Разве я ещё не ношу траур по отцу и бабушке Мелире? — уточняю я, чтобы выиграть время. — И чем он намерен меня удивлять? Крылатым медведем? Пушистой ящерицей?
Ярко-жёлтый, как цыплёнок, Хрустик машет в воздухе лапками, требуя угощения ничуть не худшего, чем досталось его пурпурному собрату. Длинные уши ходят из стороны в сторону, как у рудвика. Надеюсь, веллаполец привёз мне в подарок милое создание своей гибридной магии, а не опасного для жизни монстра.
— Полгода — достаточный срок для траура, — госпожа Диброэн говорит то, что я и без неё знаю. — Вы — последняя истинная Иверийская наследница, и должны продолжить свой род как можно скорее. Квертинду нужен король, а вам нужен муж, — она проходит до высоких дверей. — Великий Консул Камлен ждёт аудиенции уже полчаса. Позволите его впустить?
— Впускай, — великодушно разрешаю я, отправляя в рот крохотное хрустящее пирожное.
С этими церемониями совсем не остаётся времени на неспешный завтрак! Глотаю ароматного чая, и желтоватая жидкость горчит на языке. Подумать только — такой прекрасный вид и такой гадкий вкус. Морщусь — больше от несмолкающей унылой музыки, чем от жасминового напитка.
Служанка ставит передо мной атласные туфельки с изумрудами, и я резво ныряю в них. Поднимаю руки, вытягиваясь в струнку и выбегаю на балкон, чтобы хоть на минуту дать ушам передышку.
В садах дворца Иверийского замка сегодня людно: высокопоставленные гости съехались на церемонию в честь визита княза Ивора. Тщательно выстриженные газоны и лужайки заворачиваются в спирали, торчат шарами и конусами. Боскеты декоративной стрижки имитируют настоящие зелёные дворцы с арками и башенками. Хрустальные фонтаны в каскадах между клумбами окутывают гуляющих влажной дымкой. Как я любила в детстве играть с отцом в жмурки в королевском саду! Жаль, что те времена минули…
Площадь Тибра за белыми воротами полна людьми, славящих свою королеву и защитницу — Лауну Иверийскую. С моего балкона их совсем не видно — мешают фруктовые деревья и щербатая конюшенная стена. Лошади в помпонах жадно хватают мелкие яблочки, фрукты лопаются у них во рту, крепкие зубы звонко встречаются со сбруей. У карет и дилижансов сидит юноша — кучер или конюх, жует травинку. Увидев меня, он с очень не-мальчишеским визгом вскакивает, отряхивает штаны, тычет пальцем. Несколько человек задирают головы и замирают от восторга, закрывают рты ладонями, машут. Конечно, для них я далёкая величавая особа в светлом платье, недосягаемая правительница и хранительница тайной магии. Я улыбаюсь своим подданым и сдержанно машу ручкой. Налетевший ветерок подхватывает мой шарф, и я едва успеваю поймать его, пока легкий шёлк не унесло порывом на потеху толпе.
— Прелестного утра, Ваше Величество, — желает за спиной Камлен и сразу же портит прелесть этого утра своим занудством. — Вы уже прочитали отчёты о нынешнем положении политических дел в Веллапольском княжестве?
Я уж и забыла, что госпожа Диброэн впустила Великого Консула. Накручиваю на палец свободный от причёски локон, ощущая себя пристыженной девчонкой. Но когда мне было читать отчёты, если весь вечер накануне я с Холли Блайт играла в тессеры в западной беседке? Запрещённое для юных леди развлечение сделало нас сообщницами и объединило тайной. Я, как королева, имею необходимость поддерживать добрые отношения с влиятельными семьями Квертинда. А Холли Блайт принадлежит к знаменитому и уважаемому роду. Кажется, двоюродная племянница Монреда лин де Блайта… Или троюродная.
— Может, просто перескажете мне их? — нахожу я простой выход, поправляя пион на перилах.
Обожаю пионы! Нужно будет приказать магам Ревда вырастить целую клумбу в зимней оранжерее, чтобы я могла вдыхать аромат раннего лета круглый год. И сделать выжимку цветочного масла для ванн.
«Лауна Иверийская!» — кричат снизу. «Ваше Величество, Во имя Квертинда!» — доносится из осиновых аллей. Хочется рассмеяться, но я позволяю себе только благожелательную улыбку и лёгкий поворот головы. Загадочность, благородство и высокая нравственность.
Я любима своим народом и без бессмысленных политических отчётов и брачных клятв! Будет справедливо ответить им взаимностью. Хочу быть честной перед людьми и самой собой, искренней, сильной, верить в добро и любовь!
— Ну хорошо, — как будто делает мне одолжение подслеповатый прорицатель. — Реформы государя Феоана привели в Веллапольском княжестве к гражданской войне, что в свою очередь ставит нас в затруднительное положение, поскольку князь Ивор яростный приверженнец революционных движений. Брак с вами является ссылкой опального князя из его родины. Возможно, он станет настраивать Квертинд против собственной страны, пропагандируя вторжение.