— Ну, я не целительница, — Толстый Мон перевёл тяжёлый взгляд с Куиджи на Неда. — А целитель. И совсем не девчонка. Могу попробовать.
— Правда? — встрепенулась я.
Вместо ответ Мон довольно бесцеремонно вручил свой ящик Неду и присел напротив.
— Для определения повреждений мне нужно прикоснуться к твоей груди, — Мон протянул ладонь. — Ты позволишь?
Нед за его широкой спиной грязно захихикал. Куиджи отвернулся.
— Вряд ли это необходимо, — я отодвинула рукав, демонстрируя воспаленную рану.
Целитель подвинулся, чтобы на руку лучше падал свет от фонаря, наклонился и даже понюхал обожженную ядом кожу. Потом обхватил предплечье пальцами, и я скривилась от боли.
— Inflammate Utvie. Eman miсhi’tum del Deveine! — громко и чётко потребовал Мон.
Рука немедленно зачесалась, зазудела, загорелась белой магией в ладонях целителя. Я прикусила губу и с удивлением отметила, что нежная кожа стала мягче и сухие корочки отпали сами собой. Удивительно: Мон лечил только мою руку, но даже губы поддались его исцеляющей магии. Ласковая волна прошлась по всему телу, расслабила мышцы, и я разомлела. Когда процесс был завершён, я приложилась к предплечью ногтями, намереваясь разодрать исцелённое место, но маг Девейны схватил меня за запястье.
— Лучше пока не трогай, — предупредил он и безошибочно достал пузатый флакончик из ящика.
Едва касаясь, Мон смазал всё ещё покрасневшую кожу какой-то пенящейся мазью, по запаху похожей на облепиховую.
— Хорошо, — я рассматривала блестящую от лекарства, но вполне целую кожу. — Спасибо тебе.
— Хвала милостивой Девейне, — Толстый Мон тяжело сел рядом, обхватил голову руками.
Я не знала, как много магической памяти он истратил, но догадалась, что немало. Вряд ли он был на грани истощения, но чувствовал себя, очевидно, отвратно. Мон накрыл ладонью свой красивый тиаль, и тот в ответ слабо засветился, отдавая накопленную плазну.
— Разве тебе не нужно внутрь? — Нед присел справа от меня и кивнул на вход у нас за спинами.
— Больше нет, — Мон всмотрелся в густой лес за кладбищем. — Я потратил всю свою плазну, вряд ли кому-то ещё смогу помочь. И с магистром Калькут сейчас лучше не встречаться.
Куиджи устроился рядом с Моном, покровительственно похлопал его по спине. Я придвинулась ближе к моему неожиданному спасителю и потёрлась плечом. Грузный целитель всегда мне нравился. Он был похож на забавного медвежонка. Смешной, неуклюжий, он по-детски хмурился и казался невероятно ранимым. В прошлом году на занятиях в бестиатриуме он избегал сражений, стараясь выглядеть максимально незаметным. И у него это получалось, несмотря на крупные габариты. Но я никогда не подозревала в нём трусости. Это было, скорее, какое-то полное отсутствие жестокости и агрессии. Если в ком и был свет Девейны, то именно в этом угрюмом толстяке.
— Мы не расскажем о том, что это ты меня вылечил, — попыталась я ободрить ослабевшего парня.
— Мне всё равно, — он пожал плечами.
— Но тогда весь факультет Девейны отвернётся от тебя, — предсказала я. — И ты останешься один.
— А я и так один, — Мон провёл ладонью по ежику волос на голове. — Я даже живу один в целой комнате, потому что устроил там лабораторию. Запах неприятный, медицинский, но я уже принюхался, — он забрал у Комдора свой звенящий ящик. — Единственный сосед сбежал от меня ещё вначале прошлого года. Вилли согласилась его переселить.
После исцеления усталость навалилась на меня с новой силой, на этот раз вполне естественная. Сказывался тяжёлый день, и чудилось, что по венам потёк свинец. Мне предстоял ещё путь до моей комнаты, но было лень даже поднять ногу.
— Тепег’ь ты не один, — участливо заметил Куиджи.
— Что-то не верится, — слабо улыбнулся Мон.
Все замолкли. Даже Нед справа от меня притих, прислонившись плечом ко мне. Радостное возбуждение сменилось внезапной усталостью, буквально подкосившей всю нашу компанию. Несколько раз хлопали двери, выпуская излечившихся студентов. Они окидывали нас недоумёнными взглядами и молча обходили, почти убегали по освещённой фонарями тропинке. Ночь сгустилась, вступила в свои права, и воздух стал ещё холоднее. Мы так и сидели, прижавшись друг к другу плечами и молчали. Мёрзли и почти засыпали от изнеможения, но не уходили. Четыре чужих человека, каждый по-своему отвергнутых обществом.
А потом пошёл снег. Не мелкая насыпь, которая кружила по земле, не колючая крупа, а самый настоящий, первый в этом году снег плавно опускался мягкими пушистыми кристаллами. Не сговариваясь, мы задрали головы и посмотрели в ставшее вдруг хмурым небо. Ни звёзд, ни молодой луны, только сплошная пелена и ярко-белая рябь, мерцающая в свете фонарей.
Это была странная ночь. Вместе со снегом с небес на нас спускалось что-то объединяющее, благословенное и при этом неизбежное. Каждый думал о своём, ловя ртом тающие снежинки. Они всё падали и падали, укрывая тонким блестящим ковром лес, полуразрушенный камень, плиты дорожки и блёклые пятна света.
День, в который я чуть не погибла, подходил к концу. Но было такое ощущение, что этот конец предвещал начало чего-то более грандиозного, великого и по-настоящему важного. И в этот момент мне захотелось остановить время и восславить Квертинд за эту ночь, за этих людей, которые сидели рядом со мной. Я не ждала подарков от судьбы, всё ещё намереваясь сражаться с ней. Но сегодня впервые за долгие годы я поблагодарила её. За то, что иногда в нашей схватке она всё-таки поддавалась.
Глава 7. Тарокко и эдельвейс
В утренней столовой было ослепительно ярко. Солнечный свет бликами отражался от серебристого покрова, выросшего за ночь на добрый локоть, от громоздкого сугроба, под которым едва угадывались очертания статуи семи богов, и от побелевших горных вершин, что в такую погоду были прекрасно различимы из высоких окон. Рудвики по ту сторону стекла почти по пояс утопали в первом снеге, подкидывали на лопатах сверкающие россыпи и настойчиво тыкали мётлами в бронзовых богов. Из-за непривычной яркости я сощурилась, едва миновав нефритовую арку. Под веками заплясали разноцветные мушки, и меня ощутило шатнуло.
Когда, наконец, я вернула себе равновесие, а глаза приспособились к свету, взору явилась суетливая Дамна лин де Торн в окружении пыхтящих поварских колпачков. Высокая статная женщина в простом платье с закатанными рукавами подгоняла не слишком расторопных пушистых работников, которые оттирали изразцовую печь у дальней стены столовой, давно покрытую слоем вековой пыли. По назначению этот отопительный предмет интерьера на моей памяти не использовался никогда, но некоторую функцию он всё же нёс: печь отделяла большой студенческий зал от маленького, где обычно обедали магистры.
— Здесь ещё грязь осталось! — тыкнула в уступ ментор серебристой лилии. — Мойте внимательнее!
На тех зелёных плитках, которые уже познакомились с мыльной ветошью и усердием ушастых уборщиков, даже угадывались очертания морских гадов — черепах, ящеров, китов и зубастых рыб. Госпожа лин де Торн подняла с пола огромную каменную вазу с букетом свежих ирисов и примостила её на уже чистый угол. Начала увлечённо пятиться, чтобы оценить наведённую красоту, но ойкнула, когда наткнулась на недовольную Калькут.
— Лучше б в лекарской помогали, — пробурчала магистр целителей. — У меня весь факультет без плазны после вчерашнего, им не до украшательств. Не туда полномочия применяете…
Порывистым тяжёлым шагом Биатрисс Калькут скрылась за печью, а госпожа лин де Торн лишь жизнерадостно встряхнула локонами и продолжила наводить свои порядки.
— Принеси ещё воды, — приказала деятельная леди, и один из рудвиков сорвался с места.
Искрящийся солнечный свет, аромат цветов и летящие мыльные пузыри наполняли утро особой энергией. Сонные студенты улыбались, обменивались смешками и галдели, похрустывая ещё тёплыми лепёшками. Даже кухарка Элька Павс сегодня расстаралась: между тарелками с картофельными оладьями и хлебными корзинками стояли глиняные соусницы со сметаной и рубленной зеленью, горшочки с маслом и исходящие паром кувшины.
С моим появлением студенты характерно затихли, а потом рванули новым хором насмешек и улюлюканий. Я лишь хмыкнула свысока, подхватила одну из порций и уверенно прошагала через всю столовую в самый угол — туда, где одиноко сидел Толстый Мон.
— Ты не против? — вместо приветствия спросила я, бойко усаживаясь напротив целителя.
Он втянул голову в плечи и неуверенно заозирался, будто искал ответа на этот вопрос у вновь притихшей публики. Выглядел он плохо: под глазами залегли коричневые тени, кожа побледнела. Но я сама выглядела не лучше: всё ещё сказывалось вчерашнее магическое истощение. Я протянула руку прямо через стол, чем смутила целителя ещё сильнее. Пару секунд он сидел без движения, потом всё же вложил вспотевшую мягкую ладошку в мои пальцы. Я крепко сжала кисть, потрясла и деловито оценила завтрак. Налила из кувшина ароматного напитка сразу в оба стакана — себе и своему новому другу.
— Проклятая Банфик, — плюхнулся на свободный стул Нед, и Мон подпрыгнул. — Мы единственный в истории академии второй курс боевых магов, которому поставили углублённый этикет. Десент — гребанная благородная дева!
Помятый Комдор прикусил бок пресной лепёшки, потёр ладонь о жилет и по очереди протянул её сначала мне, потом Толстому Мону. Последний даже поперхнулся от крепкого рукопожатия боевого мага, и Нед заботливо постучал по широкой спине соседа.
— Магистр Десент! — строго поправила я и огрызнулась: — Он хоть не амурный хлюпик!
— Профти, — зажевал хлеб Нед. — Просто не понимаю, за что нам мучиться на этих танцах. Факультет Омена, между прочим, сегодня отдыхает.
Я прикусила язык. В отличие от Комдора, я догадывалась, за что нам поставили в список предметов занятия Беллы Банфик. Джер вместе со мной наказал весь второй курс, обязав боевых магов изучать бесконечные па, вежливость великосветских диалогов, очерёдность званых ужинов. О необходимости всей этой показушности я могла бы спорить вечно, но решение было уже принято, и несчастные бойцы Ревда целый год были вынуждены страдать за мою полынью глупость. Вслух делиться своими рассуждениями я, конечно, не собиралась, поэтому молча жевала хрустящий картофельный оладушек.
— На нас все смотрят, — Толстый Мон вытянул шею, нервно утирая рот салфеткой. — Зря вы сели за мой стол. Навлечёте на себя дурную репутацию.
Мы с Недом одновременно расхохотались. Очень громко. Очень-очень громко: так, чтобы все услышали. Настолько громко, что даже Элька Павс вышла из кухни и грозно уперла натруженные кулаки в боки. Но неожиданно смягчилась и охнула, увидев за обычно пустым столом Толстого Мона целую компанию. Даже потёрла передником уголки глаз. Я быстро отвлеклась от пустой впечатлительности поварихи, скосив взгляд на притихших Сирену, Оуренских и Лонима. Они недоумённо ковырялись в тарелках, почти не общаясь между собой.
— Монт… Монтимер, — попыталась я вспомнить полное имя Мона. — Поверь, твоя репутация вряд ли дурнее нашей. И мы ею гордимся!
— Монтгомери, — напомнил студент Лоза. — Но вы можете звать меня просто Мон, я привык. Или жирный. Я уже даже не обижаюсь.
Он тяжело и горестно вздохнул, отправляя в рот смазанный соусом кусочек. Слегка порозовел от смущения.
— По рукам, жирный, — Нед выставил пятерню, но стушевался от моего пинка. — Что? Он же сам разрешил!
— Я могу пг’исесть? — подошедший Куиджи кивнул на свободный стул, вопросительно уставившись прямо на меня.
— Само собой, — повелительно кивнула я члену банды изгоев. — Если не боишься навлечь на себя гнев Квертинда.
Нед хрюкнул, и из носа у него полился отвар прямо в тарелку. Интересно, он теперь будет смеяться каждый раз, когда я пытаюсь шутить?
— Он гневается на меня за то, что я дг’ужу с тобой, Юна, — как всегда, слишком серьёзно оценил моё высказывание Куиджи. — Но я не могу оставаться в стог’оне пг’и такой неспг’аведливости!
— Вот и не оставайся, — я помогла Куиджи расставить посуду и приборы.
Заодно оценила реакцию обитателей академии: над нами уже не смеялись, а рассматривали с настороженным интересом. Теперь, когда я была не одна, мне это даже льстило. Банда изгоев увеличивала почтительность окружающих не меньше, чем Карнеум или знак соединения. Кстати, стоило продемонстрировать своего чёрного паука. Я откинулась на спинку стула, небрежно перекинула назад источающие фруктовый аромат косы. Такой запах они приобрели после ночного купания — вчера, уже в самом душе я выяснила, что едкая кровь икша совсем не смывается с волос обычным мыльным раствором. На помощь пришла Фиди: она намазала мою голову какой-то не менее скользкой, чем ядовитая слизь, но значительно более ароматной кашицей. Тяжёлые локоны после этой процедуры не просто очистились, а стали блестящими и послушными, отчего с утра почти сами свились в косы.
— Да что ж такое! — громко возмутилась Дамна лин де Торн. — Нет, это невыносимо! У вас что, глаз нет? Одни уши?
Тонким пальчиком она указывала на испачканные плитки, ожидая немедленного повиновения. Стайка рудвиков, ворча и покряхтывая, перемещалась вслед за строгой леди с явным неудовольствием. Не выдержав, Дамна самолично выхватила тряпку и с остервенением затёрла по одному из изразцов. Вдруг по столовой прокатился громкий гул, студенты зашептались, и даже госпожа лин де Торн застыла с ветошью в руках. Я сдвинула брови, пытаясь увидеть виновника перемены. Обычно такую реакцию не вызывал никто, кроме меня.
Тонкая фигурка у входа с тугим пучком испуганно остановилась, прячась за внушительным фолиантом. Через пару секунд девушка выглянула из-за своего бумажного щита, затем несмело улыбнулась под редкие аплодисменты. По мере того, как опускалась вниз её книга, лица присутствующих вытягивались почти до самых пуговиц на салатовых жилетах. Причина изумления красовалась на шее студентки — там, прямо над белоснежным воротничком сорочки, тёмно-синим полукругом выделялся дельфин. Это означало только одно: у Мотаны Лавбук появился ментор!
— Вы видели? — зашептал Нед, и я охотно подалась вперёд.
— Мотана теперь мейлог’и! — поддержал Куиджи.
— Значит, в домики магистров скоро заселится новый ментор? — я поболтала остатки отвара в стакане.
Эта новость мне не понравилась. Там и так уже жила одна морская пиявка, которая тянула свои зубки к Джеру. Теперь появится ещё одна?
— Ректор Аддисад, — вступил в беседу Монтгомери.
Я дёрнулась, чтобы привычно подняться в знак приветствия ректору, но не обнаружила в пределах видимости лазурной мантии. Нед тоже озадаченно опустился обратно на свой стул.
— Ректор Аддисад стала ментором Мотаны с разрешения её родителей, — прошептал Мон, низко наклонившись над столом. — Она в лекарских, лежит без сознания. Ночью принесли. Магистр Калькут говорит, она проведёт у нас не меньше недели. На шее у ректора такой же знак.
— Ого! — только и смогла откомментировать я.
Кому-то с ментором в академии повезло ещё больше, чем мне. Мотана Лавбук — мейлори самой Надалии Аддисад! Но я ни капли не позавидовала самой прилежной ученице нашего курса. Даже наоборот, выдохнула и расслабилась. Уж Надалия Аддисад на сердце моего ментора не претендовала!
— Ооооо, да, — довольно щёлкнул пальцами Нед. — Целая неделя без присмотра Надалии!
Толстый Мон приосанился и даже улыбнулся впервые за утро, явив заметную щербинку между зубов. Выглядел он так, словно только что раскрыл тайну мироздания, не меньше.
— Она попг’авится? — озаботился Куиджи.
— Да, она поправится? — вторила я, вспомнив о том, что этот ритуал вообще-то опасен для жизни.
— Не уверен, — Мон отправил за щеку огромный кусок пресной лепёшки, щедро сдобренной маслом. — Но у неё изначальная склонность — кровавая. Думаю, всё должно пройти хорошо. Я до утра возносил моления благостной Девейне, — парень сжал свой тиаль. — И магистр Калькут тоже.
— У г’ектог’а Аддисад была кг’овавая склонность?! — ужаснулся Куиджи.
— Правда? — встрепенулась я.
Вместо ответ Мон довольно бесцеремонно вручил свой ящик Неду и присел напротив.
— Для определения повреждений мне нужно прикоснуться к твоей груди, — Мон протянул ладонь. — Ты позволишь?
Нед за его широкой спиной грязно захихикал. Куиджи отвернулся.
— Вряд ли это необходимо, — я отодвинула рукав, демонстрируя воспаленную рану.
Целитель подвинулся, чтобы на руку лучше падал свет от фонаря, наклонился и даже понюхал обожженную ядом кожу. Потом обхватил предплечье пальцами, и я скривилась от боли.
— Inflammate Utvie. Eman miсhi’tum del Deveine! — громко и чётко потребовал Мон.
Рука немедленно зачесалась, зазудела, загорелась белой магией в ладонях целителя. Я прикусила губу и с удивлением отметила, что нежная кожа стала мягче и сухие корочки отпали сами собой. Удивительно: Мон лечил только мою руку, но даже губы поддались его исцеляющей магии. Ласковая волна прошлась по всему телу, расслабила мышцы, и я разомлела. Когда процесс был завершён, я приложилась к предплечью ногтями, намереваясь разодрать исцелённое место, но маг Девейны схватил меня за запястье.
— Лучше пока не трогай, — предупредил он и безошибочно достал пузатый флакончик из ящика.
Едва касаясь, Мон смазал всё ещё покрасневшую кожу какой-то пенящейся мазью, по запаху похожей на облепиховую.
— Хорошо, — я рассматривала блестящую от лекарства, но вполне целую кожу. — Спасибо тебе.
— Хвала милостивой Девейне, — Толстый Мон тяжело сел рядом, обхватил голову руками.
Я не знала, как много магической памяти он истратил, но догадалась, что немало. Вряд ли он был на грани истощения, но чувствовал себя, очевидно, отвратно. Мон накрыл ладонью свой красивый тиаль, и тот в ответ слабо засветился, отдавая накопленную плазну.
— Разве тебе не нужно внутрь? — Нед присел справа от меня и кивнул на вход у нас за спинами.
— Больше нет, — Мон всмотрелся в густой лес за кладбищем. — Я потратил всю свою плазну, вряд ли кому-то ещё смогу помочь. И с магистром Калькут сейчас лучше не встречаться.
Куиджи устроился рядом с Моном, покровительственно похлопал его по спине. Я придвинулась ближе к моему неожиданному спасителю и потёрлась плечом. Грузный целитель всегда мне нравился. Он был похож на забавного медвежонка. Смешной, неуклюжий, он по-детски хмурился и казался невероятно ранимым. В прошлом году на занятиях в бестиатриуме он избегал сражений, стараясь выглядеть максимально незаметным. И у него это получалось, несмотря на крупные габариты. Но я никогда не подозревала в нём трусости. Это было, скорее, какое-то полное отсутствие жестокости и агрессии. Если в ком и был свет Девейны, то именно в этом угрюмом толстяке.
— Мы не расскажем о том, что это ты меня вылечил, — попыталась я ободрить ослабевшего парня.
— Мне всё равно, — он пожал плечами.
— Но тогда весь факультет Девейны отвернётся от тебя, — предсказала я. — И ты останешься один.
— А я и так один, — Мон провёл ладонью по ежику волос на голове. — Я даже живу один в целой комнате, потому что устроил там лабораторию. Запах неприятный, медицинский, но я уже принюхался, — он забрал у Комдора свой звенящий ящик. — Единственный сосед сбежал от меня ещё вначале прошлого года. Вилли согласилась его переселить.
После исцеления усталость навалилась на меня с новой силой, на этот раз вполне естественная. Сказывался тяжёлый день, и чудилось, что по венам потёк свинец. Мне предстоял ещё путь до моей комнаты, но было лень даже поднять ногу.
— Тепег’ь ты не один, — участливо заметил Куиджи.
— Что-то не верится, — слабо улыбнулся Мон.
Все замолкли. Даже Нед справа от меня притих, прислонившись плечом ко мне. Радостное возбуждение сменилось внезапной усталостью, буквально подкосившей всю нашу компанию. Несколько раз хлопали двери, выпуская излечившихся студентов. Они окидывали нас недоумёнными взглядами и молча обходили, почти убегали по освещённой фонарями тропинке. Ночь сгустилась, вступила в свои права, и воздух стал ещё холоднее. Мы так и сидели, прижавшись друг к другу плечами и молчали. Мёрзли и почти засыпали от изнеможения, но не уходили. Четыре чужих человека, каждый по-своему отвергнутых обществом.
А потом пошёл снег. Не мелкая насыпь, которая кружила по земле, не колючая крупа, а самый настоящий, первый в этом году снег плавно опускался мягкими пушистыми кристаллами. Не сговариваясь, мы задрали головы и посмотрели в ставшее вдруг хмурым небо. Ни звёзд, ни молодой луны, только сплошная пелена и ярко-белая рябь, мерцающая в свете фонарей.
Это была странная ночь. Вместе со снегом с небес на нас спускалось что-то объединяющее, благословенное и при этом неизбежное. Каждый думал о своём, ловя ртом тающие снежинки. Они всё падали и падали, укрывая тонким блестящим ковром лес, полуразрушенный камень, плиты дорожки и блёклые пятна света.
День, в который я чуть не погибла, подходил к концу. Но было такое ощущение, что этот конец предвещал начало чего-то более грандиозного, великого и по-настоящему важного. И в этот момент мне захотелось остановить время и восславить Квертинд за эту ночь, за этих людей, которые сидели рядом со мной. Я не ждала подарков от судьбы, всё ещё намереваясь сражаться с ней. Но сегодня впервые за долгие годы я поблагодарила её. За то, что иногда в нашей схватке она всё-таки поддавалась.
Глава 7. Тарокко и эдельвейс
В утренней столовой было ослепительно ярко. Солнечный свет бликами отражался от серебристого покрова, выросшего за ночь на добрый локоть, от громоздкого сугроба, под которым едва угадывались очертания статуи семи богов, и от побелевших горных вершин, что в такую погоду были прекрасно различимы из высоких окон. Рудвики по ту сторону стекла почти по пояс утопали в первом снеге, подкидывали на лопатах сверкающие россыпи и настойчиво тыкали мётлами в бронзовых богов. Из-за непривычной яркости я сощурилась, едва миновав нефритовую арку. Под веками заплясали разноцветные мушки, и меня ощутило шатнуло.
Когда, наконец, я вернула себе равновесие, а глаза приспособились к свету, взору явилась суетливая Дамна лин де Торн в окружении пыхтящих поварских колпачков. Высокая статная женщина в простом платье с закатанными рукавами подгоняла не слишком расторопных пушистых работников, которые оттирали изразцовую печь у дальней стены столовой, давно покрытую слоем вековой пыли. По назначению этот отопительный предмет интерьера на моей памяти не использовался никогда, но некоторую функцию он всё же нёс: печь отделяла большой студенческий зал от маленького, где обычно обедали магистры.
— Здесь ещё грязь осталось! — тыкнула в уступ ментор серебристой лилии. — Мойте внимательнее!
На тех зелёных плитках, которые уже познакомились с мыльной ветошью и усердием ушастых уборщиков, даже угадывались очертания морских гадов — черепах, ящеров, китов и зубастых рыб. Госпожа лин де Торн подняла с пола огромную каменную вазу с букетом свежих ирисов и примостила её на уже чистый угол. Начала увлечённо пятиться, чтобы оценить наведённую красоту, но ойкнула, когда наткнулась на недовольную Калькут.
— Лучше б в лекарской помогали, — пробурчала магистр целителей. — У меня весь факультет без плазны после вчерашнего, им не до украшательств. Не туда полномочия применяете…
Порывистым тяжёлым шагом Биатрисс Калькут скрылась за печью, а госпожа лин де Торн лишь жизнерадостно встряхнула локонами и продолжила наводить свои порядки.
— Принеси ещё воды, — приказала деятельная леди, и один из рудвиков сорвался с места.
Искрящийся солнечный свет, аромат цветов и летящие мыльные пузыри наполняли утро особой энергией. Сонные студенты улыбались, обменивались смешками и галдели, похрустывая ещё тёплыми лепёшками. Даже кухарка Элька Павс сегодня расстаралась: между тарелками с картофельными оладьями и хлебными корзинками стояли глиняные соусницы со сметаной и рубленной зеленью, горшочки с маслом и исходящие паром кувшины.
С моим появлением студенты характерно затихли, а потом рванули новым хором насмешек и улюлюканий. Я лишь хмыкнула свысока, подхватила одну из порций и уверенно прошагала через всю столовую в самый угол — туда, где одиноко сидел Толстый Мон.
— Ты не против? — вместо приветствия спросила я, бойко усаживаясь напротив целителя.
Он втянул голову в плечи и неуверенно заозирался, будто искал ответа на этот вопрос у вновь притихшей публики. Выглядел он плохо: под глазами залегли коричневые тени, кожа побледнела. Но я сама выглядела не лучше: всё ещё сказывалось вчерашнее магическое истощение. Я протянула руку прямо через стол, чем смутила целителя ещё сильнее. Пару секунд он сидел без движения, потом всё же вложил вспотевшую мягкую ладошку в мои пальцы. Я крепко сжала кисть, потрясла и деловито оценила завтрак. Налила из кувшина ароматного напитка сразу в оба стакана — себе и своему новому другу.
— Проклятая Банфик, — плюхнулся на свободный стул Нед, и Мон подпрыгнул. — Мы единственный в истории академии второй курс боевых магов, которому поставили углублённый этикет. Десент — гребанная благородная дева!
Помятый Комдор прикусил бок пресной лепёшки, потёр ладонь о жилет и по очереди протянул её сначала мне, потом Толстому Мону. Последний даже поперхнулся от крепкого рукопожатия боевого мага, и Нед заботливо постучал по широкой спине соседа.
— Магистр Десент! — строго поправила я и огрызнулась: — Он хоть не амурный хлюпик!
— Профти, — зажевал хлеб Нед. — Просто не понимаю, за что нам мучиться на этих танцах. Факультет Омена, между прочим, сегодня отдыхает.
Я прикусила язык. В отличие от Комдора, я догадывалась, за что нам поставили в список предметов занятия Беллы Банфик. Джер вместе со мной наказал весь второй курс, обязав боевых магов изучать бесконечные па, вежливость великосветских диалогов, очерёдность званых ужинов. О необходимости всей этой показушности я могла бы спорить вечно, но решение было уже принято, и несчастные бойцы Ревда целый год были вынуждены страдать за мою полынью глупость. Вслух делиться своими рассуждениями я, конечно, не собиралась, поэтому молча жевала хрустящий картофельный оладушек.
— На нас все смотрят, — Толстый Мон вытянул шею, нервно утирая рот салфеткой. — Зря вы сели за мой стол. Навлечёте на себя дурную репутацию.
Мы с Недом одновременно расхохотались. Очень громко. Очень-очень громко: так, чтобы все услышали. Настолько громко, что даже Элька Павс вышла из кухни и грозно уперла натруженные кулаки в боки. Но неожиданно смягчилась и охнула, увидев за обычно пустым столом Толстого Мона целую компанию. Даже потёрла передником уголки глаз. Я быстро отвлеклась от пустой впечатлительности поварихи, скосив взгляд на притихших Сирену, Оуренских и Лонима. Они недоумённо ковырялись в тарелках, почти не общаясь между собой.
— Монт… Монтимер, — попыталась я вспомнить полное имя Мона. — Поверь, твоя репутация вряд ли дурнее нашей. И мы ею гордимся!
— Монтгомери, — напомнил студент Лоза. — Но вы можете звать меня просто Мон, я привык. Или жирный. Я уже даже не обижаюсь.
Он тяжело и горестно вздохнул, отправляя в рот смазанный соусом кусочек. Слегка порозовел от смущения.
— По рукам, жирный, — Нед выставил пятерню, но стушевался от моего пинка. — Что? Он же сам разрешил!
— Я могу пг’исесть? — подошедший Куиджи кивнул на свободный стул, вопросительно уставившись прямо на меня.
— Само собой, — повелительно кивнула я члену банды изгоев. — Если не боишься навлечь на себя гнев Квертинда.
Нед хрюкнул, и из носа у него полился отвар прямо в тарелку. Интересно, он теперь будет смеяться каждый раз, когда я пытаюсь шутить?
— Он гневается на меня за то, что я дг’ужу с тобой, Юна, — как всегда, слишком серьёзно оценил моё высказывание Куиджи. — Но я не могу оставаться в стог’оне пг’и такой неспг’аведливости!
— Вот и не оставайся, — я помогла Куиджи расставить посуду и приборы.
Заодно оценила реакцию обитателей академии: над нами уже не смеялись, а рассматривали с настороженным интересом. Теперь, когда я была не одна, мне это даже льстило. Банда изгоев увеличивала почтительность окружающих не меньше, чем Карнеум или знак соединения. Кстати, стоило продемонстрировать своего чёрного паука. Я откинулась на спинку стула, небрежно перекинула назад источающие фруктовый аромат косы. Такой запах они приобрели после ночного купания — вчера, уже в самом душе я выяснила, что едкая кровь икша совсем не смывается с волос обычным мыльным раствором. На помощь пришла Фиди: она намазала мою голову какой-то не менее скользкой, чем ядовитая слизь, но значительно более ароматной кашицей. Тяжёлые локоны после этой процедуры не просто очистились, а стали блестящими и послушными, отчего с утра почти сами свились в косы.
— Да что ж такое! — громко возмутилась Дамна лин де Торн. — Нет, это невыносимо! У вас что, глаз нет? Одни уши?
Тонким пальчиком она указывала на испачканные плитки, ожидая немедленного повиновения. Стайка рудвиков, ворча и покряхтывая, перемещалась вслед за строгой леди с явным неудовольствием. Не выдержав, Дамна самолично выхватила тряпку и с остервенением затёрла по одному из изразцов. Вдруг по столовой прокатился громкий гул, студенты зашептались, и даже госпожа лин де Торн застыла с ветошью в руках. Я сдвинула брови, пытаясь увидеть виновника перемены. Обычно такую реакцию не вызывал никто, кроме меня.
Тонкая фигурка у входа с тугим пучком испуганно остановилась, прячась за внушительным фолиантом. Через пару секунд девушка выглянула из-за своего бумажного щита, затем несмело улыбнулась под редкие аплодисменты. По мере того, как опускалась вниз её книга, лица присутствующих вытягивались почти до самых пуговиц на салатовых жилетах. Причина изумления красовалась на шее студентки — там, прямо над белоснежным воротничком сорочки, тёмно-синим полукругом выделялся дельфин. Это означало только одно: у Мотаны Лавбук появился ментор!
— Вы видели? — зашептал Нед, и я охотно подалась вперёд.
— Мотана теперь мейлог’и! — поддержал Куиджи.
— Значит, в домики магистров скоро заселится новый ментор? — я поболтала остатки отвара в стакане.
Эта новость мне не понравилась. Там и так уже жила одна морская пиявка, которая тянула свои зубки к Джеру. Теперь появится ещё одна?
— Ректор Аддисад, — вступил в беседу Монтгомери.
Я дёрнулась, чтобы привычно подняться в знак приветствия ректору, но не обнаружила в пределах видимости лазурной мантии. Нед тоже озадаченно опустился обратно на свой стул.
— Ректор Аддисад стала ментором Мотаны с разрешения её родителей, — прошептал Мон, низко наклонившись над столом. — Она в лекарских, лежит без сознания. Ночью принесли. Магистр Калькут говорит, она проведёт у нас не меньше недели. На шее у ректора такой же знак.
— Ого! — только и смогла откомментировать я.
Кому-то с ментором в академии повезло ещё больше, чем мне. Мотана Лавбук — мейлори самой Надалии Аддисад! Но я ни капли не позавидовала самой прилежной ученице нашего курса. Даже наоборот, выдохнула и расслабилась. Уж Надалия Аддисад на сердце моего ментора не претендовала!
— Ооооо, да, — довольно щёлкнул пальцами Нед. — Целая неделя без присмотра Надалии!
Толстый Мон приосанился и даже улыбнулся впервые за утро, явив заметную щербинку между зубов. Выглядел он так, словно только что раскрыл тайну мироздания, не меньше.
— Она попг’авится? — озаботился Куиджи.
— Да, она поправится? — вторила я, вспомнив о том, что этот ритуал вообще-то опасен для жизни.
— Не уверен, — Мон отправил за щеку огромный кусок пресной лепёшки, щедро сдобренной маслом. — Но у неё изначальная склонность — кровавая. Думаю, всё должно пройти хорошо. Я до утра возносил моления благостной Девейне, — парень сжал свой тиаль. — И магистр Калькут тоже.
— У г’ектог’а Аддисад была кг’овавая склонность?! — ужаснулся Куиджи.