– Ну, например…
…Я проснулся.
С бешено бьющимся сердцем, звучащим в унисон перестуку рельсов.
Справа от меня спала Хильда, завалившись на мое плечо и бессовестно пуская слюни на плащ. И ладно бы на свой, так нет же – на мой!
Слева уютно улеглась Вилли, используя вместо подушки мои колени.
За окнами вагона в закатных лучах солнца проносились телеграфные столбы – мы возвращались обратно в Чердынь.
…Вилли едва не загнала лошадь, но уже часам к шести привела помощь в виде старенького паровоза с несколькими вагонами. На нем прибыло и подкрепление – два десятка княжеских дружинников, из них половина – маги, но в них нужды уже не было. Я представился их старшему, кратко описал, что произошло, и на всякий случай заявил права на трофеи и уничтожение преступников, если за них была назначена награда.
Дружинники остались разбираться на месте крушения, охранять вагоны с оружием, а всех пассажиров рассадили по вагонам и отправили обратно в Чердынь. В пути мы задремали после этого долгого дня, даже несмотря на жесткие деревянные сиденья в вагонах третьего класса…
И тут мне приснился этот сон.
И это был явно не просто сон – люди обычно не запоминают сны, а этот я и сейчас мог воспроизвести в мелочах. Словно это было не сновидение, а воспоминание.
Может, так и работает эта моя невесть откуда взявшаяся способность? Показывать, что случится и что могло бы случиться.
Причем не каждый раз что-то новое, а в рамках какой-то одной… линии. Где я ссорюсь с Хильдой, получаю от нее по шее, мы ссоримся и… и…
События с почти слышимым щелчком сошлись воедино – будто детали сложного механизма. События сошлись воедино, и меня прошиб холодный пот.
Это словно шестеренки, вращающие своими зубьями другие шестеренки, валы и червячные передачи. Или цепь, где одно звено тянет за собой другое.
Звено – я либо читаю, либо не читаю нотацию Хильде, после того как ее приводит уездный городовой.
Звено – я либо проигрываю ей в драке, либо нет.
Звено – мне неожиданно приходит в голову идея уговорить дядю взять Хильду на большую охоту, а ведь иначе мы бы просто сходили в короткий рейд.
Мы убиваем одну химеру, а вторая попадается тойфелю – возможно, тоже из-за нашего присутствия. Ведь что-то мне кажется, что те странные ночные атаки были вызваны тем, что гейстов манил наш дух.
Мы убиваем химеру, и она не выходит в людные места, наталкиваясь…
Наталкиваясь на отряд «уравнителей», которые планировали налет на карьер.
И гейст высшего ранга – это не разъезд порубежной стражи, гейст кладет их всех прям там. Либрия отказывается от налета на поезд – нет попытки ограбления оружейной лавки, нет захвата вокзала, нет попытки захватить поезд…
И что получается?
А получается – очень неприятное. Получается, что всю эту цепь событий привел в движение мой совершенно рядовой и мелкий…
Да нет, не может быть.
Бред какой-то. Что-то больно много я на себя беру. Да и разве способен такой незначительный эпизод иметь столь далекоидущие последствия?
С другой стороны… Насчет тех же пророков – не Истинных пророков веры, а магов-предсказателей, – они ведь ни разу не предсказывали что-то в отдаленной перспективе. Да, секрет этого Дара и по сию пору считается одним из самых тайных и охраняемых, но факт в том, что пророки ни разу не предсказали будущее через пять, десять, сто лет. И если будущее меняется по принципу снежного кома, когда после вмешательства в естественный ход истории образуется вал совершенно новых событий… Да, это многое бы объяснило.
Но что в таком случае считать естественным ходом истории? Как подсказывает логика – это такая цепь событий, которые бы случились, не откройся кому-то возможное будущее и не решись этот «кто-то» вмешаться и что-то изменить…
В моем случае – это, хех, я.
Но в чем все-таки причина? Дар, даже какой-нибудь мелкий, просто так не проявляется – этому обычно всегда предшествует какое-то потрясение. Либо физическое, либо моральное, но всегда это встряска – как негативная, так и позитивная. А что было у меня? А ничего не было…
– Вот только никто не возвращается с Той Стороны прежним, – послышался насмешливый шипящий голос.
Я резко повернулся направо… и не обнаружил никого там, откуда донеслись эти слова.
Только на сиденьях по ту сторону прохода тени сгустились во что-то большее, чем просто мрак.
В темноте сверкнула пара алых глаз, блеснули белые клыки в открывшейся в воздухе пасти.
Я аккуратно сдвинул руку в сторону висящего на поясе револьвера… И услышал шипящий смех.
– В этом нет нужды, Конрад. Уж кто-кто, а я для тебя совершенно не опасен…
– Кто – ты? – спокойно спросил я, вспоминая схему изгнания нематериальных сущностей.
– Кто – ты? – эхом откликнулась темнота.
– Это не ответ.
– Нет, это именно что ответ.
– Хочешь сказать, ты – это я? Слишком сказочно.
– Я не хочу сказать и не говорю, – ответила темнота. – Единственное, чего я желаю, – это стать единым. Сделай нас снова единым, Конрад.
– Звучит довольно мерзко, не находишь? – хмыкнул я.
Что плохо – для большинства схем изгнания призраков и им подобных требовался спусковой жест или слова, что для меня сейчас было… не вполне удобно. А только на мыслесхемах все делать – это дольше и сложнее…
– Ты не в курсе? Винтеров с детства учат, что заключать контракты с Той Стороной, мягко говоря, глупо.
– Ну тогда, Винтер, спроси дядю о ритуале Айнхайт – узнаешь много интересного, – шипяще засмеялась тьма. – И, возможно, все-таки решишь перестать быть калекой, когда вспомнишь…
– И что я вообще должен вспоминать?
– Хм… Например… Касимов?
– И что я о нем должен помнить, кроме отметки на карте? – хмыкнул я, почти заканчивая схему изгнания нематериальной сущности. – Я не был в Касимове.
– Ты просто забыл. Но я напомню…
И вагон тотчас же погрузился в кромешный мрак.
Ни звука. Ни проблеска света. Один лишь шум от собственного дыхания и стук сердца в ушах…
Резкий толчок. И меня вырывает из темноты.
Лишь чудом я не слетел с жесткого сиденья русского вагона второго класса. Плащ, которым я укрывался во сне, полетел на пол – так и не успел переодеться после совещания, а въедливый Штрассер перестал меня пускать на них в полевой форме…
Сел, на автомате обуваясь в сапоги. В вагоне, да и по всему поезду загорелось тусклое электрическое освещение; послышались топот шагов и людской гомон.
Из переднего вагона выскочил солдат, попытался пробежать дальше в хвост поезда, но был немедленно пойман мною.
– Что стряслось?
– Рельсы повреждены, сэр.
Вот же…
Я накинул форменный кожаный плащ на плечи, но застегивать не стал. Подобрал валяющуюся на соседнем сиденье фуражку, нацепил ее и направился в штабной вагон. Лучше уж все самому разузнать…
Майор Красовский, которого остановка тоже вырвала из объятий Морфея, уже споро раздавал приказы подчиненным.
– Проблемы, герр майор? – поинтересовался я. – Опять диверсия?
Остатки дружины местного хана оказались на удивление упертыми – их сеньор уже второй месяц как червей кормит, старшего сына расстреляли, а младший присягнул на верность Пакту, а эти все не сдаются. Курочат рельсы, подрывают мосты, совершают налеты на наши мелкие разъезды… В общем, портят жизнь как могут.
Прямой ущерб – так себе, ерунда по большому счету, но хаос в тылу начинает вызывать резонные опасения, что мы не успеем выйти к Самаре до конца лета. А этого очень хотелось бы избежать…
В общем-то, всего и делов, что переловить этих недобитков, верно? Ну, собственно, именно поэтому мы и здесь…
– Я распоряжусь насчет охранения, – произнес я.
– Не стоит, – отмахнулся командир поезда. – Путь проходит в низине – насыпь просто размыло…
– Я тем не менее считаю, что лучше подстраховаться.
– Как вам будет угодно, риттмейстер, – раздраженно отмахнулся Красовский.
Конечно, как мне будет угодно. Кто здесь командир панцергруппы – я или он? Правда, пока что вся наша броня ехала в концевых вагонах состава…
По возвращении в вагон с ребятами меня уже встречал Андрей – в одной нательной рубахе, но с пулеметом наперевес. Остальные бойцы еще только собирались, но собирались обстоятельно – одеваясь, экипируясь, проверяя оружие, артефакты и полуготовые схемы заклинаний.
– Намечается драка, экселенц? – ухмыльнулся мой замком, по обыкновению ероша свои рыжие волосы, отращенные куда длиннее норматива.
– Может быть, – поморщился я и возвысил голос, обращаясь ко всей группе: – Так, «церберы»! Путейцы говорят, что это просто размыло насыпь, но я бы не расслаблялся. Перво-наперво – всем перейти под броню.
Снялись и без разговоров перешли в следующий за нами вагон. Сидевшие там заспанные стрелки и артиллеристы из состава команды бронепоезда на нас косились, но молчали, даже когда им пришлось серьезно потесниться.
– Лонгстред – левый фланг, Разумовский – правый, – продолжал я раздавать приказы. – Перова – на тебе поисковой радиус. Романов…
– Я! – немедленно вытянулся Андрей, показушно щелкнув каблуками.
…Я проснулся.
С бешено бьющимся сердцем, звучащим в унисон перестуку рельсов.
Справа от меня спала Хильда, завалившись на мое плечо и бессовестно пуская слюни на плащ. И ладно бы на свой, так нет же – на мой!
Слева уютно улеглась Вилли, используя вместо подушки мои колени.
За окнами вагона в закатных лучах солнца проносились телеграфные столбы – мы возвращались обратно в Чердынь.
…Вилли едва не загнала лошадь, но уже часам к шести привела помощь в виде старенького паровоза с несколькими вагонами. На нем прибыло и подкрепление – два десятка княжеских дружинников, из них половина – маги, но в них нужды уже не было. Я представился их старшему, кратко описал, что произошло, и на всякий случай заявил права на трофеи и уничтожение преступников, если за них была назначена награда.
Дружинники остались разбираться на месте крушения, охранять вагоны с оружием, а всех пассажиров рассадили по вагонам и отправили обратно в Чердынь. В пути мы задремали после этого долгого дня, даже несмотря на жесткие деревянные сиденья в вагонах третьего класса…
И тут мне приснился этот сон.
И это был явно не просто сон – люди обычно не запоминают сны, а этот я и сейчас мог воспроизвести в мелочах. Словно это было не сновидение, а воспоминание.
Может, так и работает эта моя невесть откуда взявшаяся способность? Показывать, что случится и что могло бы случиться.
Причем не каждый раз что-то новое, а в рамках какой-то одной… линии. Где я ссорюсь с Хильдой, получаю от нее по шее, мы ссоримся и… и…
События с почти слышимым щелчком сошлись воедино – будто детали сложного механизма. События сошлись воедино, и меня прошиб холодный пот.
Это словно шестеренки, вращающие своими зубьями другие шестеренки, валы и червячные передачи. Или цепь, где одно звено тянет за собой другое.
Звено – я либо читаю, либо не читаю нотацию Хильде, после того как ее приводит уездный городовой.
Звено – я либо проигрываю ей в драке, либо нет.
Звено – мне неожиданно приходит в голову идея уговорить дядю взять Хильду на большую охоту, а ведь иначе мы бы просто сходили в короткий рейд.
Мы убиваем одну химеру, а вторая попадается тойфелю – возможно, тоже из-за нашего присутствия. Ведь что-то мне кажется, что те странные ночные атаки были вызваны тем, что гейстов манил наш дух.
Мы убиваем химеру, и она не выходит в людные места, наталкиваясь…
Наталкиваясь на отряд «уравнителей», которые планировали налет на карьер.
И гейст высшего ранга – это не разъезд порубежной стражи, гейст кладет их всех прям там. Либрия отказывается от налета на поезд – нет попытки ограбления оружейной лавки, нет захвата вокзала, нет попытки захватить поезд…
И что получается?
А получается – очень неприятное. Получается, что всю эту цепь событий привел в движение мой совершенно рядовой и мелкий…
Да нет, не может быть.
Бред какой-то. Что-то больно много я на себя беру. Да и разве способен такой незначительный эпизод иметь столь далекоидущие последствия?
С другой стороны… Насчет тех же пророков – не Истинных пророков веры, а магов-предсказателей, – они ведь ни разу не предсказывали что-то в отдаленной перспективе. Да, секрет этого Дара и по сию пору считается одним из самых тайных и охраняемых, но факт в том, что пророки ни разу не предсказали будущее через пять, десять, сто лет. И если будущее меняется по принципу снежного кома, когда после вмешательства в естественный ход истории образуется вал совершенно новых событий… Да, это многое бы объяснило.
Но что в таком случае считать естественным ходом истории? Как подсказывает логика – это такая цепь событий, которые бы случились, не откройся кому-то возможное будущее и не решись этот «кто-то» вмешаться и что-то изменить…
В моем случае – это, хех, я.
Но в чем все-таки причина? Дар, даже какой-нибудь мелкий, просто так не проявляется – этому обычно всегда предшествует какое-то потрясение. Либо физическое, либо моральное, но всегда это встряска – как негативная, так и позитивная. А что было у меня? А ничего не было…
– Вот только никто не возвращается с Той Стороны прежним, – послышался насмешливый шипящий голос.
Я резко повернулся направо… и не обнаружил никого там, откуда донеслись эти слова.
Только на сиденьях по ту сторону прохода тени сгустились во что-то большее, чем просто мрак.
В темноте сверкнула пара алых глаз, блеснули белые клыки в открывшейся в воздухе пасти.
Я аккуратно сдвинул руку в сторону висящего на поясе револьвера… И услышал шипящий смех.
– В этом нет нужды, Конрад. Уж кто-кто, а я для тебя совершенно не опасен…
– Кто – ты? – спокойно спросил я, вспоминая схему изгнания нематериальных сущностей.
– Кто – ты? – эхом откликнулась темнота.
– Это не ответ.
– Нет, это именно что ответ.
– Хочешь сказать, ты – это я? Слишком сказочно.
– Я не хочу сказать и не говорю, – ответила темнота. – Единственное, чего я желаю, – это стать единым. Сделай нас снова единым, Конрад.
– Звучит довольно мерзко, не находишь? – хмыкнул я.
Что плохо – для большинства схем изгнания призраков и им подобных требовался спусковой жест или слова, что для меня сейчас было… не вполне удобно. А только на мыслесхемах все делать – это дольше и сложнее…
– Ты не в курсе? Винтеров с детства учат, что заключать контракты с Той Стороной, мягко говоря, глупо.
– Ну тогда, Винтер, спроси дядю о ритуале Айнхайт – узнаешь много интересного, – шипяще засмеялась тьма. – И, возможно, все-таки решишь перестать быть калекой, когда вспомнишь…
– И что я вообще должен вспоминать?
– Хм… Например… Касимов?
– И что я о нем должен помнить, кроме отметки на карте? – хмыкнул я, почти заканчивая схему изгнания нематериальной сущности. – Я не был в Касимове.
– Ты просто забыл. Но я напомню…
И вагон тотчас же погрузился в кромешный мрак.
Ни звука. Ни проблеска света. Один лишь шум от собственного дыхания и стук сердца в ушах…
Резкий толчок. И меня вырывает из темноты.
Лишь чудом я не слетел с жесткого сиденья русского вагона второго класса. Плащ, которым я укрывался во сне, полетел на пол – так и не успел переодеться после совещания, а въедливый Штрассер перестал меня пускать на них в полевой форме…
Сел, на автомате обуваясь в сапоги. В вагоне, да и по всему поезду загорелось тусклое электрическое освещение; послышались топот шагов и людской гомон.
Из переднего вагона выскочил солдат, попытался пробежать дальше в хвост поезда, но был немедленно пойман мною.
– Что стряслось?
– Рельсы повреждены, сэр.
Вот же…
Я накинул форменный кожаный плащ на плечи, но застегивать не стал. Подобрал валяющуюся на соседнем сиденье фуражку, нацепил ее и направился в штабной вагон. Лучше уж все самому разузнать…
Майор Красовский, которого остановка тоже вырвала из объятий Морфея, уже споро раздавал приказы подчиненным.
– Проблемы, герр майор? – поинтересовался я. – Опять диверсия?
Остатки дружины местного хана оказались на удивление упертыми – их сеньор уже второй месяц как червей кормит, старшего сына расстреляли, а младший присягнул на верность Пакту, а эти все не сдаются. Курочат рельсы, подрывают мосты, совершают налеты на наши мелкие разъезды… В общем, портят жизнь как могут.
Прямой ущерб – так себе, ерунда по большому счету, но хаос в тылу начинает вызывать резонные опасения, что мы не успеем выйти к Самаре до конца лета. А этого очень хотелось бы избежать…
В общем-то, всего и делов, что переловить этих недобитков, верно? Ну, собственно, именно поэтому мы и здесь…
– Я распоряжусь насчет охранения, – произнес я.
– Не стоит, – отмахнулся командир поезда. – Путь проходит в низине – насыпь просто размыло…
– Я тем не менее считаю, что лучше подстраховаться.
– Как вам будет угодно, риттмейстер, – раздраженно отмахнулся Красовский.
Конечно, как мне будет угодно. Кто здесь командир панцергруппы – я или он? Правда, пока что вся наша броня ехала в концевых вагонах состава…
По возвращении в вагон с ребятами меня уже встречал Андрей – в одной нательной рубахе, но с пулеметом наперевес. Остальные бойцы еще только собирались, но собирались обстоятельно – одеваясь, экипируясь, проверяя оружие, артефакты и полуготовые схемы заклинаний.
– Намечается драка, экселенц? – ухмыльнулся мой замком, по обыкновению ероша свои рыжие волосы, отращенные куда длиннее норматива.
– Может быть, – поморщился я и возвысил голос, обращаясь ко всей группе: – Так, «церберы»! Путейцы говорят, что это просто размыло насыпь, но я бы не расслаблялся. Перво-наперво – всем перейти под броню.
Снялись и без разговоров перешли в следующий за нами вагон. Сидевшие там заспанные стрелки и артиллеристы из состава команды бронепоезда на нас косились, но молчали, даже когда им пришлось серьезно потесниться.
– Лонгстред – левый фланг, Разумовский – правый, – продолжал я раздавать приказы. – Перова – на тебе поисковой радиус. Романов…
– Я! – немедленно вытянулся Андрей, показушно щелкнув каблуками.