– Думаю, это замечательно, Бен, – отвечает Бланш. – Твоя мама гордилась бы тобой. У тебя есть средства на ребенка… и при этом не похоже, что ты в ближайшем времени женишься и обзаведешься своим, – усмехается она, полагая, видимо, будто это остроумная шутка, а не отвратительное клише.

– Я гей, – выпаливаю я, прежде чем понимаю, какого черта творю. В последовавшей за моим внезапным признанием тишине я пытаюсь понять, нафига мне понадобилось такое сказать, пусть это и правда.

Но Бланш приходит в себя достаточно быстро.

– Я и не знала, Бен. Думала, ты встречаешься с женщинами.

– Так и было, все верно, но… я встретил кое-кого.

– О-о-о… Понимаю. А ты уверен? Может, это временное. Ты ведь в итоге можешь оказаться бисексуалом, да?

– Наверное, – вздохнув, что наговорил лишнего, отвечаю я. – Просто решил, что ты должна знать.

– Переживаешь, что это может повлиять на решение об опеке?

– Думаю, да. Это может стать проблемой? Что я буду с… парнем?

– Да нет, – успокаивающим голосом говорит она, за столько лет привыкшая успокаивать перепуганных детей. – Слушай, геи и лесби-пары давно усыновляют детей. Это самое обычное явление, хоть и не для нашего города. Но думаю, однажды горожане должны это принять, правда? Когда назревают изменения, кто-то должен сделать это первым.

Я глубоко и с облегчением вздыхаю.

– А я думал, ты перестанешь меня уважать, если узнаешь.

В телефонной трубке раздается ее громкий смех.

– Дорогой, моя дочь живет с женщиной в горах на севере Джорджии. Причем они организовали себе официальную свадьбу и все такое. Ее папочка поначалу не хотел это принимать, но потом согласился. Сейчас он говорит, что у него теперь две дочери.

– Ого, мы сегодня просто удивляем друг друга, – в этот момент я чувствую пугающую близость по отношению к ней, и этот разговор – практически то же самое, что и признаться собственной матери. Будь она жива, я рассказал бы ей обо всем, что происходит в моей жизни. Интересно, как бы она отнеслась к Кори. Появилось ли бы у нее чувство, будто теперь у нее два сына?

– Послушай, Бен, я понимаю, что тебе трудно представить каминг-аут в таком городе. Тебе, наверное, кажется, что местная кучка святош ку-клус-клановцев забьет тебя камнями до смерти, если узнают. В некоторой степени это правда. Но поверь мне, когда я говорю, что в этом городе найдутся люди, которые поймут. Просто верь и дай людям немного времени привыкнуть и помни… В нашем городе есть немало людей, таких, как я, например, которые любят тебя и будут за тебя горой.

– Поверить не могу, что мне повезло иметь таких друзей, как ты, Бланш. Из-за такого я и люблю наш город, – я делаю паузу, не зная, что сказать дальше. – Не знаю, смогу ли я когда-нибудь рассказать об том кому-то еще. Мне тридцать три, и вдруг появляется парень, который опрокидывает мой мир с ног на голову.

– Тебя раньше никогда не привлекали мужчины?

– Нет, никогда.

– Что ж, мы не можем выбирать, кого полюбим, сынок. Время от времени появляется кто-то, резонирующий с нами настолько сильно, что становится неважно, вписывается ли он в наше представление об идеальном партнере. И, наверное, этот парень по-настоящему особенный, поэтому ты уж держись за него.



***

Из-за нашего разговора с Бланш я ощущаю оцепенение. В моей голове с трудом укладывается тот факт, что я взял и брякнул: «Я гей». Такого я никак не мог предугадать.

И теперь мне приходится принять во внимание, что это может быть правдой. И по иронии судьбы моя исповедь случилась ровно в день отъезда Кори. С каждым днем моя жизнь становится все более запутанней.

И если она начнет и дальше выходить из-под контроля, мне придется уехать на время, чтобы все как следует обдумать. От наследства и инвестиций у меня достаточно денег, чтобы уйти с работы и поселиться на каком-нибудь тропическом острове, если захочу. Глазеть на женщин в бикини, выпивать до полубессознательного состояния хоть каждый день, танцевать меренге…

Из задумчивости меня выводит голос Майка, и я внимательно слушаю, как он по рации повторяет слова Кори:

– Пожилой мужчина, с ХОБЛ, поступил с одышкой и болью в груди. Введен нитроглицерин и три литра кислорода через назальную иглу. Сатурация девяносто шесть процентов. Расчетное время прибытия пять минут.

– Кажется, там все не слишком плохо, – говорит Джули.

– Согласен. Похоже на обострение ХОБЛ и стенокардию. Иди вызови пульмонолога, чтобы взял анализы на газы в крови, и чтобы в лаборатории были готовы заняться кардиоферментами.

Я рад, что нам не предстоит заниматься экстренной реанимацией, но мое сердце ускоряет ритм при мысли, что я скоро увижу Кори, особенно после того как ошарашил Бланш – и самого себя.

К тому времени, как в дверях появляется бригада скорой, я уже на взводе – и не по поводу предстоящей неотложной помощи, а от старого доброго сексуального напряжения. Когда замечаю Кори, меня поражает шквал собственных эмоций. Рассказ о своей личной жизни, да еще и в таких откровенных деталях, оказал на меня серьезное влияние, и все, чего я хочу прямо сейчас, – это обнять его и сказать, что он мой мужчина.

Мой мужчина.

Мне жаль беднягу, лежащего на носилках. Не думаю, что он в смертельной опасности, но это не означает, что я не могу выделить ему каждую секунду своего внимания.

Оставив Майка одного толкать носилки, Кори подходит ко мне.

– Бен, с ним вроде все неплохо. Боль в груди уменьшилась, но одышка все еще есть. Сатурация колеблется в районе девяноста шести.

Когда я узнаю пациента, мне становится тут же понятно, в чем дело.

– Мистер Бейкер, – зову я исхудавшего мужчину, когда его переложили на койку, – вы снова подняли себе слишком высокий уровень кислорода?

– Я пытался покосить траву, доктор Харди. И сильно устал.


– И на сколько вы поставили свой кислородный баллон? – громко спрашиваю я, поскольку он плохо слышит. – На какой цифре?

Быстро и тяжело дыша, он какое-то время вспоминает. Его выдохи слишком долгие, даже для него, а губы стали узкими, как ленточки.

– М-м… на шесть, кажется. Нельзя было так делать?

Со смехом я прикладываю стетоскоп к его груди и слушаю треск, присущий всем больным эмфиземой легких.

– Мистер Бейкер, я все время вам говорю: даже если у вас одышка, нельзя так повышать уровень кислорода, ясно? Три единицы – это максимум. Когда вы вдыхаете слишком много кислорода, то повышается и уровень углекислого газа. Помните, я говорил вам об этом?

– Да, док.

– И поэтому вы так себя чувствуете. В следующий раз при одышке вызовите нас, но не повышайте кислород.

Глаза мистера стали влажными от эмоций, а горло сдавило, когда он отвечает:

– Я просто хотел оказаться здесь, доктор Харди. Я знал, что вы все сделаете хорошо. Когда мне становится страшно, мне нужно вас увидеть. И тогда я успокаиваюсь, потому что знаю: вы обо мне позаботитесь.

Его слова тяжестью ложатся мне на плечи. Почему люди думают, будто я могу волшебным образом обо всех позаботиться? Я всего лишь слабый человек, запутавшийся в собственных проблемах. Не понимаю, что такого они видят во мне.

– Спасибо, мистер Бейкер, – я осторожно хлопаю его по спине. – Рад, что вы так уверены во мне. Но я не волшебник. Просто делаю все возможное.

Он смотрит на меня затуманенными пожелтевшими глазами.

– Вы заботливый. Это большая разница.

С другой стороны к мистеру Бейкеру подходит Кори.

– Вы правы. Доктор Харди очень заботливый, но не любит в этом признаваться.

– О да, – мистер Бейкер смеется так сильно, что хрипит. – Моя жена всегда называет его доктор Бесчувственный, хотя мы оба знаем, что у него доброе сердце.

– Почему люди думают, что я жесткий, холодный и так далее?

– Потому что вы никогда не улыбаетесь, – раздается дрожащий женский голос с порога. Это миссис Бейкер, наконец добравшаяся до своего мужа. Она медленно направляется к нам, опираясь на трость левой рукой, поскольку вся ее левая сторона все еще слабая после инсульта год назад. – Вы всегда выглядите таким хмурым… и таким требовательным. Но на это никто не покупается. По крайней мере, никто из ваших пациентов. Другие врачи без конца льстят и угодничают, общаясь с больными. Если меня хватит еще один удар, а на дежурстве будет кто-то из них, я пошлю за вами. Не хочу, чтобы мной занимался кто-либо еще.

Кори подбегает помочь миниатюрной женщине дойти до кровати ее мужа.

– Вот, пожалуйста, мэм. С вашим мужем все будет в порядке. Он в надежных руках, как вы только что точно заметили.

Он улыбается своей сногсшибательной улыбкой, и не знаю, как у миссис Бейкер, но мое сердце начинает грохотать, как боевой барабан. Ничего не могу с собой поделать – хочу, чтобы его улыбка была адресована мне. С момента приезда Опоссума он сегодня едва взглянул на меня.

– Кори! – из коридора зовет его Майк. – Ты идешь отдыхать, дружище?

Я не могу скрыть собственное отвращение.

– Дружище? После одного дня вы уже такие друзья?

Кори закатывает глаза.

– Конечно, нет, Бен. Я почти не обращал на него внимания.

Суетящиеся медсестры и лаборанты оттесняют нас в сторону. Я смотрю на миссис Бейкер, которая наблюдает за нами с нескрываемым интересом.

– Мистер и миссис Бейкер, извините нас… Кори, я могу поговорить с тобой вон там? – я показываю в дальний угол, где почти нет суеты.

– Конечно. Что случилось?

В этом углу мы частично скрыты занавеской, но все-таки видны, поэтому приходится говорить намеками.

– Как дела? Как… ты?

– Нормально. Мы же вроде совсем недавно виделись. С тех пор ничего нового.

Так отстраненно. Он уже покончил со мной?

– Ты разговаривал с Элли? Что она думает обо всем этом?

Кори наклоняется так близко, что я чувствую запах его геля для душа, и мое сознание затопляет образами его, принимающего душ у меня дома.

– При чем здесь это, Бен? Не думаю, что тебя всерьез волнует мнение Элли.

От его близости я так взволнован, что не могу дышать или даже просто посмотреть ему в глаза. В штанах оживился член, и я чувствую себя настолько взвинченным, что думаю, мне надо уйти домой, якобы нехорошо себя почувствовав. Потому что в таком состоянии я вряд ли смогу нормально работать.