Жаклин сейчас внимательно смотрела на мужа, который, в свою очередь, буравил ее суровым взглядом.

– Я говорил тебе, что вы доиграетесь, – сказал Северин Дюваль и поднялся на ноги.

Он ближе подошел к супруге и вынудил ее смотреть точно в его глаза. Ярость Дюваля-старшего заполнила небольшую комнату и вынудила меня невольно отступить на пару шагов.

– Но ты и сам участвовал в этом! – гордо задрав подбородок, выпалила Жаклин.

– И был кретином! – прогремел он, но в этот момент мне показалось, что его гнев обращен не столько к жене, сколько к самому себе.

– Что происходит? – повторил свой вопрос Арман.

– Видишь ли, братец, – сказал Патрис, и его брови сочувственно приподнялись. – В своих попытках защитить тебя, наша мама чуть-чуть перестаралась.

– В каком смысле? – напрягся Дюваль-младший.

– Не надо, Патрис, – попросила Жаклин, бросаясь к старшему сыну.

– Сколько можно, мама? – воскликнул он. – Арман взрослый мужчина, он уже давно не слетевший с катушек юнец и имеет полное право знать, что ты так умело ликвидировала из его памяти.

Жаклин стойко выдержала натиск сына, вновь сжала кулаки и шумно втянула ноздрями воздух. Ее самообладанию нужно было отдать должное. Продолжая следить за этой сценой, я в ужасе предчувствовала нечто неприятное, способное причинить боль моему любимому мужчине. Подавив желание, схватить его за руку и утащить из этого дома, я сделала лишь первое, давая понять, что буду рядом. Арман не повернулся, но мягко сжал мои пальцы в ответ.

– Я жду, мама, – сиплым голосом сказал он.

– Хорошо, – по-прежнему обращаясь к старшему сыну, сказала Жаклин, – я расскажу, но только то, что посчитаю существенным.

Что бы ни случилось, как бы яростно ни полыхал огонь вокруг ее семьи, Жаклин Дюваль оставалась собой. Всегда горда, всегда стоит на своем. Она подошла к Арману, бросила брезгливый взгляд на наши сцепленные руки, а потом сказала:

– После войны, когда ты немного увлекся собственными силами и уже не мог контролировать их, они угрожали уничтожить тебя и всю нашу семью. Ты всегда был силен, но использование магии никогда не причиняло тебе вреда, вплоть до того момента, пока не проснулась она…

– Она? – уже, вероятно, догадываясь, к чему клонит мать, спросил Арман.

Я сильнее сжала его руку и затаила дыхание, с ужасом ожидая того, что мать вот-вот обрушит весь мир на голову сына.

– Магия крови, – тихо подтвердила мои опасения Жаклин.

Арман дернулся, будто его ударили в грудь, хрипло выдохнул, а потом согнулся пополам, выпуская мои пальцы из своей ладони. Я даже представить себе не могла, насколько ему было больно.

– Это она была виновницей провалов в памяти, – продолжила его мать, – она сводила тебя с ума и вынуждала совершать всякие недостойные поступки. Эта сила поработила тебя, и мне пришлось подавить ее, а потом и стереть из твоей памяти даже призрачный ее след.

– Я не верю, – сорвалось с губ Армана. – Не верю, что ты об этом молчала!

– Я хотела тебя защитить! – воскликнула Жаклин.

– От кого? От чего? – с надрывом прокричал Арман.

– От тебя самого! От мучений, подозрений, от чувства вины!..

Жаклин не договорила. Северин, словно сжалившись над женой, немного отодвинул ее и выступил вперед.

– Постарайся понять, – сказал он, – никто из нас не ожидал, что она проснется в тебе. В наших предках никогда не было подобной мощи. Она либо вот так вдруг рождается, либо добывается с помощью страшных, темных заклятий. Тот, кто взывает к ней, много отдает взамен. – Отец Армана тряхнул тяжелой головой, будто вытряхивал из нее все лишнее и пытался вернуться к нужным словам. – Твоя мать на самом деле немного преувеличивает. Да, ты поддался темной силе, но разум не утратил. Когда ты немного перестарался и чуть не подставил всю семью под удар, она решилась на радикальные меры.

– Главное, – вновь вмешалась Жаклин, – ты должен знать, что эта сила в тебе дремлет. Она подавлена очень надежным заклинанием. Ты не имеешь отношения к этим убийствам!

Что-то странное, отчаянно болезненное звучало в голосе матери Армана. Она была готова вот-вот сорваться на плач, но из последних сил держала себя в руках, которые, кстати сказать, дрожали. А еще у меня сложилось впечатление, что мадам Дюваль не до конца откровенна. Можно назвать это профессиональным чутьем, которое никогда меня не подводило.

– Поверить не могу! – вымученно сказал Арман. – Не могу поверить, что вы скрыли это от меня! Что еще вы скрываете? Может, уже пора мне узнать, что случилось в Марселе? Что такого я сотворил, если чуть не поставил под удар всех?

– Это уже не имеет значения, сынок, – окончательно беря себя в руки, ответила Жаклин. – Пусть прошлое останется в прошлом. Там ему самое место.

– Вы не понимаете, что делаете только хуже? – вырвалось у меня. Глядя на эту «стальную» женщину, я негодовала. – Вы мучаете его еще больше! Он терзает себя всевозможными догадками…

– Не смей лезть не в свое дело! – отрезала она. – Радуйся, что я не придушила тебя собственными руками.

Арман хотел сказать что-то в мою защиту, но этого не потребовалось. Увидев в этот вечер мадам Дюваль почти раздавленной, я почему-то перестала ее бояться. Нет, конечно, я понимала, что ее сила смертоносна, но страх все равно куда-то подевался. Словно отошел на второй план, когда речь зашла о благополучии любимого человека. Я не задумываясь шагнула ближе к разъяренной женщине и сказала, глядя ей в глаза:

– Каждый из нас защищает любимых людей по-своему! Вы делаете это эгоистично, не давая сыну выбора и возможности решать самому. Он вправе знать, что с ним случилось! Его боль, его сомнения и страдания убивают меня! Я схожу с ума от бессилия, не имея возможности дать Арману то, что позволит ему примириться наконец с прошлым! Вы же, обладая подобной властью, не хотите ею воспользоваться, чтобы прекратить эту пытку!

– Да как ты смеешь! – взвизгнула Жаклин и едва сдержалась, чтобы не пустить свою магию в ход. – Что ты знаешь о нашей семье и о ее страданиях? Кто дал тебе право судить меня? Ты знаешь, что такое боль утраты? Знаешь, что такое видеть, как медленно и мучительно угасает жизнь в твоем ребенке? Не говори мне о бессилии!

– Мама, – остановил ее Патрис и бережно обнял за плечи. – Не надо. Все хорошо. Ты радоваться должна, что у твоего сына есть такая яростная защитница, которая любит его всем сердцем и готова сражаться за него даже с тобой.

Голос Патриса звучал ласково, и это возымело должный эффект. Глаза Жаклин уже не пылали гневом. Она сделала шаг назад, повинуясь словам сына, и сделала несколько глотков воздуха. Я же тряслась от ужаса и неясно откуда взявшегося холода. Старший сын аккуратно отстранил мать от нас с Арманом, и мне даже показалось, что он будто выстроил между нами невидимую стену в попытке оградить Жаклин. Мне вдруг подумалось, что эти двое привязаны друг к другу намного сильнее, чем к прочим членам семьи. Странное чувство зародилось внутри. А если Амеди совсем не случайно написал, что слабость Жаклин именно Патрис? На душе стало скверно. Так, будто я коснулась чего-то запретного, чего-то, что мне было знать не положено.


В голове все крутились ее слова об угасании ребенка? О чем это Жаклин говорила? Если бы об Армане, он, возможно, уже поведал бы мне. Я вспомнила собственную маму и то, как именно изменились наши с ней отношения после случившегося со мной в юности. Страх потери навсегда отпечатался на ее лице. И сейчас этот страх я видела в глазах Жаклин.





Глава 23

Возвращение к началу




– Хорошо, – примирительно поднял руки отец семейства, – давайте все успокоимся. Прошлого не вернешь. Все проблемы с ним мы будем решать позже, и только внутри семьи.

Скорее всего, это был намек на мое нежелательное присутствие. В одном Северин Дюваль оказался прав – нам всем стоило успокоиться.

– Кому вы продали машинку, мадам Дюваль? – спросила я.

Жаклин недовольно скривилась, будто один мой голос раздражал ее так, что хотелось удавить меня прямо на месте. Она демонстративно сложила руки на груди, давая понять, что отвечать не намерена. Что за глупое упрямство?

– Возможно, я немного перешла границу, и мне не следовало оскорблять ваши материнские чувства, – с трудом выдавила я из себя.

Слова дались нелегко, но кто-то же из нас двоих должен быть умнее. Пока Жаклин будет упираться и демонстрировать мне свою неприязнь, мы не продвинемся ни на шаг. Пусть эта женщина мне неприятна и ее поступки, мягко говоря, казались жестокими, но она все же мать Армана, и мне придется с этим считаться. Поэтому я продолжила:

– Я могу не нравиться вам и даже вызывать раздражение, но сейчас мы все хотим только одного – разобраться в происходящем и избавиться от человека, который втянул нас в эту грязь.

Мать Армана бросила взгляд на мужа, который хмуро размышлял над чем-то, возможно, над моими словами. Он будто очнулся от временного забытья и, взглянув на супругу, твердо кивнул. Жаклин вздохнула и посмотрела на нас с Арманом:

– Я отвезла машинку в Марсель, и там ее выкупил Филипп Шаплен.

Мы с Арманом невольно вздрогнули, а потом переглянулись. Эту фамилию мы оба уже слышали.

– Ты серьезно? – спросил младший Дюваль.

– Да, а что?

– Когда я спросил у тебя, кто мог бросить вызов отцу, ты назвала это имя, а теперь говоришь, что это именно он выкупил машинку?

– Да, – ответила Жаклин. – Когда я продавала ее, мне не было дела до того, кто избавит меня от фамильного проклятия. Признаю, она принесла немало радости в наш дом, но и горем не обделила. До определенного момента она служила лишь во благо…

– Может, дело не в машинке, а в том, что где-то вы сами сбились с пути? – вырвалось у меня, прежде чем я успела прикусить язык.

Новый испепеляющий взгляд Жаклин вынудил меня сглотнуть и пообещать самой себе следить за словами, которые я адресую этой женщине.

– Я одного в толк не возьму, – вклинился между нами Арман, – зачем Шаплену машинка, которая вещает лишь для твоего рода?

– Не знаю, – ответила мадам Дюваль, – не думала над этим. Мне было все равно. Возможно, дело в том, что она сама по себе мощнейший артефакт. Пусть она бы не печатала для кого-то другого, но в ней сосредоточена сила моего рода, а он один из древнейших во Франции!

– И не страшно было такую вещь отдавать в чужие руки? – пробормотала я.

– Вред от нее в то время был гораздо больше! – с вызовом ответила мне Жаклин.

Некоторое время в комнате царила тишина, если не считать потрескивания поленьев в камине. Этот звук странным образом сглаживал углы и успокаивал. Арман посмотрел на меня долгим взглядом и сказал:

– Я поеду в Марсель и встречусь с Шапленом. Ждать уже не вижу смысла.

– Если он все еще в Марселе, какой толк его расспрашивать? – спросил Патрис. – Убийца-то в Париже.

– Я попытаюсь выяснить, как машинка попала к Сандрин. Это какая-никакая ниточка.

– В этом есть резон, – задумчиво сказал Северин Дюваль. – Встреча с Филиппом, может, чем-то и поможет.

Очень странно. Мадам Дюваль заявила, что мсье Шаплен был кем-то вроде врага ее мужа, но сам Северин Дюваль говорил о нем вполне спокойно. Может, не считал его достойным соперником? Иногда такие вот просчеты могут дорого стоить.

– Решено, – подытожил Арман, – вылетаю ближайшим рейсом.

Жаклин бросила тревожный взгляд на Патриса, потом мучительный на Армана. Не представляю, что происходило сейчас в ее душе. Ее младший сын больше ничего не говорил о тайне, которую его мать скрывала так долго, он даже старался не смотреть на нее. Думаю, несмотря на несносный характер, Жаклин все же глубоко страдала.

– Позволь Патрису поехать с тобой, – дрожащим голосом сказал она. На миг мне показалось, что мадам Дюваль была не совсем уверена в правильности собственного предложения. – Шаплен все же силен, и одному может быть опасно связываться с ним.

Я видела, что Арман хотел возразить, но, вероятно, старался подобрать более подходящие слова. В нем тоже происходила борьба, которая отражалась разнообразными эмоциями на лице. Он был расстроен и даже зол и на мать, и на брата. Их тайны привели к неприятным последствиям, а прошлое так и оставалось загадкой, которую он отчаянно пытался разгадать, а они рьяно продолжали защищать.

– Мы поедем вдвоем с Сандрин, – наконец сказал он.