Его глаза излучали понимание и легкую тревогу. Мужчина сжал мои пальцы, ожидая решения.

– Нет, я не хочу оставаться одна, – прошептала в ответ.

Он кивнул и начал медленно спускаться по ступеням, так и не отпустив мою ладонь. Рядом с Арманом было значительно спокойнее, надежность и мужество, исходящие от него, помогали справляться со страхом.

– Куда дальше? – спросил Тьери, обшаривая лучом фонаря сад.

– Сад Нювель Франс, пруд.

И снова укол в самое сердце. Странное, ползущее, будто змея по спине, подозрение увлекло меня прямо к тому самому месту, где я любила засиживаться, глядя на голубей и водную гладь. Чем ближе я подходила, тем страшнее мне было.

– Куда ты идешь? – спросил Дюваль.

– Не знаю, Арман, – честно ответила я, – но мне кажется… я думаю…

Арман насторожился, крепче сжав мои пальцы, мне пришлось развернуться к нему:

– Это мое любимое место! – громким шепотом, почти срываясь на плач, сказала я ему. – Я бываю здесь раз в неделю, точно. Это мой приют, понимаешь? Здесь я переживаю все, что мне выпадает, здесь прячусь. У пруда, на скамейке. Всегда в одном и том же месте.

– Ты думаешь?.. – пораженно спросил Арман, но фразу не закончил. Он, как и я, подумал, что это не может быть просто совпадением.

Грудь сдавило, я начала задыхаться и хватать пальцами воздух. Паника. Нет, только не сейчас. Я умела справляться с ней сама, наедине с собой, но не на глазах у посторонних. Горло перехватило, ноги и руки онемели, сердце заколотилось как обезумевшее. Я резко отвернулась, пряча лицо от мужчин. Чуть отошла и коснулась рукой ствола ближайшего дерева, изо всех сил пытаясь успокоиться и просто дышать.

– Сандрин, – позвал меня Арман и коснулся плеча, – что с тобой?

– Ничего, – отмахнулась я, чувствуя, что еще немного – и задохнусь. – Минутку… дай мне минутку.

Такие приступы случались у меня давно, еще в Марселе, но только уверенная, что полностью избавилась от них, я отправилась в столицу. За последние три дня – это уже второй случай. Дела мои совсем плохи. Я знала, что мне нужно, и твердо решила, как только будет время, отрешусь от всего и утащу Дениз в какой-нибудь клуб, где выпью и постараюсь забыться. Просто дни выдались тяжелые, напряженные. Я толком не отдохнула, не успела разложить все в голове и хоть как-то успокоиться. Слава богу, этот приступ довольно быстро отступил. То ли я действительно хорошо с ними справлялась, то ли присутствие Армана так подействовало.

– Ты можешь не ходить дальше, – приобняв меня за плечи, сказал Дюваль. – Просто скажи, где эта скамейка…

– Нет, – встряхнулась я, ощущая, как наваливается смертельная усталость. Я была разбита как никогда. – Я покажу.

Собирая последние силы в кулак, на ватных ногах я устремилась к своему некогда любимому тайному месту. Никто, совершенно никто, даже Дениз, не знал, что я любила здесь прятаться. К скамейке я буквально подлетела, но, осмотрев все вокруг нее, мы сначала совершенно ничего не обнаружили. Осознав, что машинка не привела меня к новому трупу, я выдохнула и почти расслабилась. Но тут Тьери присел на корточки и посветил фонариком под лавочкой.

– Арман! – позвал он, а потом запустил руку под деревянное сиденье и начал шарить по нему ладонью. – Здесь что-то есть.

Еще мгновение – и мужчины разложили на скамье побагровевший в некоторых местах сверток из плотной бумаги. Прежде чем развязать бечевку, они переглянулись. Получив согласие друга, Тьери достал из кармана куртки складной нож и перерезал веревку, а потом медленно развернул бумагу. Схватившись за плечи Армана, я с опаской из-за его спины взглянула на содержимое свертка и не сразу поняла, что это. Какая-то серебристая ткань в засохших бурых пятнах. Под ней туфли и чулок, один. Я вскрикнула и зажала рот рукой.

– Что это? – шепотом спросил Тьери.

– Это одежда Кароль, в которой она была в ту ночь, когда ее убили, – сиплым голосом ответил Арман.





Глава 11

В тени сирени и отцовской заботы




Ужас сдавил горло, дикий первобытный страх гнал меня вперед. Босые ноги бились о мелкие камни, но я почти не замечала этого. Слезы душили, и очень хотелось кричать и звать на помощь, но тогда монстр услышит, тогда он меня найдет. Где-то неподалеку послышался мерный шум прибоя, я остановилась и выглянула из-за большого камня. Не считая звука накатывающей на скалы воды, вокруг была тишина, пугающая тишина.

От бессилия и пожирающего меня страха я присела на корточки и, зажав рот рукой, завопила, осознавая, что совсем одна. Услышав шорох, я вновь вскочила на ноги и помчалась дальше, не разбирая дороги. Из груди вырывался то ли стон, то ли всхлип. Монстр вот-вот догонит меня. Не видя перед собой дороги из-за пелены слез, я обо что-то споткнулась и повалилась на землю. Больно ударившись, вскрикнула, а потом села и обернулась. Собственный визг застрял в горле. Позади меня лежало тело девушки. Ее глаза были открыты и смотрели прямо на меня, изо рта стекала струйка крови. Девушка была очень красивой, но, бесспорно, мертвой.

– Кароль, – непослушными губами пробормотала я, даже не представляя, откуда знаю ее имя.

Взгляд приковал белый цветок в ее волосах. Я не могла отвести от него глаз, даже показалось, что я уловила его тонкий аромат. Тело будто заморозило ужасом, я не могла пошевелиться и боялась даже дышать. Просто продолжала смотреть на этот цветок у девушки в волосах.

Новый шорох за спиной будто пробудил меня, но мне не хватало сил обернуться. С каждым ударом собственного сердца я словно слышала новый шаг монстра, что неумолимо приближался. Рыдания наконец вырвались на свободу, и, потеряв всякую надежду, я свернулась в клубок, прижавшись к собственным коленям, и закрыла голову руками.

Первое, что я почувствовала, – холод, ледяное дуновение по влажной коже. Я открыла рот в беззвучном крике и приготовилась к удару. Монстр не знает жалости, а я не жду пощады. Легкий гул достиг моих ушей, и я не выдержала и все-таки обернулась. Неведомо откуда передо мной выросло уродливое и одновременно прекрасное творение Родена. Врата ада в лунном свете выглядели еще более устрашающими. Они будто приближались, давили на меня, и чем ближе они становились, тем отчетливее я видела кровь, стекающую по лицам и рукам, тянущимся из камня.

Я закричала, когда монстр неожиданно набросился на меня и повалил. Прижал запястья к земле и навис надо мной, обездвижив всем своим телом. От него веяло холодом и властью. Я попыталась вырваться, но монстр держал крепко. Я не видела его лица, потому что голова была покрыта глубоким капюшоном, и в ночи мне казалось, что под ним просто черная, пугающая, бездонная дыра. Монстр сорвал с меня одежду, жестко стиснул грудь, и я завизжала во весь голос…

Проснулась я в ледяном поту, сердце билось как очумелое, а перед глазами стояло лицо несчастной Кароль. То, что с ней случилось, и то, что я оказалась в центре ее трагедии, очень сильно повлияло на меня. Я села на постели и подтянула колени к груди, а потом уткнулась в них носом. Я никак не могла забыть глаза Кароль, глаза прекрасной молодой девушки, у которой вся жизнь была впереди. Когда дрожь в теле немного поутихла, я поднялась на ноги и, накинув халат, вышла на балкон. Ночная мгла приняла меня в свои объятия, укутала черным одеялом, подарила возможно призрачный, но покой.

Я села на стул и закинула ноги на парапет, сделала глубокий вдох, пытаясь отогнать ночной кошмар. Получалось не очень успешно, потому что события минувшего дня тоже не отпускали.

После того как мы обнаружили вещи Кароль, все было как в тумане. Тьери вызвал полицию и так и оставил сверток на скамейке, стараясь больше к нему не прикасаться. Помню сквозь какой-то белый шум в голове, как Арман диктовал мне, что именно я должна рассказать Гоберу. Как и в первый раз, я должна была солгать о подсунутой под дверь записке.


Глядя на кровавые разводы на серебристом платье Кароль, я могла думать лишь о том, что больше никогда не смогу вернуться в этот сад. Покой и умиротворение этого места были нарушены, и, кроме ужаса, шевелящего волосы на затылке, ничего не осталось.

Я невольно цеплялась за Армана, словно ждала, что он вот-вот скажет, будто все это просто сон и никто не пришел в мой секретный сад и не совершил этот жестокий поступок. Пока ждали полицию, Тьери осмотрел все вокруг и сделал вывод, что Кароль убили не здесь, а значит, вещи просто принесли и оставили для чего-то. Но почему именно здесь?

– Этот вопрос сродни тому, почему машинка попала именно к тебе, Сандрин, – тихо сказал Арман, бережно обнимая меня за плечи.

– Кто-то безжалостно ворвался в мою жизнь, – хватаясь за его куртку, сказала я, – и пытается ее разрушить. Почему, Арман? Почему я оказалась посреди этого кошмара?

– Я не знаю, – прошептал в ответ Дюваль и притянул меня к своей груди, мягко поглаживая ладонью волосы.

Сейчас вспоминать свою слабость было неловко, я впервые прижималась к чьей-то груди, кроме отцовской. С некоторых пор мне пришлось разделить свою жизнь на слабую юность, проведенную в стенах дома в Марселе, и на стойкое взросление в столице. Мне нравилось думать, что в Париж я приехала уже другим человеком. Но оказалось, что душа не все может выдержать, что страхи могут вернуться и навалиться с еще большей силой, вновь погружая меня в прежнее отчаяние.

Глядя в ночное небо, я твердила себе о том, что нужно выбираться из этого состояния. Очень хотелось забыться. Порой, когда тоска или какая-либо боль уже здесь, в Париже, одолевали меня, я брала Дениз и отправлялась в ночной клуб, чтобы послушать дерзкий джаз и от души потанцевать. Возможно, познакомиться с кем-то и приятно провести ночь. Это помогало снять напряжение и словно переродиться, ощутив новый прилив сил. Так и нужно поступить, но только сначала все же увидеться с папой.

Вчера мы добрую половину дня провели в участке, где Гобер придирчиво снова и снова расспрашивал нас обо всех наших действиях за последние три дня. Комиссар не давил открыто, по крайней мере на Дюваля, но и подозрений с него не снимал. Он ворчал, что наши передвижения мешают расследованию и поведение подозреваемого в убийстве и той, кто, собственно, его обвинил изначально, кажется весьма подозрительным. Промариновав нас несколько часов, комиссар сжалился и отпустил выспаться и отдохнуть. Мне пришлось позвонить папе в Хилтон и перенести нашу встречу на следующий день. Я заверила его, что все в порядке, просто устала и хочу побыть одна.

Так и было. Покинув участок, я отказалась от обеда с Арманом и Тьери, ощущая, что мне просто необходима передышка. Немного отстраниться от этого дела казалось мне полезным для моих не на шутку расшатавшихся нервов. С тех пор я закрылась в своей квартире и ни с кем не разговаривала, кроме разве что одного короткого диалога с Амеди. Он беспокоился, и это было приятно, но его тепла я уже не искала. Правда дело было не только в этом. Я вдруг подумала, что, пока тень чудовищного преступления витает надо мной, неправильно тащить еще кого-то в свою жизнь. Хотя… возможно, это лишь оправдание отказу любовнику в близости. Наверное, мне хотелось казаться лучше, чем я есть на самом деле.

Даже если очень хочется побыть одному, быть одному на самом деле ужасно не хочется. Звучит довольно странно, но это так. Я поднялась и подошла к клетке. Мсье Луи приподнялся на задних лапках и издал тихий писк, словно тоже искал компанию.

– Доброй ночи, мсье Луи, – грустно улыбнулась я, сажая приятеля на ладонь и поглаживая его головку пальцем. – Со всеми этими страстями я совершенно позабыла о вас, но, я надеюсь, вы меня простите.

Вздохнув, снова присела на стул и подставила лицо легкому дуновению ночной прохлады. Погода стояла изумительная: не жаркая и не холодная. Я вроде и была в эту минуту одна, но одинокой уже себя не чувствовала. Да, мсье Луи не может сказать добрых слов, но само его присутствие делало этот мир лучше. С тех пор как я его купила, не пожалела ни разу. Было в этом чудесном животном что-то уютное, словно в мое отсутствие он вдыхал в квартиру жизнь и тепло, словно сохранял в ней уют, присущий ему самому. Я знала, что крысы долго не живут, и думать о скорой кончине моего компаньона было страшно.

– И что я без вас буду делать? – снова вздохнула я, а мсье Луи словно поняв каждое слово, коснулся носом моей руки. – Кто будет скрашивать мое одиночество? Кто будет греть мои руки?

И зачем я думаю о смерти? Хотя в той ситуации, которая сложилась, думать о чем-либо другом было сложно. Этот кошмар и глаза Кароль во сне впервые за последние годы натолкнули меня на мысль, что и я могу не пережить это лето. Как странно, вместо страха от этой мысли пришла апатия, безликое отупение и осознание какой-то неотвратимости. В этом оцепенении я встретила рассвет, а потом и позавтракала. Мы с папой договорились встретиться в полдень, чтобы выпить кофе в «Клозери-де-Лила», а потом прогуляться пешком до Люксембургского сада. Это было своего рода традицией, и сейчас ничего лучше чего-то милого из детства я представить не могла.

Приняла ванну, совершенно не торопясь и подливая горячую воду до тех пор, пока моя кожа совсем не размякла и не превратилась в подобие косточки персика. Неторопливо выкурила сигарету, наслаждаясь утренней суетой уже давно приступившего к своим делам города, а потом озаботилась выбором одежды. Почему-то в моей голове засела мысль, что чем лучше я буду выглядеть, тем спокойнее будет моему отцу, который наверняка за прошедшие сутки не находил себе места от тревоги. Я гордилась тем, что, несмотря на это, папа все же держал свое слово. Знала, чего ему это стоило, и была безмерно благодарна.

Натягивая чулки, вспомнила об Армане и на время выпала из времени и пространства. Ласковое солнце скользнуло по моему лицу, и я зажмурилась, воспроизводя в памяти прекрасное лицо Дюваля. Его строгие черты, проницательный взгляд, который заставлял дыхание сбиваться, а сердце взволнованно стучать. Я распахнула глаза, чтобы избавиться от навязчивой мысли, которая врывалась в голову уже не в первый раз, но лицо Армана все еще упрямо стояло перед глазами. Помимо внешней привлекательности мой новый знакомый обладал невероятной притягательностью. Его движения, походка и даже голос манили меня своей сексуальностью, и я не могла не фантазировать о том, как хорошо бы испробовать на себе все ласки, которые он мог предложить. Контролировать это было практически невозможно. Чтобы отвлечься от его тела, я нарочно вспомнила о словах Дюваля. Он собирался заняться поисками адептов, посещающих дом номер девятнадцать по набережной Бурбон. Арман был уверен, что не только мои связи могут оказаться полезными в нашем расследовании.

Будто очнувшись, я надела самое элегантное платье из всех, что у меня имелись, выбрала украшения, которые на прошлое Рождество подарила мне мама, немного подкрасилась и пристроила на голову шляпку. Взглянув на себя в зеркало, поняла, что справилась. Теплая ванна и почти незаметный макияж помогли скрыть следы бессонной ночи. Вид у меня был более или менее цветущий. Я насильно улыбнулась своему отражению, будто репетируя, насколько правдоподобно будет выглядеть перед папой моя напускная веселость.

– Что ж, пора успокоить родителя, а заодно и самой понежиться в его заботе.

До знаменитого кафе дошла пешком, неизбежно прокручивая в голове предстоящий разговор. Точнее, я представляла, что скажет отец и что на это буду отвечать я.

«Клозери-де-Лила» в девятнадцатом веке открыл некий Бюлье, который первоначально создал здесь бальный зал, окружив его кустами сирени. И примечателен этот зал был тем, что на балах могли присутствовать все, независимо от звания и состояния. Это привлекало внимание разношерстной публики. Напротив зала когда-то находилась старая почтовая станция дилижансов, последняя при выезде из Парижа по дороге на Орлеан. Бюлье купил ее и открыл кафе. Все это нам когда-то рассказал один из официантов. Однако, несмотря на интересную историю, прославилось «Клозери-де-Лила» только после Всемирной выставки 1900 года. А уже после войны кафе стало одним из тех мест Монпарнаса, которое посещали писатели, поэты и художники.

От шумного проспекта и перекрестка кафе отделяла живая изгородь, при входе я попала в уютный дворик, где гостей встречал распорядитель, который проводил меня к одному из свободных столиков. Я пришла немного раньше, что позволило перевести дух и подготовиться к встрече с отцом.

Бастиан Идо появился буквально через несколько минут, ласково чмокнул меня в макушку и присел напротив. На миг по его лицу скользнуло облегчение, будто он не надеялся застать меня в добром здравии. Я улыбнулась и накрыла его руку своей ладонью.

– Опять кошмары? – тревожно спросил он, тем самым разрушив все мои надежды.

Да, он обрадовался, что я цела и невредима, но не смог не заметить моего состояния. Таким папа был всегда. Очень внимательным, не теряющимся в деталях. Папа всегда умел вывести меня на разговор, которого я пыталась избежать, обходил стороной прямые расспросы и делал все для того, чтобы в процессе беседы я сама пришла к нужной теме. Но сегодня он решил не затягивать. А возможно, это и был очередной маневр, ведущий к чему-то более серьезному. Я предпочла не разбираться.

– Выглядишь усталой.

– Это всего лишь тревожность, папа, – ласково ответила я, понимая, что лгать в лицо просто нечестно. Отец этого не заслуживал. – Прошу, не волнуйся. Последние дни выдались непростыми. К тому же это я нашла тело, отсюда и сны.

Отец вздрогнул, а я не смогла поднять на него глаза, чтобы не видеть испуга на родном лице. Мы заказали кофе и булочки. От предложенного обеда из изумительных морепродуктов мы отказались, хотя не понаслышке знали, как вкусно готовили повара «Клозери-де-Лила». Как только официант принес наш заказ, я неспешно рассказал отцу все, что смогла, так и не решившись посмотреть ему в лицо. Повествуя о событиях последних нескольких дней, я изучала скатерть, цветущие растения и еще бог знает что. При этом я ловко уклонялась от опасных моментов, умолчав о встрече с Дювалями, о магической машинке и даже об одежде Кароль под моей любимой скамейкой. Рассказ получился сбивчивым и даже немного несуразным. Вряд ли папа поверил всему. Я уверена, он понял, что я недоговариваю. Было стыдно, но мне вполне хватило и реакции на предательство Озанна Лакомба. Отец побагровел и с силой ударил по столу.

– Да как он посмел! Кто дал ему право распоряжаться твоей жизнью?!

Я обернулась на встревоженных папиным взрывом посетителей и вымучено извинилась. Назначая здесь встречу, я тщетно надеялась, что отец будет вынужден держать себя в руках.

– Лакомб не виноват, – сказала, пытаясь потушить вспыхнувший пожар эмоций. На какое-то мгновение сидевшего напротив родителя это обескуражило, и я не смогла не воспользоваться моментом. – Папа, я тоже злюсь, поверь. И мне ужасно обидно, но мсье Лакомб был вынужден, и ты бы видел его. Он был на грани того, чтобы пустить себе пулю в лоб! Ты же знаешь, что бывают обстоятельства, от нас не зависящие, и условия вынуждают совершать то, чего нам вовсе не хочется!

Папа проглотил слова, которые хотел произнести, несколько раз сжал и разжал внушительные кулаки, а потом нервным движением ослабил галстук.

– Угрожали расправиться с семьей, – продолжила я. – Моя боль не становится от этого меньше, но и понять я его могу. Ты же знаешь, что папаша поздно женился, его дети еще маленькие, он не мог…

– Я понимаю, – вновь не сдержавшись, рявкнул папа. – Но оправдать его не могу! Я отец, такой же, как и он, Сандрин! И этот человек… человек, которому мы всецело доверяли, подставил мою дочь под удар! Мощный удар, Сандрин! Как ты не понимаешь? Если ты каким-то чудом выберешься из этого, твоя жизнь в Париже закончится! Но это мало меня волнует, а для тебя очень и очень важно, я знаю! Твое сердце рвалось сюда с тех самых пор как… с тех пор…

В одно мгновение лицо отца переменилось. Его исказили страдания, от которых сжалось мое сердце. Я вновь потянулась к его руке и легким пожатием вынудила поднять на меня глаза:

– Я оставила это в Марселе, папа. Я перевернула страницу, и моя жизнь здесь действительно очень много для меня значит. Я правда смогла построить новую жизнь, смогла если не забыть, то хотя бы смириться и научиться не оглядываться, а смотреть в будущее.

Папа мотнул головой, словно стряхивая все, что причиняло боль, и заставил себя улыбнуться мне в ответ.

– Я хотел сказать, что для меня важна лишь твоя безопасность, а для тебя еще и будущее в Париже. Мне даже представить страшно, чем для тебя обернется эта статья!