Сафайр


Занятия в школе начались 7 января, и я снова стала «другой» Сафайр Мэддокс, той, которая появлялась в классе каждое утро чистой и свежей, с аккуратно заплетенными волосами, немного туши для ресниц, немного блеска для губ. Дело было не столько в том, что я хотела хорошо выглядеть, а в том, что, если бы я не выглядела хорошо, все начали бы волноваться, задавать мне вопросы. Школьный психолог затащила бы меня в свой кабинет и стала бы ждать, что я расскажу ей, что со мной не так.

И я делала уроки. Сплетничала с подружками. Я улыбалась мальчикам, хотя и держала их на расстоянии. Я как будто была Суперменом. Во мне уживались две разные личности. Днем я была Сафайр Мэддокс, не слишком общительная, но в целом вежливая и воспитанная отличница. Ближе к ночи я превращалась в ночное животное, что-то вроде лисы в человеческом обличье. Моей суперсилой была невидимость. Там, на игровой площадке в школе или в классе, все взоры были прикованы ко мне, но ночью меня не существовало. Я становилась невидимкой.

Случайная встреча с Харрисоном потрясла меня на многих уровнях. Звук моего имени на его губах. На тех же губах, которые он облизывал, когда делал то, что делал со мной, когда я была ребенком. По физическому развитию он уже не ребенок, а мужчина, почти взрослый. То, как он возник в полумраке, одетый во все черное. Мысль о том, что он сейчас где-то там, рыщет, где ему хочется, делает то, что захочет. И это было самое главное. Именно это переключило мои мысли от причинения боли себе на причинение боли Харрисону. Казалось, мы делим с ним одну и ту же территорию. Мы оба были невидимы, но видели друг друга в рассеянном свете уличного фонаря, как две лисы. Я подумала, что больше не хочу причинять себе вред из-за того, что он сделал со мной. Я решила, что хочу сама сделать ему больно.

Теперь, куда бы я ни пошла, я искала его. Я знала: тот момент, когда наши пути снова пересекутся, обязательно настанет, это лишь вопрос времени.





* * *


Середина января. Собачий холод. Я уснула на клочке земли напротив дома Роана, который теперь казался мне почти родным. Я редко спала, а когда все же засыпала, то быстро, сразу, крепко и глубоко, обычно минут на десять, а иногда и на полчаса. Меня всегда будили звуки. Любой шум. Но эти звуки меня не разбудили. Звуки, которые издавал паренек, пришедший на пустырь в два часа ночи. Он сидел за экскаватором и не видел ни меня, ни мое скромное лежбище.

Он не знал, что я была там. Я тоже не знала, что он был там. А потом я резко проснулась и со странным вдохом, который сопровождает любое внезапное пробуждение, села. Я подняла глаза и увидела лицо – знакомое лицо.

– О господи. – Мальчишка схватился за сердце. – Что за херня?

– Джош? – сказала я.

– Да. Черт. Откуда ты знаешь мое имя? – сказал он.

Я все еще была сонная, и мысли путались в моей голове.

– Я знаю твоего папашу, – сказала я.

Внезапно озябнув, я натянула свой спальный мешок выше.

– Откуда ты знаешь моего отца?

– Я проходила у него терапию.

– Ого, – сказал Джош. – В самом деле?

– Ага, – сказала я. – Более трех лет.

– Тогда почему ты здесь спишь? – спросил Джош.

– Это долгая история, – ответила я.

– Ты бездомная?

– Нет. У меня есть дом.

– Так почему?.. Это как-то связано с моим отцом?

С чего бы начать? Я понятия не имела.

– Ага, – все-таки начала я. – Типа того. Или, по крайней мере, это началось с твоего отца. А теперь тут дело во множестве других вещей. Мне просто нравится быть на свежем воздухе. В помещении мне не хватает воздуха.

– У тебя клаустрофобия?

– Да. Может быть. Но только ночью.

– Ты спишь здесь каждую ночь?

– Да, теперь каждую.

– Так это была ты, – сказал Джош, – здесь, в канун Нового года?

– Ага, – ответила я. – Я была тут. Я пряталась. Вон там, в углу.

Я не знала, с чего это вдруг я стала такой открытой для его вопросов. В нем было что-то чистое, незапятнанное. Я посмотрела на него и подумала, что он меня поймет.

– Так ты слышала наш разговор?

– Слышала. Ты и твой друг собирались заявить о себе. Или что-то в этом роде.


– Ха. Да. Верно. Я думаю, мы понапрасну тратили время.

– Я подумала, вдруг вы задумали стрельбу в школе.

– Э-э-э, – кисло сказал Джош, – нет.

– Ладно. Итак, о чем вы говорили?

– О том, как мы собирались это изменить. В смысле, перестать быть невидимыми. Сделать нас «заметными».

– К черту это, – сказала я. – Серьезно. К черту все. Лучше пусть тебя не видят. Оставайся за кадром. Так будет гораздо лучше.

Мы на мгновение умолкли, затем Джош обошел экскаватор и сел рядом со мной.

– Значит, мой отец? От него был толк? В смысле, он был хорошим терапевтом?

Я пожала плечами.

– Да, в некотором смысле. Но в других – нет. Нет, мне нравились наши сеансы, и он действительно излечил меня от членовредительства. Но он кое-что оставил. Внутри меня. Оно все еще там.

– Что-то? Например?

– Это как рак. Он избавил меня от симптомов, но оставил опухоль.

– Вот дерьмо, – сказал Джош и внезапно добавил: – Я ненавижу своего отца.

Услышав это заявление, я прямо-таки оторопела.

– Правда? Почему?

– Потому что у него гребаный роман.

– Ого. Откуда ты это знаешь?

– Потому что я его видел. Он даже не прячется. А моя мама слишком мягкая, чтобы видеть, что происходит прямо у нее перед носом. В прошлом году они чуть не расстались, и, я думаю, тоже из-за его романа.

– Что значит, ты его видел?

– Значит то, что я его видел. С той девушкой. Как он прикасался к ее волосам и все такое прочее. И даже не пытался это скрыть. И это как… Моя мама – лучший человек на свете. Она такая милая, любящая и добрая, она готова на все ради кого угодно. Он же ведет себя так, будто может делать все, что ему придет в голову, а потом возвращается домой, и она готовит ему вкусную еду, и слушает, как он стонет о том, какая напряженная у него работа. Мне интересно, как может человек, чья работа состоит в том, чтобы заботиться о людях, укреплять их разум, лелеять и лечить, как он может делать то, что он делает с другим человеком каждый божий день его жизни. Меня тошнит от этого.

Мне так многое хотелось сказать. Но я просто зажала руки между колен, чтобы согреть их, и промолчала.

– И это одна из тех вещей, которые я хочу изменить в этом году. Как я уже говорил в канун Нового года. Мистера Обаяшки больше нет.

– И что теперь?

Он опустил голову.

– Не знаю, – ответил он.

– Ее зовут Алисия Мазерс, – сказала я.

Он моментально вскинул голову.

– Что?

– Женщина, с которой у твоего отца роман. Ее зовут Алисия Мазерс. Я знаю, где она живет.

Он моргнул.

– Откуда? – растерянно заморгал он.

– Я тоже следила за ним. Я их видела. Он познакомился с ней на работе. Она психолог, как и он. Они начали встречаться летом. Незадолго до Рождества они провели ночь в отеле. Она живет в Уиллесден-Грин. Ей двадцать девять. У нее два диплома и докторская степень. Она довольно умная.

Он примерно секунду молчал. Затем посмотрел на меня такими же, как у Роана, глазами и сказал:

– Кто ты? Ты настоящая?

Я рассмеялась.

– Ты хорошенькая, – сказал Джош.

– Спасибо, – сказала я.

– Неужели ты мне снишься? Я ничего не понимаю. Я ничего из этого не понимаю.