Лопасти вертолета, вращающиеся над головой, грохочут, как копыта огромного стада тяжеловесных животных, с топотом мчащихся в облаке густой черной пыли. Оуэн отворачивается от окна и сползает по стене на пол.





28





Сафайр


Сына Роана зовут Джош. Джошуа Форс. Его имя следует произносить с шиком, иначе оно звучит глупо. Он ходит в школу напротив моего дома. В тот осенний семестр я время от времени видела его. Раньше я бы никогда не выделила его в толпе – типичный долговязый белый чувак в куртке «North Face» и черных кроссовках. У него был друг. Как ни странно, у этого друга были рыжие волосы и лицо с острыми чертами, и казалось, что друг и тот лис каким-то образом взаимозаменяемы, как будто Джошу нравилось то, что было похоже на лисиц.

Той осенью я несколько раз шла за ним следом до самого дома. Он плелся медленно, как черепаха. Если Джош хотел что-то посмотреть в телефоне, он просто останавливался посреди тротуара, не обращая внимания на тех, кто шел позади или рядом с ним. Иногда он без видимой причины переходил улицу, а потом снова возвращался обратно. Он мог остановиться и заглянуть в витрину магазина, который не был похож на те, что ему интересны. Иногда мне казалось, что он просто тянул время, пытаясь идти домой как можно медленнее. Возможно, он вообще не хотел идти домой.

Он довольно часто юркал сквозь кусты на тот пустой участок, чтобы покурить «травку». Однажды вечером он пришел вместе с тем рыжим мальчишкой. Я слышала, как они смеялись, и мне было приятно, что у него есть друг, с которым можно посмеяться.

Затем однажды, в конце сентября, первые несколько недель в шестом классе я стала ходить на занятия в додзё по четвергам, а он, нервный и зеленый, брал там пробный урок. Я пришла на занятие на несколько минут раньше, поэтому сидела и смотрела, как Джош заканчивает свое. Он был на фут выше остальных. Это был класс для начинающих, поэтому в основном это были дети. Я ломала голову, что он там забыл, этот неуклюжий, курящий «травку» мальчик, болтающий с лисами. Он смотрелся здесь белой вороной.

На последние упражнения его поставили в пару с маленькой девочкой. Он выглядел смущенным. Она – несчастной, но покорной. Потом все закончилось, и их научили, как завершать урок:

– Кам са хамнида.

– Эе сан.

Он неуклюже прошаркал в раздевалку и вскоре появился снова в школьной форме, куртке «North Face» и со школьным рюкзаком. Он заметил, что я смотрю на него, и я кивнула. Он покраснел и отвернулся.

Казалось, это что-то значило, что этот мальчик был там, в моем додзё. Я на мгновение задумалась, замечал ли он, как я слежу за ним, и пытался ли обратить ситуацию в свою пользу, например, давая мне понять, что знает, чем я занимаюсь. Но он как будто никогда не замечал меня там. По крайней мере, у меня не было впечатления, будто он замечает мое присутствие.

В третий раз, когда он был там, я опоздала и оказалась с ним в раздевалке. Занавеска была задернута. Два маленьких мальчика сидели на полу, скрестив ноги, и завязывали на школьных туфлях шнурки. Я сняла пальто и толстовку и повесила их на крючок. Затем повернулась к Джошу и спросила:

– Как тебе здесь?

Он посмотрел на меня так, будто я была первой, кто заговорил с ним за всю его жизнь.

– Что?

– Я спросила, как тебе здесь? Ты новенький, да?

Он кивнул.

– В целом нравится.

– Какова твоя цель?

– Не понял?

– Какова твоя цель? Я занимаюсь этим с шести лет. Хочу, чтобы никто на улице не мог меня устрашить, запугать. Просто интересно, что ты от этого ждешь?

– Думаю, то же самое.

– Для самозащиты? – уточнила я.

– Ага, – ответил он. – Что-то вроде. На меня напали.

– Боже мой, – сказала я. – Когда?

– Несколько недель назад.

– Вот дерьмо. Не было печали. – Я взглянула на маленьких мальчиков на полу и сказала: – Извините. – Затем, повернувшись к Джошу, уточнила: – Они сделали тебе больно?

Он пожал плечами.

– Нет. Не совсем. Я не особо сопротивлялся, ну, ты знаешь.

Я знала. Я действительно знала.

– Есть идеи, кто это был?

– Нет. Просто белый парень в капюшоне.


– Жесть, – сказала я.

– Ага, – сказал он.

Затем он взял сумку и, не попрощавшись, ушел. Он больше не вернулся в додзё.





* * *


Однажды вечером, примерно в то же время, когда я впервые увидела Джоша в додзё, я вернулась домой и обнаружила, что мой дедушка неуклюже лежит в кресле. Его кожа выглядела серой.

– Дедушка, с тобой все в порядке? – спросила я.

– Думаю, да, – ответил он. – Но точно не скажу.

Он сказал, что у него несварение желудка, поэтому я дала ему таблетки от изжоги. Он все время тер грудь и морщился. Аарон пришел домой через час после меня и вызвал «скорую».

Вскоре после этого я сидела в скрипучем пластиковом кресле в Королевской бесплатной больнице, держала дедушку за руку и говорила ему, что все будет хорошо.

Но я лгала.

Все было очень даже нехорошо.

Дедушка провел в больнице три дня, у него брали разные анализы. В конце концов ему поставили диагноз «стенокардия», а затем, после дополнительных анализов и кардиограмм, выявили ишемическую болезнь сердца. Его отправили домой, снабдив длинным списком новых способов продлить себе жизнь, – продуктов, которые он должен есть, и лекарств, которые должен принимать. Я могла точно сказать, что он не собирался ничего из этого делать. Он потерял жену и дочь, он годами страдал от боли, у него не было личной жизни и работы, а теперь я почти выросла, почти стала взрослой, и он не видел смысла менять свой образ жизни, чтобы прожить еще двадцать лет, будучи обузой для всех нас.





* * *


Поэтому он отвергал всю здоровую пищу, которую ему покупал и готовил Аарон, и оставлял таблетки на столе рядом со своим стулом. Он отказался выходить со мной на прогулки, а затем, еще до того, как мы по-настоящему попытались спасти ему жизнь, умер от сердечного приступа. Когда его не стало, ему было всего пятьдесят девять. Это очень немного, когда вы говорите о смерти.

Так я оказалась, по сути, одна. Ни матери, ни отца, ни бабушки, ни дедушки, только два дяди и две маленькие кузины. Маловато.

После похорон дедушки я неделю не могла встать с постели. Я чувствовала себя пустой ореховой скорлупой, меня можно было сдуть одним дуновением или раздавить большим пальцем.

Впервые за всю школьную жизнь я начала отставать от всего класса.

Аарон пошел поговорить с моими учителями, и они прислали сюда эту женщину из какой-то организации, связанной с опекой. До этого я ее в глаза не видела. На вид всегда чем-то недовольная, с лицом, похожим на кусок теста, – совсем не как в кино, где Сандра Баллок или кто-то другой приходит и меняет вашу жизнь. Нет, она сидела по другую сторону нашего крохотного обеденного стола напротив меня. Мы обе сжимали голубые кружки с чаем, который готовил нам Аарон, и она говорила мне что-то, очень много слов, она хотела как лучше и была такая участливая, но как только она ушла, я просто шлепнулась обратно в постель.





* * *


Именно Ночь фейерверков вытащила меня из кризиса. Я сидела на спинке дивана с Аароном и, раздвинув шторы, смотрела, как небо взрывается разноцветными огнями. Было странно, что дедушки нет рядом, но это напомнило мне, что жизнь продолжается, как бы приземленно это ни звучало. Да, жизнь продолжается. Фейерверки все так же взрываются, люди все так же восхищенно любуются ими, дети все так же держат бенгальские огни, лисы все так же рыщут в городской черноте в поисках куриных костей.

Я надела куртку «Пуффа» и сказала Аарону, что хочу купить лимонад в магазине внизу. Вместо этого я купила пачку «Фридж райдерз», снеков с мясным вкусом, и направилась в сторону Хэмпстеда по зеленым бульварам, где в частных садах запускали фейерверки и над вековыми деревьями были видны лишь размытые вспышки света. На углу около дома Роана я прокралась в ту же брешь, которой пользовался Джош, чтобы пробраться на пустырь. Было нехолодно, я сняла куртку и использовала ее как одеяло.

Я открыла пачку снеков и положила ее на влажный гравий рядом с собой, в надежде на то, что запах распространится по всему пустырю. Я включила телефон и написала Аарону. «Я иду в гости к Жасмин. Увидимся позже».

«Все в порядке?» – ответил он.

Я уже начала печатать ответ, но остановилась, услышав где-то позади меня шорох. Это был он. Лис. Я положила телефон на колени и затаила дыхание. Я слышала, как он крадется по гравию все ближе и ближе ко мне. Я сунула руку в пакет со снеками и, вытащив брусочек, зажала его между указательным и большим пальцами. Я не стала оборачиваться, чтобы посмотреть. Мне было слышно взволнованное дыхание лиса. Я почувствовала, что он остановился, причем всего в нескольких дюймах от меня. А потом я почувствовала на коже своей руки тепло его дыхания. Я уронила снек и услышала, как лис фыркнул и потянулся к нему носом. Но даже не двинулся с места. Поэтому я подтолкнула пакет на несколько дюймов вперед, чтобы посмотреть, двинется ли лис к нему. Но он застыл рядом со мной и выжидающе смотрел на пакет, совсем как собака.

– Хочешь еще одну? – спросила я. Он не смотрел на меня, просто не сводил глаз с пакета. Его рыжие глазки были буквально прикованы к нему. – Хорошо, – сказала я, вынимая новый снек. – Угощайся.

Над головой взорвался огромный фейерверк, и на миг я подумала, что лис сейчас даст стрекача. Но он остался на месте, и я периферийным зрением увидела его мордочку. Затем он взял снек, который я держала двумя пальцами. Я так глубоко вдохнула, что у меня перехватило дыхание.

И тут я поняла, что вернулась в то самое место, где оказалась в тот раз у Лекси на вечеринке с животными, когда тот чувак протянул мне сову по имени Гарри. Все черное внутри меня превратилось в серебро и золото. Я ощутила единение с землей, небом, деревьями, воздухом. Это было такое мощное чувство, мне как будто дали под дых. Бабочки бились крылышками в моем животе. Я подавила хихиканье и прикрыла рот тыльной стороной ладони. Я посмотрела на затянутое пороховым дымом ночное небо, поискав глазами, нашла звезду, тусклую и невзрачную, зато мою, и, сложив руки в молитве, сказала:

– Я люблю тебя, дедушка. Я люблю тебя, бабушка. Я люблю тебя, мама.

Я взяла свой телефон и ответила на сообщение Аарона.

«У меня все хорошо!» И добавила улыбающийся смайлик.