– Думаю, они хотели проникнуть в суть дела. Получить представление о том, что она за человек, что могло подтолкнуть ее к побегу.

– Побегу?

– Да. Хотя я был вынужден сказать им, что я не видел ее уже несколько месяцев. Так что я не совсем уверен, в каком состоянии она была в последнее время.

– Но я думала, что она пропала. Она ведь не сбежала?

Он непонимающе смотрит на нее.

– На самом деле это ведь одно и то же, правда? Пока мы не знаем, что случилось.

– Но ведь беглец возьмет с собой сумку?

Он пожимает плечами.

– Может, она и взяла?

– Она взяла. Но в сумке ничего не было. Смотри. – Кейт указывает на листовку. – Здесь так и сказано. Они наверняка тебе это сказали.

Она не в меру настойчива и чувствует необъяснимую причастность ко всему этому, как будто происходящее непонятным образом связано с ней самой.

– Они не сказали. Они сообщили мне очень мало информации. Их куда больше интересовало ее состояние, когда она проходила у меня курс лечения.

– И какое оно? Что за состояние?

Он снова смотрит на нее.

– Ты же знаешь, я не могу тебе этого сказать.

– Но она уже больше не твоя пациентка, и, конечно, ты можешь…

– Нет, – обрывает он ее. – Ты прекрасно знаешь, что я не могу. Не могу поверить, что ты меня спрашиваешь.

И вот он снова перед ней, тот мужчина из прошлого года, пылающий праведным гневом, тот самый, которого она едва не бросила, усомнившись в его верности. Мужчина, который заставил ее чувствовать себя злой, дурной и токсичной. Но на этот раз все иначе. Дело не в ее смутной догадке, что что-то не так, отчего она отчаянно ищет подтверждения своей догадке. На этот раз что-то действительно неладно: пропала девушка.

– Но было ли это что-то такое, что могло подтолкнуть ее к такому поведению? Тебе не нужно рассказывать мне, что именно, но, как ты думаешь, она была психически неуравновешенной?

Кейт знает, что подталкивает его к признанию, но ей все равно.

Он кладет ладони на кухонный стол и поднимает на нее глаза.

– Я прекратил наши с ней сеансы, – говорит он, – потому что у нее все было хорошо. Она оставила некоторые свои вредные привычки. Кроме этого, я больше ни о чем не имею понятия. Я не в курсе, что было в ее жизни до ее исчезновения.

– Ты больше не видел ее?

Роан нарочито громко вздыхает, чтобы она поняла, как далеко она его толкает.

– Нет. Больше я ее не видел.

– И что ты думаешь? Как ты считаешь, что с ней случилось?

– Понятия не имею. Ей семнадцать. Трудное детство. Скрытая травма. Кто знает?

Такое впечатление, что вся эта история с исчезновением Сафайр его раздражает. Он как будто стремится уйти от обсуждения этой темы.

Кейт в упор смотрит на него.

– Похоже, тебе все равно.

Он закатывает глаза.

– Конечно, мне не все равно.

– По твоему голосу этого не скажешь.

– Мой профессиональный долг – это одно, но Сафайр больше не моя пациентка. Нет, конечно, она мне не безразлична, как и то, что с ней случится. Конечно, меня беспокоит, что она исчезла. Я просто не понимаю, чем я могу тут помочь.

Кейт молчит. Она берет со стола две грязные кружки и медленно относит их к раковине. Потом кладет руки на край столешницы и смотрит в окно.

– Они спрашивали, что мы делали тем вечером, – говорит Кейт. – Ну, ты знаешь, в День святого Валентина.

Он не отвечает.


– Я сказала, что мы были в постели.

– Но мы ведь были, разве не так?

– Я-то была. Ты был… я не знаю. Я лежала довольно долго, ожидая, когда ты придешь. А когда ты вернулся, я спросила тебя, что ты делал, и ты ответил, что ничего не делал, а затем мы занялись сексом.

– И?

– И что ты делал?

Вот оно. Вопрос задан издалека. Они немедленно вернулись в то самое место, где провели все эти адские недели в прошлом году.

– Кейт, – говорит Роан тоном, к которому она тогда так привыкла, терпеливым тоном типа «неужели я должен мириться с этой ерундой?», – господи, что ты хочешь сказать?

Она отрывает руки от кухонного стола и, улыбаясь, снова поворачивается. Ей туда совсем не хочется.

– Ничего, – беспечно отвечает она. – Совершенно ничего.





25





Сафайр


В те летние месяцы я наблюдала, как Роан Форс изменяет жене с рыжеволосой девушкой. Ее звали Алисия. Я узнала это, когда он окликнул ее через всю автостоянку возле клиники. Они часто ходили в грязноватый паб на углу. Они забивались в самые дальние уголки пивного сада и говорили так, будто собирались умереть друг от друга. Они неплохо смотрелись вместе, несмотря на разницу в возрасте. В некотором смысле даже лучше, чем он и его жена. Его жена выглядела так, будто жизнь доконала ее. В отличие от нее, Роан выглядел свежо. Он никогда не выглядел уставшим или измученным. Наоборот, как будто он только что принял душ, хорошо отдохнул в отпуске и готов к новым свершениям. Он буквально светился. Не знаю, сколько ему было лет, но я бы дала около пятидесяти. Алисия была намного моложе, но они были красивой парой.

Я погуглила и нашла среди сотрудников Портман-центра младшего психотерапевта по имени Алисия Мазерс. На сайте была ее биография. У нее имелся диплом магистра психологии Университетского колледжа Лондона и докторская степень. Умная особа. Однажды вечером, после одного из их ранних свиданий (они редко прощались друг с другом позже чем в восемь-девять часов вечера) я увязалась за Алисией и проводила ее до самого дома. Она жила в квартире в небольшом доме на Уиллесден-лейн. Дом на вид был невзрачный. Когда она вернулась домой, на четвертом этаже зажегся свет. Значит, она там жила. Полезно знать. Я сделала несколько фотографий и пошла домой.

Конечно, дедушка и Аарон беспокоились по поводу того, сколько времени я провожу вне дома. Я давала уклончивые ответы, типа мне семнадцать, я почти взрослая, дайте мне немного свободного пространства. Я видела, что Аарон особенно беспокоится обо мне. В какой-то момент он даже сказал:

– Ты как будто чем-то встревожена, Саф. Может, мне стоит связаться с доктором Форсом? (Аарон любил Роана, относился к нему практически благоговейно. Будь у Аарона кепка, он бы ее снял перед ним, что-то в этом роде.)

– Не говори глупости, – сказала я. – Зачем?

– Не знаю, – ответил он. – Может, ты переживаешь из-за экзаменов? Может, в твоей жизни происходит что-то важное? Я имею в виду, у тебя есть… ну, парень?

Я рассмеялась. Парня у меня никогда не было, и я даже представить не могла, что он когда-нибудь появится. Эта часть меня как будто сморщилась и умерла, когда Харрисон Джон сделал со мной то, что он сделал, когда мне было десять лет. Я могла смотреть на мальчиков и видеть красивые глаза, приятное лицо или даже стройное тело, но это никогда не перерастало в чувства. Мне не были нужны ни они сами, ни их внимание.

– Нет, парня у меня нет, – сказала я. – Просто я много гуляю. Проветриваю голову. Ты сам знаешь.

Иногда, если в течение дня у меня бывала свободная минутка, я наблюдала за женой Роана. Если честно, мне было ее жаль. Вот она, в джинсах «Fat Face» и топах с цветочным рисунком, ходит по дому, как робот покупает продукты для всей семьи, взбивает одеяла, заполняет какие-то бумаги, размораживает холодильник, моет полы и все такое прочее, что в моем представлении делают домохозяйки среднего класса. И ради чего? Чтобы муж однажды вошел в дверь и сказал:

– Я кое-кого встретил. Она моложе тебя и красивее, и я хочу заниматься с ней сексом.

И что потом? Что происходит с такой женщиной, у которой какая-то липовая работа и дети вот-вот выпорхнут из дома? Где в конечном итоге окажется Кейт Форс? Я, честно говоря, очень за нее переживала. В самом деле. Ужасно, когда ты знаешь что-то такое, чего не знает кто-то другой. Из-за этого чувствуешь себя отчасти виновным за их незавидное положение.

Затем, ближе к концу лета, а точнее, на следующий день после того, как я получила результаты экзаменов на аттестат о среднем образовании (я получила шесть оценок А и три – A*, если вам интересно), произошла странная вещь.

Был поздний вечер пятницы. Я была у своей подруги Жасмин, пришла поесть купленной навынос еды и послушать музыку. Она собиралась пойти в клуб или куда-то еще в этом роде, а я не хотела идти. Не мое, от слова «совсем». Но мне нравится смотреть, как мои подруги готовятся к походу в клуб, нравится слушать музыку, нравятся куриный тикка и паратха, нравится Жасмин, так что, знаете, я какое-то время у нее зависала.

Я ушла от Жасмин около девяти. На улице уже стемнело, но все еще было тепло, и я решила пойти домой мимо дома Роана. Я не собиралась там торчать, просто хотела пройти мимо, взглянуть одним глазком и пойти дальше домой. К тому моменту я представляла себе, будто я собака или голубь: следую курсом, который приведет меня к дому.

Поскольку я была у Жасмин, то шла с другой стороны, мимо стройплощадки, которая выходит на другую дорогу. Еще до того, как я до нее дошла, мне в нос ударил сильный, тошнотворный запах «травки». Я просунула голову в дырку в листве и оглядела участок. Сначала я ничего не увидела, но потом заметила свет телефона и горящий красный кончик толстой самокрутки. И лицо, мальчишеское лицо. Он был один. И выглядел совсем юным. Он затягивался, и красный кончик «косячка» становился все больше и ярче. Свет в телефоне погас, мальчик его выключил. А потом я увидела, как он оглянулся. Я услышала, как он что-то сказал себе под нос, и увидела, как он сунул руку в карман. И что-то вынул из него, и снова повернулся, издав тот же звук.

И я увидела лису. То есть ли́са. Он на миг замер и посмотрел на мальчишку. Я подумала, что в конце концов лис просто убежит, как и все лисы, которых я встречала на улице. Но этот лис повел себя не так. Он очень медленно, дюйм за дюймом, пополз вперед, низко опустив голову и отведя плечи. Каждые несколько секунд лис оглядывался назад. Но в конце концов он подполз к мальчику. Я слышала, как мальчишка сказал лису: «Добрый вечер, сэр», – и увидела, как он протянул лису какую-то еду. Взяв ее, лис отошел от него на несколько футов, выпустил еду изо рта и медленно и методично стал есть ее с земли. Мальчик протянул ему еще один кусок. Лис вернулся и осторожно взял его.

Затем, вы не поверите, мальчишка дотронулся до головы лиса, и тот его не укусил. Моя челюсть отвисла. Я никогда в жизни не видела ничего подобного. Я сделала фотку: мальчик и лис с ним рядом. Сделала в тот момент, когда лис повернулся и взглянул на мальчика. Почти как верный пес, что преданно смотрит на своего хозяина.

Мальчишка докурил «косячок» и растоптал окурок. Лис услышал вдалеке какой-то звук и побежал прочь. Мальчик поднялся на ноги, взял рюкзак, отряхнул штанины и зад. Я резко отвернулась, чтобы он меня не заметил. Я достала телефон и притворилась, будто просто стою там и просматриваю чат. Вскоре мальчик выглянул из-за листвы, залез на стену и спрыгнул на тротуар. Потом свернул за угол и медленно зашагал к дому Роана. И тогда я поняла, кто это такой. Это сын Роана. Те же длинные худые ноги.

И я подумала: в каждой семье есть паршивая овца, свой темный персонаж. В моей семье это, без сомнения, я. Похоже, я нашла паршивую овцу в семье Роана. У кого этот мальчишка берет «травку»? Почему он курит один на стройке? И как он завел дружбу с лисом? Что это за странности доктора Дулиттла?

Вернувшись домой, я увеличила эту фотку. Она мне понравилась. У мальчишки было хорошее лицо, как и у его отца, но оно еще не до конца сформировалось. На темном, бесцветном фоне фотографии, с торчащей стрижкой, резкими, крупными чертами и серьезным лицом, мальчик как будто перенесся сюда из Викторианской эпохи. Затем я увеличила изображение лиса. Глаза животного были прикованы к мальчику. Свет уличных фонарей отражался лишь от одного белого уса. Какой красавец. И такой спокойный. Такая фотка могла запросто выиграть приз на конкурсе. Я сохранила ее в «избранном».

Затем я положила телефон, закрыла ноутбук и, пока Жасмин направлялась в город, гордо выпятив сиськи, торчащие из топика, и с фляжкой водки в крошечной сумочке, а Роан после работы в пятницу занимался тем, чем обычно, с этой красивой девушкой, доктором философии, словно сошедшей с картины прерафаэлитов, а его сын сидел в своей комнате обкуренный и с карманами, набитыми мясом для лиса, я села на кровать и открыла книгу.