Став президентом, Трамп не отступился от своей позиции. Он окружил себя сторонниками жесткого курса в отношении Ирана и постоянно чернил сделку, говоря, что она не остановила иранскую ракетную программу, не сократила вмешательство Ирана в региональные конфликты в Йемене, Ливане, Ираке и Сирии, не прекратила иранскую поддержку того, что он назвал «терроризмом». Он также подверг критике «устаревшие пункты» соглашения, которые теряют силу через десять, пятнадцать, а в некоторых случаях через двадцать пять лет. В большой президентской речи он осудил «кровавое прошлое и настоящее» Ирана и выступил против ядерной сделки как «одного из наихудших и самых однобоких соглашений, которые когда-либо заключали Соединенные Штаты». Точнее говоря, он заявил: «Хуже всего, что эта сделка позволяет Ирану продолжать работу над некоторыми элементами своей ядерной программы. Существенно, что через несколько лет, когда ключевые ограничения исчезнут, Иран сможет стремительно броситься к прорыву в ядерных вооружениях»[103].
Министр иностранных дел Ирана Мохаммад Джавад Зариф оспорил толкование Трампа СВПД. Он объяснил: «Похоже, президент Дональд Трамп не читал текста соглашения. В третьей его строке говорится: „Иран обязуется никогда не разрабатывать ядерное оружие“. Здесь нет ограничений по времени. Мы используем слово „никогда“. Временные ограничения относятся к добровольным рамкам нашей программы по атомной энергии, которые мы сами себе поставили, чтобы международное сообщество не сомневалось в искренности наших намерений»[104]. Кроме этого, Иран по-прежнему остается среди государств, подписавших Договор о нераспространении ядерного оружия 1968 года, что само по себе не позволяет стране создавать ядерное оружие. Продвигая ядерную сделку с Ираном, президент Обама и госсекретарь Керри прямо ссылались на запрещающую ядерное оружие фетву верховного лидера страны аятоллы Али Хаменеи, которую спикер иранского парламента Али Лариджани признал «важнее [государственного] закона, потому что в отличие от закона ее нельзя изменить»[105].
Трамп потребовал нового соглашения. Иран отказался пересматривать договор.
В октябре 2017 года Дональд Трамп объявил, что не подтвердит сделку, а это официально требовалось делать каждые девяносто дней. Али Хаменеи ответил, что Иран продолжит выполнять соглашение, «пока другие подписанты не нарушат его, но, если так случится, мы искромсаем договор в клочки». Семидесятивосьмилетний иранский лидер добавил: «Я не хочу тратить наше время, отвечая на разглагольствования и бессовестную ложь президента Соединенных Штатов»[106]. Зариф сформулировал проще: «Если мы выходим, все ограничения по нашей ядерной программе прекращаются»[107].
Несмотря на заверения МАГАТЭ в обратном, Трамп и представитель США при ООН Никки Хейли неоднократно обвиняли Иран в несоблюдении соглашения. Хейли, вслед за когортой спорных предшественников — Джоном Болтоном, Залмаем Халилзадом, Сьюзан Райс и Самантой Пауэр, сетовала, что МАГАТЭ не имеет возможности проводить инспекции «в любое время, в любом месте», и в сентябре 2017 года отправилась в Вену, чтобы продавить этот вопрос с главой МАГАТЭ Юкией Амано. Но Амано защитил инспекторов. Он сказал журналистам: «Иран соблюдает соглашение по ядерной программе. В отношении Тегерана действует самый жесткий режим инспекций ядерных объектов в мире. Мы увеличили продолжительность инспекций в Иране, увеличили количество инспекторов… и количество изображений тоже возросло». Агентство France-Presse сообщило, что «с момента вступления соглашения в силу в январе 2016 года МАГАТЭ провело минимум 400 инспекций атомных объектов в Иране и 25 посещений так называемого дополнительного доступа — коротких инспекций без предварительного предупреждения»[108]. Председатель Комитета начальников штабов Вооруженных сил США генерал Джозеф Данфорд засвидетельствовал перед сенатским Комитетом по вооруженным силам, что Иран придерживается условий СВПД[109].
Назначение Трампом Майка Помпео госсекретарем и Джона Болтона советником по национальной безопасности стало последним гвоздем в гроб СВПД. Журнал Foreign Policy назвал Болтона «угрозой национальной безопасности». New York Times посчитала его «политической паяльной лампой». В Der Spiegel написали: «В мире едва ли есть такой кризис, разрешение которого Джон Болтон видит не в войне»[110]. Болтон годами призывал бомбить Иран и осуждал ядерную сделку как «беспрецедентный акт капитуляции»[111]. Увольнением Рекса Тиллерсона с должности госсекретаря Трамп признал, что его утомили старания Тиллерсона внести спокойствие в отношение президента к Ирану. По поводу Помпео ему не требовалось беспокоиться. Еще будучи конгрессменом, Помпео «мечтал свернуть эту ужасную сделку с самой большой в мире страной — спонсором терроризма». Затем, занимая пост директора ЦРУ, он называл Иран «бандитским полицейским государством» и «деспотичной теократией»[112].
Странно, но после ухода Тиллерсона главным голосом разума и сдержанности в близком окружении президента стал министр обороны Джеймс Мэттис, который всегда был ястребом, когда дело касалось Ирана. На самом деле именно воинственность Джеймса Мэттиса в отношении Ирана побудила Обаму в 2013 году настоять на его отставке с поста главы Центрального командования США. Эксперты выражали серьезную озабоченность. В марте 2018 года сто ветеранов национальной безопасности, включая пятьдесят офицеров в отставке, многочисленных дипломатов, бывших сенаторов, государственных служащих и специалистов по ядерному оружию, убеждали Трампа не выходить из соглашения. Многие предупреждали, что отказ от договоренностей усилит позиции иранских сторонников жесткого курса, которые, вместе с аятоллой Али Хаменеи, с самого начала утверждали, что договариваться с США — бесполезное дело[113].
8 мая Трамп объявил, что США официально выходят из «ужасной, однобокой сделки». Все остальные подписанты заявили, что остаются в договоре. Израильтяне и саудиты активно одобрили решение Трампа. Нетаньяху, который в одиночестве вел бешеную кампанию по саботажу соглашения, приветствовал «смелое лидерство» Трампа. Трамп сообщил, что США восстановят прежние санкции и введут новые. Компании, которые не подчинятся, а также страны и организации понесут суровые последствия, если продолжат покупать иранскую нефть после ноября 2018 года. Власти США в действительности несколько смягчили удар, установив временные отсрочки для самых крупных покупателей иранской нефти.
После майской ошеломляющей новости от Трампа многие европейские компании, включая Renault, Peugeot и Siemens, уступили шантажу Соединенных Штатов и ушли из Ирана, усилив и без того серьезный спад в экономике страны. Нефтепереработчики в Европе сократили импорт иранской нефти. В июле 2018 года иранский риал установил рекорд падения курса к доллару. Президент Ирана Хасан Рухани уволил главу иранского Центрального банка. Протесты становились мощнее и громче.
Европейцы разозлились. Макрон затрубил о том, что «международный порядок нераспространения ядерного оружия оказался под угрозой». Он, немецкий канцлер Ангела Меркель и британский премьер-министр Тереза Мэй (а все они раньше заклинали Трампа пересмотреть свое решение) настаивали, что резолюция Совета Безопасности ООН, одобряющая СВПД, по-прежнему остается «обязательной законной основой для разрешения возникших разногласий». Некоторые полагали, что Совет Безопасности признает США нарушителем договора[114]. Однако, как ни странно, ни одна говорящая голова на CNN или MSNBC, в эфирах которых «эксперты» регулярно и с таким жаром призывали к санкциям в отношении России за мнимые злодеяния, не подумала призвать мировых лидеров наложить санкции на США за столь возмутительный поступок[115].
Министр экономики и финансов Франции вопрошал: «Хотим ли мы, чтобы Соединенные Штаты были мировым экономическим жандармом? Хотим ли мы быть вассалами, которые подчиняются решениям США, цепляясь за край их брюк? Или мы хотим сказать, что имеем собственные экономические интересы, и продолжим торговать с Ираном?»[116] В редакционной статье Der Spiegel, уважаемая немецкая газета, оплакивала крах Трансатлантического союза, утверждая, что «выход американцев из сделки с Ираном является опаснейшим и самым опрометчивым внешнеполитическим решением президента США с момента вторжения в Ирак в 2003 году. Весьма вероятен риск, что этот шаг усилит напряжение на и так нестабильном Ближнем Востоке и приведет к войне с Ираном под американским предводительством». Ярость немцев разыгралась еще больше, когда посол США в Германии Ричард Гренелл «опубликовал твит… требуя, чтобы немецкие компании немедленно начали сворачивать свою деятельность в Иране. Это звучало скорее как слова оккупационной власти, отдающей приказы, чем как обращение дипломата к союзной стране»[117].
Многие европейцы, азиаты и латиноамериканцы устали от мертвой хватки Америки на горле их экономики. Недовольство финансовым доминированием США существовало задолго до президентства Трампа, но его деспотичность и склонность к торговым войнам усугубили ситуацию. В публицистической статье газеты Handelsblatt немецкий министр иностранных дел Хайко Маас отстаивал меры защиты европейских компаний от санкций США и поддержал идею создать европейскую платежную систему в обход американского доллара, обеспечивающую независимость межбанковской системы платежей SWIFT. Евро начал конкурировать с долларом за престижную и чрезвычайно выгодную позицию в качестве мировой резервной валюты, хотя китайский юань тоже делал успехи на этом поприще[118].
Хор недовольных зазвучал еще громче во время сентябрьской сессии ООН. Приближался конечный срок, назначенный Трампом на 4 ноября, и Россия, Китай, Германия, Франция, Британия и Евросоюз объявили, что Европейский союз вводит специальный механизм финансовых транзакций для ведения торговли с Ираном в обход американских санкций. По их утверждению, цель состоит в том, чтобы «защитить свободу их предпринимателей вести законный бизнес с Ираном»[119]. Как метко сказал один западный дипломат, «теперь ясно, что благодаря политике Дональда Трампа Европа теснее взаимодействует с Китаем и Россией»[120].
Такие разговоры дополнительно подпитывали страх европейцев, что Трамп развяжет войну с Ираном или спровоцирует Иран, с его падающей экономикой и растущим напряжением в обществе, предпринять собственные действия в Ормузском проливе. Согласно тому, что колумнист Asia Times Пепе Эскобар определил как «информационный бюллетень, циркулирующий в избранных финансовых кругах Евросоюза», «Германия страшно боится перекрытия Ормузского пролива, через который доставляется значительная часть импортируемого немцами природного газа и нефти, потому что в этом случае страна окажется в полной зависимости от поставок нефти и газа из России. Именно поэтому Германия должна поддерживать иранскую ядерную сделку всеми силами». «Отсюда, — пояснялось в информационном бюллетене, — и встреча Меркель с Путиным [в середине августа 2018 года], и запуск нового валютного плана, чтобы вывести Германию и весь мир из-под контроля долларовой системы SWIFT-CHIPS»[121]. Всего месяцем раньше Трамп бранил Германию за поддержку проекта газопровода «Северный поток‐2», который пойдет из России в Германию по дну Балтийского моря в обход Украины и принесет в страну 55 миллиардов кубометров газа. В июле 2018 года Трамп привел в замешательство саммит НАТО, когда во время деловой встречи лидеров альянса обвинил Германию в том, что страна «полностью контролируется Россией». «Думаю, очень печально, — сказал Трамп, — что Германия заключает крупную сделку с Россией по нефти и газу, когда предполагается, что она защищается от России. На самом деле Германия платит России миллиарды и миллиарды долларов в год. Никогда не следовало позволять такому случиться»[122].
Напряженность вокруг Ирана усилилась в июле, когда Трамп, по всей видимости, отвечая на речь иранского президента Хасана Рухани, разразился одним из своих утренних твитов. Написанный большими буквами, твит гласил: «Иранскому президенту Рухани: ВПРЕДЬ НИКОГДА НЕ УГРОЖАЙТЕ СОЕДИНЕННЫМ ШТАТАМ, А ТО ПОСТРАДАЕТЕ ТАК, КАК МАЛО КТО СТРАДАЛ ЗА ВСЮ ИСТОРИЮ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА»[123].
В сентябре Джон Болтон, из всех сил строя из себя крутого парня в стиле Грязного Гарри, грозно рычал на Иран: «Пусть мое сегодняшнее обращение будет предельно ясным: мы следим, мы придем за вами». Болтон добавил: «Если вы пойдете против нас, наших союзников или наших партнеров; если причините вред нашим гражданам; если продолжите лгать, мошенничать и вводить нас в заблуждение, то да, вы в самом деле страшно поплатитесь за это»[124]. Он также пригрозил «ужасными последствиями» всем, кто продолжит вести дела с Ираном, предупредив: «Мы не намерены позволять обходить наши санкции ни Европе, ни кому-либо еще»[125].
Полковник Ларри Уилкерсон уже встречался с такой историей раньше. Несколько месяцев назад он понял, что Трамп, готовясь к войне с Ираном, действует по сценарию Джорджа Буша-младшего в отношении Ирака. Уилкерсон сожалел, что помогал готовить показную презентацию для вторжения 2003 года, являясь руководителем аппарата госсекретаря Колина Пауэлла. Обеспокоенный неприятными параллелями, он написал убедительную статью для New York Times в надежде, пока не поздно, пробудить американский народ. Уилкерсон процитировал лживое представление Никки Хейли «неопровержимого» доказательства, что Иран не соблюдал резолюции ООН по баллистическим ракетам и Йемену, а потом сравнил его с «поразительно похожим» и столь же подлым представлением Пауэлла пятнадцать лет назад. Полковник горько сокрушался по поводу «политизации разведывательных данных», которая снова происходит, и того факта, что «информационные агентства в значительной степени не смогли опровергнуть фальшивые россказни об Иране, исходящие из Белого дома Трампа». Уилкерсон заключил:
«Оглядываясь на наш стройный марш к войне с Ираком, я понимаю, что для нас не имело значения, что мы использовали лживые или специально подобранные разведданные; что нереалистично было утверждать, будто эта война „окупится“, а не потребует триллионов долларов; что, наверное, мы были безнадежно наивными, полагая, что война принесет демократию, а не обрушит регион в пике.
Единственной целью наших действий было убедить американский народ в правильности войны с Ираком. Опросы показывают, что мы справились. Господин Трамп и его команда пытаются сделать это снова. Если мы не будем внимательны, у них тоже получится».
Правда, Уилкерсон видел большое различие между войной Буша с Ираком и замаячившей войной Трампа с Ираном. Если начать войну против Ирана, вторжение в Ирак покажется прогулкой в парке или выходными в Мар-а-Лаго: «Война с Ираном, где население почти 80 миллионов человек, а пересеченная местность и огромная стратегическая глубина делают задачу гораздо сложнее, чем в Ираке, будет в 10–15 раз ужаснее иракской войны и по потерям, и по затратам»[126].
Готовность Трампа в одностороннем порядке выйти из иранской сделки, несмотря на практически всеобщее неприятие такого шага, подтвердило убеждение северокорейцев, что соглашение с Соединенными Штатами не будет стоить и бумаги, на которой его напишут, а единственным способом предотвратить вторжение США является создание надежного ядерного щита. Над этим работали годами, но агрессивная риторика Трампа добавила Северной Корее решимости повысить темпы ядерной и ракетной программ. В 2017 году заметные успехи на этом пути Северной Кореи и предсказуемо воинственный ответ Трампа могли поставить мир на грань атомной войны.
Трамп поначалу отвергал северокорейского лидера Ким Чен Ына как «28-летнего старого психа [old wack job]»[127] и «маньяка», которого Китаю следует «заставить исчезнуть тем или иным образом». Позже он изменил мнение и сказал, что угостил бы Ким Чен Ына гамбургером, но не дорогим «официальным обедом». Трамп проявлял чувства, удивительно напоминающие те, за которые несколькими годами ранее и Хиллари Клинтон, и многочисленные республиканцы порицали Обаму: «Я не буду ни с кем говорить… Есть шанс 10–20 %, что я смогу уговорить его избавиться от этого проклятого ядерного оружия, потому что кто, черт возьми, хочет, чтобы оно у него оставалось?»[128]
Непредсказуемые поступки Трампа, а также враждебные, пусть и неоднородные послания укрепили опасения северокорейских руководителей и усилили их желание демонстрировать свои растущие возможности в области ядерных вооружений. Воспоминания о событиях войны в Корее никогда не стирались на Севере и сознательно поддерживались северокорейскими руководителями, чья легитимность и требование абсолютного самопожертвования во многом зиждились на том, что они защитили народ от дальнейшего уничтожения американцами. Страна изобилует напоминаниями об ужасающих страданиях людей от рук американцев во время войны. В пхеньянском Музее Победы в Отечественной освободительной войне, например, осуждаются «агрессоры американского империализма», которые устроили «самую кровопролитную бойню в истории»[129]. Генерал Кёртис Лемей, глава Стратегического командования ВВС США во время Корейской войны, говорил, что в Северной Корее американцы «брали на прицел все, что двигалось», в результате чего погибло 20 % населения. Этот факт доводится до сознания северокорейцев со школьных лет и закрепляется в течение всей их жизни. Историк Брюс Камингс рассказал Newsweek, что «большинство американцев не имеют никакого представления о том, что на территории Северной Кореи мы разрушили больше городов, чем в Японии или Германии в течение Второй мировой войны… Каждый северокореец знает это, факты о войне хорошо вбиты ему в голову. А мы и не слышали»[130]. Южнокорейцам, напротив, преподносят совершенно другую интерпретацию истории, в которой оправдывают США за приведение на пост главы страны деспотичного Ли Сын Мана и поддержку японских коллаборационистов, десятилетиями жестоко притеснявших население Южной Кореи. Массированные американские бомбардировки во время войны, которыми США разрушили и Южную Корею, практически забыты. В Южной Корее помнят более свежие события — экономическое процветание, которое, как написала Су Кён Хван в книге «Трагедия Корейской войны» (Korea’s Grievous War), «самый упоминаемый факт, используемый для объяснения роли США в Корейской войне и продолжающегося присутствия в стране американских войск»[131].
Формально Северная Корея остается в состоянии войны с США и Южной Кореей, поскольку перемирие 1953 года так и не было замещено полноценным мирным договором. Страна обезопасила себя от вооруженного нападения со стороны США и Южной Кореи, нацелив тысячи артиллерийских орудий на Сеул, город с населением 25 милионов человек, расположенный всего в 56 километрах от границы между государствами. В радиусе действия обычных вооружений Северной Кореи находится также около 200 000 американских граждан и значительная часть американского контингента войск — 28 500 военнослужащих, размещенных в Южной Корее. Япония тоже в пределах досягаемости северокорейских орудий. Тем не менее Трамп разругал и Японию, и Южную Корею за то, что они сидят на шее Соединенных Штатов, и сказал, что не возражал бы, если они создадут собственные ядерные арсеналы для самообороны. «Если они не собираются заботиться о нас как следует, мы не можем позволить себе лишние расходы, чтобы быть жандармом для всего мира», — сказал он CNN[132].
Несмотря на неизменно сложные отношения в течение многих лет, случались моменты, когда взаимопонимание между США и Северной Кореей казалось вполне достижимым. В 1994 году Соединенные Штаты и Северная Корея оказались на грани войны, после того как Северная Корея объявила о планах выйти из Договора о нераспространении ядерного оружия. Тогда экс-президент США Джимми Картер эффектно полетел в Пхеньян на встречу с Ким Ир Сеном, желавшим предотвратить удар американцев. В октябре США подписали с Северной Кореей рамочное соглашение, по которому северокорейская плутониевая программа остановилась на девять лет. Вопреки широкораспространенному на Западе мнению Северная Корея соблюдала условия соглашения. Она закрыла свой единственный действующий реактор, заморозила строительство двух других больших реакторов, согласилась на инспекции МАГАТЭ и восстановила членство в Договоре о нераспространении ядерного оружия. Бывший сотрудник Госдепартамента Леон Сигал подсчитал, что три реактора совместно могли произвести оружейного плутония в количестве, достаточном для трех бомб в год. Взамен Северная Корея ждала прежде всего нормализации отношений с США, которые также обещали два реактора на легкой воде для производства электроэнергии и 500 000 метрических тонн тяжелого мазута. МАГАТЭ подтвердило соблюдение сделки северокорейцами. Но не успели на документе высохнуть чернила, как в ноябре 1994 года Ньют Гингрич организовал в Конгрессе «республиканскую революцию». Дональд Грегг, бывший посол США в Южной Корее и советник по национальной безопасности вице-президента Джорджа Буша-старшего, рассказал, что Гингрич «немедленно начал разжигать страсти, утверждая, что „это плохая сделка. Мы слишком много отдаем“»[133]. США и их союзники отложили доставку обещанного топлива и строительство реакторов на легкой воде, а также нарушили другие обязательства.
Несмотря на обструкционистов тогда и скептиков сегодня, которые по-прежнему громогласно заявляют, что Северной Корее никогда нельзя доверять, рамочное соглашение в основном достигло своей цели. Сигал считал, что утверждения обратного родятся «в воображаемом мире». «Люди не знают, — напомнил он, — что с 1991 до 2003 год Северная Корея вообще не производила делящийся материал». Джеймс Пирс, член команды Госдепартамента, которая вела переговоры по рамочному соглашению, согласен с Сигалом: «В соглашении 1994 года многое продолжало работать несколько лет. Утверждение, а теперь убеждение, что северокорейцы сразу же нарушили договор, просто ложь»[134].
Когда в должность президента вступил Джордж Буш-младший, госсекретарь Колин Пауэлл поддерживал строгое соблюдение рамочного соглашения. Другие члены администрации Буша хотели из него выйти. Свидетельства, хоть и сомнительные, что Северная Корея искала компоненты для программы обогащения урана, предоставила им, по словам заместителя госсекретаря Джона Болтона, «молот, который я искал, чтобы разбить рамочное соглашение»[135]. Но последний удар был нанесен в январе 2002 года, когда Джордж Буш-младший объявил Северную Корею частью «оси зла», поставив ее прямо в центр неоконовской очереди на смену режима.
Дальнейшие попытки достичь согласия в годы президентства Буша-младшего и Обамы ни к чему не привели, несмотря на то что Северная Корея неоднократно заявляла о готовности заморозить свою ядерную программу в обмен на гарантии безопасности страны[136]. Когда молодой, учившийся в Швейцарии Ким Чен Ын в 2011 году заменил отца на посту руководителя государства, многие надеялись на либерализацию авторитарного режима. Однако он извлек уроки из судьбы Саддама Хусейна в Ираке и Муаммара Каддафи в Ливии и поэтому ускорил развитие северокорейских ракетной и ядерной программ. Обама, почти отказавшись от дипломатии, ответил агрессивной стратегией кибервойны, чтобы замедлить прогресс Севера[137].
Напряженные усилия Северной Кореи принесли плоды. 4 июля 2017 года Корейская Народно-Демократическая Республика (КНДР) произвела испытания межконтинентальной баллистической ракеты «Хвасон‐14», которая, по заявлению северокорейцев, может «достичь любой точки мира», включая материковую часть Соединенных Штатов[138]. 5 августа ООН единогласно наложила на Северную Корею новые санкции, запретив экспорт северокорейского угля, свинца, железа и морепродуктов, что составило примерно 1 миллиард долларов из 3 миллиардов совокупного дохода от экспорта КНДР. Северная Корея обвинила США в попытке «задушить» страну и пригрозила жестким ответом[139].
Разведывательное сообщество США доложило, что Северная Корея имеет до 60 единиц ядерного оружия и разработала небольшую по размерам ядерную боеголовку, которую можно устанавливать на ракету. Когда северокорейцы пригрозили нанести ракетный удар по Гуаму, Трамп взорвался, предупреждая об «огне и ярости, каких не видывал мир»[140]. «Военные средства теперь уже на своем месте, подготовлены и заряжены, на случай если Северная Корея поведет себя неблагоразумно», — написал он в Twitter[141].
Среди тех, кто требовал военных действий, был будущий советник по национальной безопасности Джон Болтон. В телевизионном шоу Шона Хэннити на Fox News Болтон призвал к упреждающим ударам, «пока Северная Корея не имеет десятки ядерных боеголовок на баллистических ракетах, которые могут долететь до Соединенных Штатов». 10 августа в эфире Secure Freedom Radio он объявил, что «вы уничтожите ядерную угрозу, уничтожив Северную Корею»[142].
В следующем месяце кризис углубился: Северная Корея провела шестые и значительно более успешные ядерные испытания. Северокорейцы утверждали, что испытывался водородный боезаряд. По первоначальным оценкам, его мощность в 3–10 раз превышала мощность бомбы, сброшенной на Хиросиму. Однако последующие радиолокационные снимки показали, что взрыв обрушил зону 35 гектаров на вершине горы Мантап. Новые расчеты оценили мощность взрыва в 17 американских бомб, аналогичных той, что стерла с лица земли Хиросиму. ООН при поддержке России и Китая, не откладывая, наложила на Северную Корею самые жесткие санкции. В ответ официальное северокорейское информационное агентство выпустило заявление с угрозами «превратить США в пепел и мрак», а также «затопить» Японию[143]. Путин осудил ядерные испытания Северной Кореи как «провокационные», но санкции посчитал «бесполезными и неэффективными». Граждане КНДР, сказал он, «станут есть траву, но не откажутся от ядерной программы, если не будут чувствовать себя в безопасности». Угрозами, предостерег Путин, тоже делу не поможешь. «Это дорога в тупик. Нагнетание военной истерии до хорошего не доведет. Это все может привести к глобальной, планетарной катастрофе и к огромному количеству человеческих жертв»[144].
Роль Китая была ключевой на всем протяжении событий. Как главный союзник и торговый партнер Китай обеспечивает 90 % внешней торговли КНДР и поставляет в страну большую часть продовольственных товаров и энергоносителей[145]. Трамп время от времени говорил, что корейский кризис должен урегулировать Китай.
Однако в последние годы отношения Северной Кореи и Китая заметно пострадали. Испытания северокорейской ракеты «Хвасон‐15» последовали сразу после визита в Пхеньян спецпосланника Си Цзиньпина Сун Тао, который вез Ким Чен Ыну личное послание китайского лидера. Ким Чен Ын оскорбительно отказался от встречи с Суном. К этому времени Ким Чен Ын уже казнил собственного дядю Чан Сон Тхэка, второго человека по влиятельности в государстве и главного куратора отношений Северной Кореи с Китаем. Среди обвинений, которые предъявлялись Чану, было то, что он недостаточно активно аплодировал, когда в комнату вошел Ким Чен Ын[146].
Россия и Китай, которые граничат с Северной Кореей, по-прежнему не хотели ни смены режима в КНДР в пользу проамериканского правительства, ни любой войны на Корейском полуострове. Они побуждали обе стороны искать дипломатический выход из ситуации, выступая за соглашение «о взаимном замораживании», по которому США и Южная Корея прекратят совместные военные учения, а Северная Корея — свои ядерные и ракетные испытания. Китай дал понять, что, если США и Южная Корея попытаются «свергнуть северокорейское правительство… Китай воспрепятствует им». Однако если КНДР спровоцирует США и Южную Корею на военные действия, Китай останется нейтральным[147]. В 1950 году игнорирование американцами красной линии Китая привело к ужасным последствиям.
Первый прорыв из дипломатического тупика произошел в 2016 году. Тогда южнокорейцы поднялись на продолжительные мирные протесты против коррупционного и жестко антикоммунистического режима президента Пак Кын Хе[148]. Эти выступления, известные под названием «революция при свечах», привели к замене консервативного лидера на Мун Чжэ Ина, адвоката по правам человека продемократических взглядов, который обещал дружбу с Севером. В протестах принял участие, судя по всему, каждый третий южнокореец.
Мун сразу обратился к Ким Чен Ыну. Трамп обвинил южнокорейского президента в «потакании» северокорейцу. Ранее Дональд Трамп резко критиковал госсекретаря Тиллерсона за «бессмысленную трату времени» на попытки договориться с Ким Чен Ыном. Не обращая внимания на заявления Трампа, Мун снова протянул руководителям Северной Кореи оливковую ветвь. Он настаивал: «Мы не откажемся от нашей цели вместе с союзниками добиться мирной денуклеаризации Корейского полуострова»[149].
Затем, после испытания мощного ядерного боезаряда КНДР, Трамп осложнил ситуацию нападками на Северную Корею в своем первом обращении к Генеральной Ассамблее ООН. «Человек-ракета встал на самоубийственный путь для себя и своего режима, — говорил Трамп собравшимся мировым лидерам и дипломатам. — У Соединенных Штатов много сил и терпения, но если нам придется защищаться или защищать своих союзников, у нас будет единственный выбор — снести с лица земли Северную Корею». Постоянный представитель США при ООН Хейли добавила, что Ким Чен Ын «просит войны»[150]. Ким Чен Ын поквитался, назвав Трампа «сумасшедшим американским стариком», которого он укротит огнем[151].
За нарастающими угрозами и оскорблениями последовали крупные учения американских и южнокорейских военно-морских сил у берегов Южной Кореи. Войска специального назначения отрабатывали операции по «обезглавливанию», чтобы устранить северокорейских руководителей и захватить военные объекты КНДР[152].
К концу месяца, когда президент Трамп собирался в десятидневную поездку по Азии, США направили в Тихий океан три авианосца — «Нимиц», «Теодор Рузвельт» и «Рональд Рейган» с сопровождающими крейсерами, эсминцами и подводными лодками.
Многие боялись, что вот-вот начнется война, несмотря на то что оценки потерь только от обычных северокорейских вооружений достигали астрономических цифр. Полуостров размером со штат Айдахо был вооружен до зубов. Там находилось, по оценкам профессора Городского колледжа Нью-Йорка Раджана Менона, «больше солдат (2,8 миллиона человек, не считая резервистов) и оружия (почти 6000 танков, 31 000 артиллерийских орудий и 1134 боевых самолета), чем в любом другом месте планеты»[153]. Как указывали аналитики, Северная Корея имела более 10 000 огневых средств артиллерии, четвертую по размерам сухопутную армию в мире — более миллиона солдат и значительно больше резервистов, 200 000 войск специального назначения и мобильные ракетные установки, которые несли риски для всех присутствующих в стране американских военнослужащих. Неудивительно, что министр обороны Джеймс Мэттис еще до последних ракетных и ядерных северокорейских испытаний предупреждал, что, «если дело дойдет до боевых действий, война будет страшной»[154]. В октябре Исследовательская служба Конгресса опубликовала оценку, что в первые дни войны может погибнуть 300 000 человек даже без применения ядерного оружия. В исследовании, проведенном Nautilus Institute в 2012 году, был сделан вывод, что, если Северная Корея применит артиллерию плюс химическое и биологическое оружие, а также повредит атомную электростанцию у города Пусана, распространив радиоактивные вещества, в первый день войны может погибнуть миллион человек, включая многих американских военнослужащих и гражданских лиц, находящихся в Южной Корее[155]. Позже Трамп выскажет предположение, что число жертв может достичь 30–50 миллионов человек[156]. Тем не менее сенатор от штата Южная Каролина Линдси Грэм старался убедить американцев, что, «если тысячи умрут, то они умрут там, а не здесь». Впоследствии он будет настаивать, что «весь ущерб, который нанесет война [с Северной Кореей], окупится долгосрочной стабильностью и национальной безопасностью»[157].
И война стала казаться неизбежной. Бывший директор ЦРУ Джон Бреннан оценил вероятность войны в 20–25 %. Другие сочли эту вероятность более высокой. По мнению главы Совета по международным отношениям Ричарда Хааса, шансы на начало войны были «пятьдесят на пятьдесят»[158].
Военная лихорадка охватила и Пхеньян. Это обнаружили четыре корреспондента New York Times, посетив город в начале октября. Николас Кристоф нашел, что атмосфера более тревожная, чем была во время его предыдущих приездов в Северную Корею. «КНДР побуждает народ к ожиданию атомной войны с Соединенными Штатами, — сообщил он. — Старшие школьники ежедневно маршируют по улицам, угрожая Америке. На плакатах и билбордах вдоль дорог изображены ракеты, разрушающие здание Конгресса США и разрывающие американский флаг. На самом деле изображения ракет повсюду: на игровой площадке детского сада, в дельфинарии, на государственном телевидении. Эта военная мобилизация сопровождается всеобщим предположением, что Северная Корея может не только выжить в атомной войне, но и добиться в ней победы»[159].
Американцы пустили в ход слова и дела, чтобы остановить сползание к войне: подписывали петиции, проводили протестные акции и воздействовали на выборных чиновников. Даже некоторые республиканцы пытались обуздать своего импульсивного президента. Сенатор-республиканец Боб Коркер, председатель Комитета Сената по внешним делам, боялся, что воинственность Трампа поставила США «на тропу третьей мировой войны»[160]. Демократы пребывали в еще большем ужасе. Член Конгресса Джон Коньерс и сенатор Эд Марки внесли законопроект «Нет неконституционному удару по Северной Корее», требующий предварительной санкции парламента для любой военной операции против Пхеньяна. Законопроект подписал 61 конгрессмен, среди них было два республиканца. Бывший министр обороны США Уильям Перри выразил озабоченность, что Северная Корея может подумать, что «уничтожающий удар» приближается, и решить «уйти в пламени славы»[161]. На следующей неделе сходный законопроект внесли в Сенат сенатор от штата Коннектикут Крис Мёрфи и еще пять его сторонников[162].
После ноябрьского запуска северокорейской МБР «Хвасон-15», способной достичь любой точки на территории США, КНДР объявила себя «полностью» ядерной державой. Она достигла поставленной цели[163]. Таким образом, когда Ким Чен Ын в телевизионном обращении к народу по случаю Нового, 2018 года объявил, что «вся территория Соединенных Штатов находится в пределах досягаемости нашего ядерного удара, а ядерная кнопка всегда на моем рабочем столе»[164], у него были для этого некоторые основания. Трамп предсказуемо ответил, что его ядерная кнопка «много больше и значительно мощнее… и моя кнопка работает!»[165]
New York Times сообщила, что американские военные разрабатывают план нанесения удара. Затем, 13 января, жители Гавайских островов пережили сильный стресс: один государственный служащий разослал по всему штату оповещение о ракетной угрозе. Сигнал тревоги звучал так: «В НАПРАВЛЕНИИ ГАВАЙЕВ ЛЕТИТ БАЛЛИСТИЧЕСКАЯ РАКЕТА. НЕМЕДЛЕННО ИЩИТЕ УКРЫТИЕ. ЭТО НЕ УЧЕНИЯ». В существовавших обстоятельствах большинство людей решили, что это ядерная атака Северной Кореи. Распространилась паника. Алия Вонг описала реакцию охваченных ужасом людей: «Многие подумали, что погибнут, но все равно искали убежище. Они укрывались в туалетах торговых центров, в ваннах, в аптеках, даже в люках ливневой канализации. На Гавайях мало мест для укрытия, даже дома с подвалами большая редкость. Рассказывали, что одни неслись к своим семьям по шоссе, не обращая внимания на сигналы светофоров. Другие звонили друг другу, чтобы в последний раз сказать „я тебя люблю“»[166]. Прошло тридцать восемь минут, прежде чем власти сделали официальное опровержение ложной тревоги.
Всего через три дня общественное телевидение Японии, NHK, предупредило телезрителей о ракетной атаке Северной Кореи, но быстро исправило ошибку, не дав истерии распространиться. Японцы были особенно обеспокоены неоднократными испытаниями северокорейских ракет, прямыми угрозами и тем фактом, что Япония находится в пределах прямой досягаемости ядерного оружия Северной Кореи. Несколько месяцев назад созданный Пхеньяном Корейский Азиатско-Тихоокеанский комитет мира заявил, что «четыре острова Японского архипелага нужно погрузить в море атомной бомбой, разработанной на основе идей чучхе [господствующая идеология Севера]. Япония не должна существовать рядом с нами»[167].
Премьер-министр Японии Синдзо Абэ настаивал на укреплении противоракетной обороны и ужесточении позиции в отношении Северной Кореи. По всей стране стали привычным делом занятия по гражданской обороне. Некоторые японские лидеры даже начали поднимать запретный вопрос о создании в Японии собственного ядерного оружия. Южнокорейцы разволновались еще больше. Опрос Гэллапа показал, что 60 % граждан хотят, чтобы Южная Корея имела свое ядерное оружие. Почти 70 % выразили желание, чтобы США вернули в страну ядерное оружие, которое было выведено в 1991 году.
Поразительно, но, когда война казалась неминуемой, лед неожиданно тронулся. Ким Чен Ын обратился к Южной Корее, выразив желание восстановить мирные дружественные отношения между двумя странами. Начались серьезные переговоры. США и Южная Корея согласились отложить военные учения до завершения в феврале Олимпийских игр в Южной Корее. Северная Корея отправила на Игры большую команду спортсменов с группой поддержки. На церемонии открытия Олимпийских игр спортсмены двух Корей даже шли в единой колонне и выставили объединенную женскую хоккейную команду. Ким Чен Ын также включил в состав делегации высшего правительственного чиновника, свою сестру Ким Ё Чжон. Она пригласила президента Южной Кореи Муна посетить Пхеньян, тот с готовностью принял приглашение. Ни известная холодность вице-президента Пенса в отношении представителей Северной Кореи во время Олимпийских игр, ни объявление Трампа о новом раунде санкций не смогли помешать потеплению отношений между двумя Кореями.
По завершении Олимпийских игр представители Южной Кореи посетили Пхеньян и возвратились с соглашением из шести пунктов, в котором оговаривалось, что Северная Корея станет безъядерной зоной, если будет снята военная угроза стране и гарантирована безопасность режима. Южнокорейский советник по национальной безопасности Чон Ый Ёна во главе делегации из десяти человек доставил известие о соглашении в Вашингтон и протянул Дональду Трампу предложение Ким Чен Ына о встрече. Трамп ухватился за шанс, застав многих вашингтонских чиновников врасплох. Соединенные Штаты на тот момент все еще не назначили посла в Южную Корею и не заместили многих служащих высшего ранга в Государственном департаменте, которые ушли по собственной инициативе или были уволены госсекретарем Тиллерсоном в попытке усложнить работу ведомства, которое он возглавлял.
Соглашение и запланированный саммит предвещали возможность мирного разрешения этого, казалось бы, неразрешимого кризиса. Однако международная реакция была разнородной, а критики активно старались его сорвать. Эван Медейрос, директор по делам Азии в Совете национальной безопасности США в администрации Обамы, говорил за многих «экспертов», когда назвал саммит «ошибкой». «Такой шаг — больше тщеславие, чем стратегия, — сетовал Медейрос. — Он придает видимость законности и продвигает Ким Чен Ына к его цели — добиться признания Северной Кореи де-факто ядерной державой. Нельзя устраивать встречу президента США неизвестно зачем. Что мы от нее получим? Ничего»[168]. Министр иностранных дел России Сергей Лавров, который еще раньше информировал Тиллерсона о желании Ким Чен Ына вступить в переговоры с Соединенными Штатами, напротив, приветствовал сообщение о саммите, назвав его «шагом в правильном направлении»[169].
Другие указывали на различия в том, что США и КНДР понимают под «денуклеаризацией», на сложности контроля за процессом и требования, которые Северная Корея может выдвинуть Соединенным Штатам. Однако сюрпризы продолжались. Ким Чен Ын отправился в Китай, чтобы встретиться с Си Цзиньпином. Это был первый зарубежный визит Ким Чен Ына после вступления в должность в 2011 году и его первая встреча с главой другого государства. Затем директор ЦРУ Майк Помпео тайно посетил Пхеньян и провел продуктивную, хотя и изначально незапланированную встречу с Ким Чен Ыном. Трамп разумно написал в Twitter: «Денуклеаризация будет большим делом для мира, но и для Северной Кореи!»[170]
В апреле Север удивил всех заявлением, что прекращает ядерные испытания и запуски межконтинентальных баллистических ракет, а также закрывает ядерный полигон, «чтобы обеспечить прозрачность прекращения ядерных испытаний»[171]. Несмотря на издевки скептиков по поводу того, что никаких испытаний не было уже несколько месяцев, а последние ядерные испытания вывели полигон из рабочего состояния, слова Ким Чен Ына добавили уверенности в серьезности намерений Северной Кореи накануне встречи с южнокорейским президентом, на которой они оба подтвердили приверженность полной денуклеаризации полуострова и заключению долгожданного мирного договора.
2 июня 2018 года произошла одна из самых замечательных политических перемен в американской истории: Трамп и Ким Чен Ын, которые совсем недавно обменивались оскорблениями и угрозами, встретились в Сингапуре. Саммит, сам по себе достижение после семи десятков лет вражды, вообще первая встреча лидеров двух стран, оказался богатым на братания и обещания, но бедным на конкретные решения или дорожную карту для контроля за выполнением обязательств по денуклеаризации и нормализации отношений. Трамп провозгласил этот саммит полным успехом и нашел чем восхититься в северокорейском лидере, несмотря на ужасающий список нарушений прав человека. Трамп изливал чувства в эфире «Голоса Америки»: «Он большая личность. Веселый парень… Он мне нравится… Он умный, любит свой народ, любит свою страну»[172]. Встреча чуть было не прекратилась после комментариев Болтона, Пенса и самого Трампа о ливийской модели для КНДР, подразумевавшей, что Ким Чен Ын, как Каддафи, сдав свое оружие массового уничтожения, может ждать, что его разбомбят, свергнут, изнасилуют и убьют. Такая перспектива не слишком понравилась корейскому диктатору. Первый заместитель министра иностранных дел КНДР Ким Ke Гван оскорблял Болтона в северокорейских средствах массовой информации: «В прошлом мы уже проливали свет на качества Болтона и теперь не скрываем своего к нему отвращения». Возможно, это отсылка к северокорейскому описанию Болтона во время президентства Буша — «человеческие отбросы и кровопийца»[173].
Критики из обеих партий атаковали Трампа за нетрадиционный подход к встречам на высшем уровне. Президенту ставили в вину импровизационный стиль; отсутствие предварительной подготовки, обычно предшествующей таким саммитам; неясность представлений о том, что будет и было достигнуто, потому что немногое вышло за пределы того, что Северная Корея постоянно предлагала с 1992 года. Трампа критиковали за то, что встреча в таком стиле предоставила северокорейскому лидеру респектабельность, легитимность и равный статус; за то, что президент не добился предварительных уступок взамен на встречу, к которой северокорейцы долго стремились; за неопределенность понимания термина «денуклеаризация». Всем не понравились непомерные похвалы и даже лесть Трампа в адрес более молодого, а частенько и жесткого собеседника, а также то, что Трамп без консультаций с Южной Кореей, Японией и даже собственными военными объявил, что США немедленно прекратят «провокационные» совместные военные учения с долгосрочной целью вывести американские войска с Корейского полуострова. Николас Кристоф написал, что Трампа «одурачили». Колумнист раскритиковал совместное заявление за то, что в нем не сказано «ничего о замораживании северокорейских программ по плутонию и урану, ничего о ликвидации межконтинентальных баллистических ракет, ничего о возвращении инспекторов на ядерные объекты, ничего о подаче Северной Кореей полной декларации о своей ядерной программе, ничего о сроках, ничего о контроле и даже никакого ясного обещания навсегда прекратить испытания ядерного оружия и ракет дальнего действия»[174]. Другие выступали еще жестче[175]. Однако многие не видели общей картины. Лидеры двух стран, которые полгода назад находились на грани ужасной войны, теперь вместе сидели за столом и намечали дорогу к миру.
Денуклеаризация, если ее вообще можно достичь, потребует доверия и терпения. Ее невозможно осуществить за одну ночь, как изначально требовал Болтон, пока его не вывели из процесса переговоров, которым он неоднократно пытался повредить. Профессор Стэнфордского университета Зигфрид Хеккер, бывший директор Лос-Аламосской национальной лаборатории, который несколько раз осматривал огромный северокорейский Ядерный научно-исследовательский центр в Йонбёне, предположил, что при самых благоприятных обстоятельствах на это может потребоваться пятнадцать лет[176]. И всегда остается вероятность, что импульсивный Трамп или Ким Чен Ын могут расстроить процесс задолго до того, как он принесет результаты. Однако, как говорил Джон Кеннеди в июле 1963 года, цитируя древнюю китайскую пословицу при объявлении о Договоре по запрещению ядерных испытаний, «дорога в тысячу ли начинается с одного шага»[177].
При анализе факторов, способствовавших мирному разрешению корейского кризиса, зачастую не придают должного значения роли России. На самом деле из всех крупных игроков только Россия имеет одинаково хорошие отношения с обеими половинами Корейского полуострова. Как обращает внимание Элизабет Экономи, директор департамента азиатских исследований в Совете по международным отношениям, Россия сыграла «решающую роль как закулисный переговорщик, спойлер и дьявольский союзник»[178]. Это было особенно справедливо в тот период, когда в отношениях между Северной Кореей и Китаем наблюдалось охлаждение. Именно тогда, 27 ноября 2017 года, в самый разгар кризиса, Россия предложила в качестве выхода из тупика трехступенчатую дорожную карту. Во-первых, обе стороны снижают напряженность соглашением о «взаимном замораживании». Во-вторых, Северная Корея и США идут на прямые переговоры. В-третьих, страны региона начинают переговоры о разработке механизма для поддержания мира и безопасности в Северо-Восточной Азии. Россия не только предложила эту дорожную карту, российские дипломаты вели активную работу, чтобы обеспечить ее воплощение[179].
Россия участвовала в делах Корейского полуострова много десятилетий. До распада Советского Союза в 1991 году страна поддерживала экономическое развитие Северной Кореи. К этому времени предприятия, построенные в КНДР при советском участии, производили 50 % химических удобрений, 40 % черных металлов, 70 % электричества и еще больше алюминия. В 1990 году на Советский Союз еще приходилось более 53 % северокорейской внешней торговли. В период максимального влияния СССР — с 1950-х до начала 1970-х годов — ВВП на душу населения в Северной Корее фактически превышал показатель южного соседа. Факт поразительный, учитывая, что на сегодняшний день уровень жизни на Юге, наверное, в 43 раза выше, чем на Севере. Однако в годы после распада Советского Союза новые руководители России посчитали, что отношения с Южной Кореей важнее, чем с Северной, и экономика КНДР очень пострадала. В 2013 году на Россию приходился всего 1 % внешней торговли Северной Кореи[180].
С тех пор российские лидеры начали восстанавливать экономические связи с КНДР, одновременно поддерживая дружественные отношения с Южной Кореей в рамках более широкой стратегии по развитию российского Дальнего Востока. Россия объявила о планах к 2020 году в 10 раз увеличить товарооборот с Северной Кореей. В 2015 году Россия создала Деловой совет Россия — КНДР при Торгово-промышленной палате Российской Федерации. Россия также запланировала несколько крупных проектов в области энергетики и транспорта на Корейском полуострове, включающих оба корейских государства. Развитие этих проектов тормозил статус страны-изгоя Северной Кореи и ее недружественные отношения с южным соседом[181].
Государственный визит в Москву президента Мун Чжэ Ина в июне 2018 года, первый визит главы Южной Кореи в Россию с 1999 года, укрепил связи и заложил основу для будущего экономического сотрудничества трех стран. Путин и Мун решили к 2020 году довести уровень туризма до миллиона человек, а товарооборот до 30 миллиардов долларов. Среди проектов, получивших новую жизнь вследствие недавних событий, были давно задуманный газопровод из России в Южную Корею через КНДР и Северный шелковый путь, соединяющий весь Корейский полуостров с самой длинной железной дорогой в мире — Транссибирской магистралью. Мун сказал в Государственной думе: «При постоянном мире на Корейском полуострове, надеюсь, Транссибирская магистраль дойдет до южного портового города Пусана, где я вырос»[182].
Однако дорога вперед не будет легкой. Демократы продолжали высмеивать самодовольные заявления Трампа о том, что Северная Корея больше не представляет ядерной угрозы. Болтон настаивал на том, чтобы Северная Корея ликвидировала ядерное и все другое оружие массового уничтожения в течение года, хотя Помпео дал Северу два с половиной года, а большинство экспертов посчитали, что на это потребуется от шести до пятнадцати лет. Скептики из разведывательного сообщества слили доклады в NBC News, утверждая, что Север увеличивает производство ядерного топлива. Wall Street Journal вступила в общий хор сообщением, что Северная Корея расширяет завод по производству ракет. В классическом стиле неопределенной и в высшей степени подозрительной журналистики Washington Post озаглавила одну грубую передовицу «Северная Корея замышляет обмануть США по ядерной программе». Депутат от штата Калифорния, член Демократической партии Тэд Лью, один из тех, кому следовало бы лучше разбираться в деле, написал в Twitter: «Теперь мы знаем о существовании „совершенно точного свидетельства“, что Ким Чен Ын нас обманывает»[183].
В конце августа стало ясно, что победное ликование Трампа вследствие Сингапурского саммита на самом деле было преждевременным. Путь вперед обещал быть сложным, как и предсказывали скептики, иной раз с явной радостью. Проблемы ожидаемо последовали. США требовали, чтобы Северная Корея первой предприняла конкретные шаги по денуклеаризации, раскрывая детали своих ядерной и ракетной программ. КНДР настаивала на том, чтобы Соединенные Штаты первыми продемонстрировали честность намерений, заключив мирный договор. Президент Мун, к недовольству многих американских влиятельных лиц, самостоятельно продвигался вперед собственными усилиями по примирению, но его руки связывали по-прежнему ограниченный суверенитет страны и нежелание окончательно порывать с США. Трамп, в разгар торговой войны с Китаем, ополчился на китайцев за то, что они оказывают недостаточное давление на своих северокорейских союзников. Ссылаясь на неудовлетворительный прогресс и враждебное письмо от высокопоставленного чиновника КНДР, Трамп после консультаций с Болтоном отменил запланированную поездку Помпео в Северную Корею всего за несколько часов до отлета госсекретаря. Об этой поездке объявили только накануне, Болтон выступал против нее с самого начала. На следующей неделе Джеймс Мэттис, который вместе с Болтоном настаивал на том, что первый шаг должна сделать Северная Корея, объявил, что США рассматривают вопрос о возобновлении военных учений на Корейском полуострове, тех самых, которые Трамп совсем недавно называл «провокационными». Возвращение к конфронтации 2017 года, которое представлялось очень отдаленной перспективой почти всю первую половину 2018 года, неожиданно показалось вероятным, если не реальным[184].
Однако президент Мун не желал отступать. В сентябре он снова встретился с Ким Чен Ыном и призвал Трампа продолжить работу по мирному договору. Трамп объявил, что ждет второго саммита с лидером Северной Кореи, и, вопреки болтоновским ястребам, сказал, что «мы не играем на время. Если для дела понадобится два года, три года или пять месяцев — мы не будем делать из этого проблемы»[185]. Он пошел еще дальше на митинге своих сторонников в штате Западная Вирджиния, описывая сложности на первой встрече с Ким Чен Ыном: «И мы двигались то вперед, то назад, а потом мы полюбили друг друга. Не по-настоящему. Он написал мне прекрасные письма, замечательные письма. Мы полюбили друг друга»[186].
Однако к концу 2018 года переговоры застопорились. Власти КНДР потеряли терпение из-за американской кампании «максимального давления» и потребовали, чтобы международное сообщество отказалось от своих санкций. Ким Чен Ын в новогоднем обращении 1 января 2019 года заявил, что иначе Северной Корее остается только вернуться к ядерному противостоянию. Северокорейские лидеры добивались официальной декларации о завершении Корейской войны. Они настаивали на том, чтобы денуклеаризация была обоюдной и шаги взаимными. В сущности, они хотели, чтобы к ним относились как к равным, и угрожали начать «формирование ядерных сил», если продвижения к миру не будет. Понимая, что прорывы, достигнутые Трампом и Ким Чен Ыном, могут быть аннулированы и возвращение к опасной конфронтации 2017 года вполне возможно, китайские лидеры убеждали США отказаться от своего нереалистичного требования о полной, поддающейся проверке и необратимой денуклеаризации и заменить его на денуклеаризацию взаимную, поэтапную и на оговоренных условиях[187].
Некоторые задавались вопросом, может ли непостоянный Трамп, после встречи с Ким Чен Ыном согретый разговорами о Нобелевской премии мира, изменить свою политику и по другим важнейшим вопросам. Им не пришлось долго ждать. Всего через несколько дней после своей последней и самой провокационной угрозы Ирану и незадолго до того срока, в который США собирались восстановить санкции, снятые в 2015 году, Трамп объявил, что желает встретиться с иранским президентом Хасаном Рухани «в любое время» без предварительных условий. Совершенно очевидно, что Трамп действовал по корейскому сценарию, создавая (в этом конкретном случае фабрикуя) кризис, а потом, вмешавшись лично, постараться его разрешить. Снова, только теперь с Ираном, он затянул экономические тиски, пригрозил военными действиями, а затем протянул оливковую ветвь. Хотя немногие с ним соглашались, Трамп верил, как это получалось у Франклина Рузвельта семьдесят лет назад, что личной дипломатией он может одержать победу. Трамп здраво сформулировал: «Я буду встречаться со всеми. Говорить с другими людьми, особенно когда речь о возможной войне, смерти, голоде и многом таком. Вы встречаетесь, нет ничего плохого во встречах».
До более примирительного словесного жеста Трампа иранцы начали предпринимать шаги, чтобы выдержать предполагаемую экономическую бурю. Иран обратился к России за более тесным экономическим сотрудничеством. В июле 2018 года иранский министр нефти Биджан Зангане и Али Акбар Велаяти, главный советник по международным делам Али Хаменеи, посетили Москву в надежде расширить сотрудничество между нефтегазовыми отраслями России и Ирана. После встречи с Владимиром Путиным Велаяти объявил, что Россия согласилась инвестировать 50 миллиардов долларов в энергетический сектор Ирана. Он также намеревался посетить Китай.
Иран, у которого было даже меньше причин доверять США, чем у Северной Кореи, не стал хвататься за предложение Трампа. Представитель иранского министра иностранных дел отверг «возможность диалога и встречи», учитывая всю совокупность враждебных позиций Соединенных Штатов. Однако некоторые увидели повод для оптимизма в своеобразной политике Трампа. Бывший советник Обамы по Ближнему Востоку Илан Гольденберг написал в Twitter: «Это отсрочка, но существует приемлемый путь к саммиту Трамп — Рухани. Он проходит через Путина»[188].
Все признаки говорили о том, что Владимир Путин будет игроком на международной арене значительно дольше, чем политически преследуемый и донимаемый скандалами Трамп. В марте 2018 года Путин легко переизбрался на второй шестилетний срок президента Российской Федерации.
Президент РФ Владимир Путин голосует на президентских выборах в России 2018 года. Он легко выиграл перевыборы на второй шестилетний срок, до этого прослужив два четырехлетних
До этого он прослужил на посту президента два четырехлетних срока, а в 2008 году Государственная дума Российской Федерации изменила Конституцию страны, увеличив каждый срок с четырех лет до шести. Поскольку Конституция ограничивала президентство двумя сроками подряд, Путин с 2008 по 2012 год работал премьер-министром при президенте Дмитрии Медведеве. Когда в 2018 году начался четвертый срок Путина, напряженность в отношениях между США и Россией была острее, чем в предыдущие десятилетия. Угроза военного столкновения казалась более осязаемой, чем в любой момент со времен Карибского кризиса 1962 года. Многие называли ситуацию новой холодной войной, но уже не существовало ни корпоративной либеральной демократии Америки, ни ухудшенного марксизма Советского Союза. Теперь автократическая милитаризированная капиталистическая плутократия Дональда Трампа противостояла автократической милитаризированной социалистическо-капиталистической олигархии Владимира Путина. Лидеры американской революции также не узнали бы первое, как вожди революции в России не узнали бы второго. Пока американцы, разглядев получше порочность Трампа, выражали глубокое сожаление по поводу своего выбора, многие русские тосковали по разным аспектам советского прошлого. Опрос Левада-центра, проведенный в ноябре 2017 года, показал, что 58 % граждан России огорчает распад Советского Союза, и только четверть — нет. На самом деле этот показатель снизился с 75 % в 2000 году, когда Владимир Путин вступал во власть[189].
Кризис американо-российских отношений беспокоил трезвомыслящие головы в обеих странах. Истоки проблемы лежат в нарушении Западом своего обещания Горбачеву, что НАТО «ни на дюйм не продвинется на Восток» после его согласия 1990 года на воссоединение Германии. Документы, опубликованные Архивом национальной безопасности США, показывают, что подобные гарантии давали советским руководителям в 1990 и 1991 годах президент США Буш, министр иностранных дел ФРГ Ганс-Дитрих Геншер, федеральный канцлер Гельмут Коль, директор ЦРУ Роберт Гейтс, президент Франции Франсуа Миттеран, британский премьер-министр Маргарет Тэтчер, британский министр иностранных дел Дуглас Хёрд, британский премьер-министр Джон Мейджор и генеральный секретарь НАТО Манфред Вёрнер[190]. Однако едва слова «ни на дюйм к Востоку» покинули уста госсекретаря Джеймса Бейкера, США начали продумывать способы обойти это соглашение «железного занавеса». В октябре того года, как свидетельствует служебная записка Совета национальной безопасности США, американские стратеги обсуждали вопрос об отправке «сигнала новым демократиям Восточной Европы о готовности НАТО рассмотреть их будущее членство»[191]. Европейские лидеры, зная о чувствительности России, решили продвигаться не спеша: в 1995 году провели исследование о расширении НАТО, а в 1997-м — переговоры о приеме новых членов. Официальное расширение началось только в 1999 году с присоединения Венгрии, Польши и Чешской Республики. Еще семь стран вступили в НАТО в 2004 году, две — в 2009 году и Черногория — в июне 2017 года.