– Неправильный ответ! Но шанс ты уже истратил, поэтому послушай внимательно. В конечном итоге мне станет легче, всегда становилось, но тебя… – я со злостью ткнула его пальцем в крепкую грудь, – еще долго будет терзать это решение, принятое в общежитской комнате Ос-Арэта. Невозможность вернуться превращает сожаления в ад.

Я уже однажды шарахала дверью в театре и позволила себе этот фокус еще раз. Грохот разнесся такой, что в общежитии наверняка решили, будто магией все-таки прорубили окно в какой-нибудь из купален. От удара символично погасли номер комнаты и имя жильца. Глядя на ровные литеры, словно нанесенные угольным карандашом, я ощущала крепкий узел, стянувший живот.

– Иди ты в… свой проклятущий Норсент!

Единственное, чего хотелось по-настоящему, – вернуться и со злостью прокричать паршивцу в лицо, как сильно ранила меня его ложь. Но с миной истинной аристократки я зашагала туда, куда меня недвусмысленно послали: на выход. И меньше всего ожидала, что Ноэль нагонит меня на лестнице и схватит за локоть.

– Чарли, постой!

Показалось, что его прикосновение ужалило. Сама от себя не ожидая, я освободилась резким рывком и отпрянула к стене.

– Ты решил рассказать правду?

Он хмурился, словно не понимая, что сказать и для чего именно бросился вдогонку. На лице ходили желваки.

– Почему ты молчишь? – холодно спросила я.

– Не надо ехать одной.

У меня вырвался смешок, прозвучавший вовсе не издевательски, а жалко и очень горько.

– Что ты сказал? Не надо ехать одной? – повторила, разделяя слова.

– Уже поздно. – Ноэль на мгновение замялся. – Я провожу тебя.

Пожалуй, одной двери маловато, чтобы не взорваться от злости, как воздушный шар! Я осознала, что влепила звонкую пощечину, когда у северянина мотнулась голова, а у меня запекло ладонь. На его лице стремительно расцвел сочный след от женской руки. Кольцо на указательном пальце, обсыпанное мелкими острыми бриллиантами, расцарапало кожу на скуле северянина, и из ранки выступила кровь.

Он даже не подумал ее стереть, смотрел тяжело. Рваное дыхание поднимало грудь, тонкие ноздри расширились.

– Надеюсь, теперь ясно, что меня не надо провожать?

Пристальный взгляд Ноэля я ощущала лопатками, даже когда выходила в услужливо раскрытую домовиками дверь корпуса и щурилась от ледяного сквозняка, ударившего в горящую физиономию. Возможно, мне хотелось принимать желаемое за действительное, но внутренний голос кричал, что он оставался на лестнице до самого конца, пока я не скрылась на улице. Обернуться и проверить не позволила раненая гордость.

На середине пути между замком и пансионом, когда в прохладный салон проникал лишь призрачный свет фонаря, висящего над возницей, а от окна почему-то ужасно дуло, вдруг страшно защипало глаза и перестало хватать воздуха. Впервые в жизни меня душили рыдания, а я оказалась настолько не готова к проявлению женской слабости, что даже не сразу распознала приближение этой нежеланной, пошлой истерики. Во мне как будто проснулась особая слезная стихия, которую никак не удавалось укротить. Покачиваясь в такт движению кареты и шмыгая носом, со злостью кусала губы и стирала с лица непослушные слезы, без разрешения бегущие по щекам.

В пансион я заходила бледная, с опухшими глазами и с обкусанными губами. В особняке мадам Прудо, как и обычно, пахло сладкими булочками, тонкими духами и вишневыми ароматическими свечами. Из гостиной доносилась нестройная фортепьянная игра, звучали громкие девичьи голоса. Одна из соседок выглянула из дверей, увидела меня и выкрикнула так громко, что на лестнице с хлопком появился домовик в виде ободранного кота и немедленно исчез:

– Чарли вернулась!

В холл высыпали почти все жительницы особняка. Девочки-соседки встретили меня с пресными минами, словно мысленно уже распрощались и яростно спорили, кто переедет на второй этаж в свободную комнату, между прочим, не самую маленькую в доме, а я возьми и воскресни. Мадам Прудо лично вышла из столовой, а кухарка слезно заохала и пообещала прислать в спальню вкусняшек. Признаться, я даже несколько ошалела от ее теплого приема.

Зои поднялась со мной на второй этаж. Шла позади, шаг в шаг, беспрестанно приговаривая ласковые словечки. Едва мы оказались вдвоем, как она, чуть не плача, принялась каяться:

– Чарли, прости меня, пожалуйста! Я ужасная подруга! Беда случилась из-за меня! Я виновата!

– Ты вскрыла защитный полог на пару с Еленой Эридан? – мрачно пошутила я.

– Нет, конечно, – изменившимся голосом буркнула подруга. – Я рассказала Чейсу, что ты ночевала в общежитии. Утром приехал посыльный с запиской из академии, а потом вломился твой бывший жених! Как узнал, что ты не появилась в пансионе, сразу хотел вызвать поисковиков. Кричал, что ты ночью одна уехала из Но-Ирэ и потерялась по дороге. Я и выложила все как на духу: про переданную одежду, про ночевку. Он страшно взбесился. Просто ужас! Выскочил на улицу и так дверью шарахнул, что выпала ручка. Мы еще два дня ждали плотника.

– Все уже утряслось, Зои, – отозвалась я, пытаясь отпереть комнату ключом. – Не переживай.

– Ой, после того как твоя мама ушла, я запечатала замок заклятием! – вспомнила она.

Мы наконец проникли в спальню. На первый взгляд было незаметно, что мама приходила в мое отсутствие, но учебники и книги на секретере стояли стройным рядком, рассортированные по цветам. В хрустальном графине с водой появилась серебряная ложечка. Мама искренне верила, что от серебра вода приобретает целительные свойства. Наверняка, войдя, первым делом она раскрыла все окна и хорошенько проветрила комнату.

На ходу стянув пальто, я кое-как освободилась от ботинок и без сил рухнула спиной на кровать. Сейчас, когда лихорадочное возбуждение спало, начала накатывать слабость и снова захотелось плакать.

Зои упала рядом, сложила руки на животе и повернула ко мне голову:

– Почему ты сбежала из поместья?

– Узнала, что Ноэля высылают из Шай-Эра, – тихо отозвалась я, разглядывая балдахин над головой. Тело казалось чугунным и тяжелым: не пошевелиться, не поднять рук.

– Он почти не отходил от тебя, пока ты лежала без сознания в лазарете, – вздохнула Зои. – На нем лица не было, так сильно переживал! Лекари обещали, что ты очнешься за пару часов, но ты все время спала. Потом неожиданно появилась госпожа Тэйр с семейным лекарем, и тебя увезли из замка.

– Что ж, видимо, ему надоело переживать, потому что он меня сегодня бросил, – со злой иронией проговорила я и вдруг почувствовала, как в носу опять защипало, поперек горла встал горький ком, а к глазам подступили слезы.

Наверное, я позволила бы себе порыдать в жилетку лучшей подруги, но дверь в комнату торжественно распахнулась и явила Вербену в расстегнутом пальто и с длинным полосатым шарфом.

– Чарли! – вскрикнула она с порога. – Я вернулась со свидания, а мне сказали, что ты жива!

Протягивая руки, она бросилась к кровати, ловко втиснулась между нами с Зои и обеих обняла за шею, словно собиралась то ли поломать позвонки, то ли задушить. Захват у зверомага был преотличный! Сразу видно, что готовилась в будущем скручивать бешеных химер и сворачивать крылья мифическим горгульям, в которых эти самые химеры изредка превращались.


– Господи, обнимай только ее! – прохрипела Зои, кое-как освобождаясь от железных объятий соседки по этажу и осторожненько отползая поближе к подушкам. – Зачем ты меня-то мучаешь?

Вообще, я тоже была против бурного рукоприкладства, которое по какой-то непонятной причине пытались выдать за проявление радости, но с Вербеной следовало вести себя как с игривой химерой: дождаться, когда она сама отцепится и начнет вещать. Так и случилось.

– Я позавчера сходила в храм, поставила курительную палочку за упокой твоей души и попросила мадам Прудо переселить меня в эту комнату, – поделилась она.

– Да ты настоящая подруга! – издевательски протянула я.

– Ты что же, обиделась? – искренне удивилась Вербена. – Я купила самую дорогую палочку!

– Благодарю за щедрость, – с трудом сдерживая смешок, фыркнула я.

– Между прочим, поселиться в комнате погибшей подруги тоже очень символично. Если ты не знала, то этот шаг – проявление огромного уважения! Вдруг твой злой дух остался бы в спальне и отражался в зеркалах? Тут никто не сумел бы жить, только глубоко любящие тебя подруги! Но нам повезло – ты возродилась! Выглядишь, правда, паршивенько. – Она с прищуром присмотрелась к моему, по всей видимости, бледноватому лицу и торжественно провозгласила: – Но я могу тебя чуточку подлечить.

– Я выгляжу паршиво, но чувствую себя прекрасно!

– Она полностью здорова! – в унисон мне выпалила Зои.

Обидно остаться невредимой после попадания магического заклятия, но потом отравиться дурацкой настойкой, изготовленной зверомагом то ли по наитию, то ли по какой-то тайной книжке.

– Ты выглядишь зеленой и несчастной, – сузила глаза Вербена.

– Мне просто надо хорошенько выспаться!

– Да-да! Сон – лучшее снадобье от слабости! – с жаром поддакнула Зои, которая, к слову, всегда утверждала, что лучшее снадобье от всех болезней и от разбитого сердца – горячее вино. Самое главное, подогреть его до нужной температуры, а для душевных и телесных недугов она разная.

Утро началось со звука открываемой портьеры. В сумрачную комнату хлынул яркий солнечный свет. Сощурившись, я приоткрыла глаза и обнаружила маму, стоящую на фоне окна. Светлые волосы были собраны короной на голове, стройную фигуру, затянутую в идеально сидящую двойку с бархатной юбкой, очерчивал светлый контур.

– Доброе утро, моя дорогая, – произнесла мама музыкальным голосом. – Здесь очень душно. Я попросила горничных проветрить, пока тебя не будет, и тщательно вытереть пыль. Мы им прилично доплачиваем за уборку, а у тебя страшный бардак.

В спальне царил идеальный порядок, но спорить с родительницей бесполезно. От нее станется натянуть белые бальные перчатки и пройтись по всем поверхностям в поисках пыли. Не сомневаюсь, что где-нибудь обязательно отыщется.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила она, вытаскивая из ридикюля знакомый флакончик с укрепляющими каплями, выписанными нашим семейным лекарем.

– На удивление неплохо, – вздохнула я, потягиваясь. – Отлично выспалась!

После вчерашних злоключений хотелось издохнуть под одеялом под грустную музыку, но крепкий сон и половина бутылочки с настойкой боярышника из запасов Зои явно превратили меня из живого трупа в обычную девушку. Может быть, не особенно счастливую, но точно здоровую.

– И к слову, я не злюсь на твой внезапный отъезд из поместья, но могла бы сказать, что хочешь долечиваться в пансионе, а заодно и извиниться, – заметила мама.

– Извини, – непроизвольно отозвалась я, хотя виноватой себя не чувствовала.

– Завтра я возвращаюсь в Но-Ирэ, приезжай на выходных. Тебе надо показаться хорошему лекарю, возможно, даже знахарю, и избавиться от этой… говорящей метки.

– Хорошо, – послушно кивнула я.

– Сегодня ужинаем с Чейсами. Ночевать останешься в поместье.

– Зачем?

– Потому что они пригласили! Что бы ты ни думала, помолвка официально не разорвана, вспомни о манерах и веди себя соответственно, – резковато ответила она и, прочистив горло, словно сожалела о порыве, поправила идеально уложенные волосы. – Попрошу кухарку принести завтрак в комнату. Ненавижу пить кофе в вашей унылой столовой.

Мама вышла, подчеркнуто тихо закрыв дверь. Щелкнул замок, я моргнула, словно выходя из магического транса, и упала на подушки. Ничего себе доброе-бодрое утро!

В середине дня замок напоминал огромный гудящий улей, и отчего-то казалось, будто этот улей гудел именно по мою душу. Стоило зайти в гардеробную, как люди, там находившиеся, мгновенно замолчали и повернулись в мою сторону, разглядывая с таким любопытством, словно в Ос-Арэт заявился несуществующий герой анекдотов. Видимо, история с поединком по-прежнему считалась самой горячей сплетней академии.

Людей и шепотки я старалась не замечать, сложнее оказалось не позволить себе случайно завернуть в восточное крыло, где находились атлетические залы и, возможно, тренировался Ноэль. Желание увидеть его хотя бы одним глазком засело на таком глубоком подсознательном уровне, что причиняло практически физическую боль.

Чейс-младший обнаружился в читальном зале. От занятий его отстранили, но сдачу диплома никто не отменял. Сидя на обычном месте, он обложился учебниками и что-то раздраженно черкал в блокноте. По всей видимости, работа не шла. Я постучала по крышке стола костяшкой пальца, неожиданно заставив замигать настольную лампу. Алекс поднял голову. Всего на одно мгновение, но пронзительно-синие глаза вспыхнули незнакомыми прежде эмоциями, очень подозрительно напоминающими то ли радость, то ли облегчение.

– Надо поговорить, – сухо бросила я.

Как и в прошлый раз, мы поднялись по винтовой лестнице на второй ярус и спрятались за стеллажами, подальше от чуткого слуха смотрителя, с особым пристрастием бдящего за нарушителями порядка. Помня о том, что случилось в театре, я отодвинулась от бывшего жениха на безопасное расстояние.

Видимо, заметив, что леди не желает впускать его в личное пространство, Алекс оперся спиной о книжные полки и нарочито скрестил руки на груди. Прекрасно! Меня устраивало, что он эти самые руки держал на замке.

– Ирэна сказала, что ты в полном порядке и уже со вкусом портишь Лилии настроение. – Он улыбнулся. – Хорошо выглядишь.

– С утра накрасилась, – хмуро пошутила я, но только собиралась начать разговор о предстоящем ужине и договориться, что именно мы собираемся сказать родителям, Алекс вымолвил:

– Чарли, я не знаю, как просить прощения за то, что случилось.

Я несколько опешила и очень по-умному моргнула. Александр Чейс никогда не просил прощения. Иногда казалось, что он просто не знал ни такого слова, ни его значения, а о синонимах вообще ничего не слышал. Оказывается, еще как знал, просто не считал нужным использовать.

– Елену отчислили сразу после инцидента, – добавил он. – Она больше не причинит тебе вреда.