И абсолютно все были одеты в белое исподнее: портки и рубаху.

С первого ряда действительно было видно как на ладони, но лучше бы этой ладонью я прикрылась! Единственное, что бросалось в глаза: нюансы обтягивания белой тканью мужских ног различной степени кривизны и облегания животов всевозможной упитанности.

– Они в исподнем? – едва слышно спросила я у Ноэля, почему-то не в силах отвести взгляда от сцены, но не слыша ровным счетом никаких реплик.

– Сколько ты пожертвовала? – шепотом уточнил он.

– Динар, – застыдилась я признаться, что щедрость моя знала границы и они были весьма узки.

– Это много объясняет…

– Пятьдесят сантимов! – с надрывом прошептала я, прикрывая рот ладонью, наверное, со стороны выглядело, что от восхищения. – Мне так стыдно! Им не хватило даже на нормальные штаны!

– Полагаю, это и есть нормальные штаны.

И в страшное мгновение между словом «штаны» и издевательским смешком Ноэля мой мир перестал быть прежним… На сцену, разбежавшись где-то за кулисами, набрав скорость и пружинистость, одним широким прыжком выскочил мой учитель истории!

На первом курсе он вытащил из меня нервные жилы и свернул их жгутом, ведь я носила фамилию Тэйр и совершенно не помнила, в каком году его величество подписал закон о правостороннем движении на дорожных мостовых. Понятия не имею, почему этот закон исторически важен, и его дату одухотворенный монстр спросил на экзамене, но от отчисления меня спасло письмо крестного. Черным по белому, с королевской печатью, придавленной сверху, лично своей рукой его величество написал, что закон принял его дед! Чтобы всех недоделанных историков разобрало танцевальным талантом!

Неожиданно вспомнилось, сколько раз в те дни я кляла историка танцами, и сразу все встало на свои места. Прокляла-таки! Под звуки льющей из какой-то дыры скрипки он проскакал направо, потом проскакал налево, едва не сбив коллегу по театральному увлечению, встал посреди сцены и… ничего не сказал. Забыл слова!

– Господи… – пробормотала я, таращась на его удивительно кривые ноги, просто колесо, обтянутое белыми лосинами.

– Что? – не понял Ноэль.

– Моя жизнь изменилась навсегда, – призналась я, с трудом отводя взгляд от дугообразных конечностей.

В зале между тем прокатилась волна шепотков. Люди затаили дыхание, гадая, вспомнит ли историк реплику или она останется тайной за семью печатями.

– Танцуй! – громко прошептал откуда-то голос постановщика.

– Танцуйте, друзья! – звонким голосом повторил историк и в гробовой тишине, возникшей на сцене, изобразил ногами разудалую чечетку.

– Да танцуй же ты со сцены! Тебе в следующем акте выходить, бездарность! – взревел постановщик под аккомпанемент рокочущего зала. Так и представлялось, как он дерет на голове стоящие дыбом волосы.

– А говорили – редкий талант, – тихонечко припомнила я слова смотрителя и покачала головой: – Явно льстили.

Дожидаться, когда «редкому таланту» все-таки придется выходить на сцену, мы не захотели. Едва объявили перерыв и озадаченно-ошарашенная публика, без особых экивоков обсуждающая пляски в кальсонах, потянулась в фойе, мы тихонечко улизнули из театра.

Уходили за колоннами, держась поближе к стенке, чтобы дерзкий побег не остановили ни смотритель, ни постановщик, всенепременно желающий видеть Ноэля вдохновителем будущих пьес и ведущим актером в новых спектаклях. Забирались в карету молчком, закрыли дверцу и немедленно тронулись с места. Экипаж закачался на обледенелой брусчатке.

Пытаясь отдышаться, я откинулась на спинку сиденья и пожаловалась:

– Глаза закрываю, а передо мной историк в белых портках! Больше ни сантима не пожертвую в театры. Лучше на булавки все до последней монетки потрачу!

Любительский театр располагался недалеко от пансиона мадам Прудо, хоть каждый день на «фурий» в кальсонах бегай смотреть. По дороге я рассказала о злополучной ночи, когда Ноэля увидела кухарка, а потом девочки спорили, завелся ли у нас призрак, пытался ли забраться вор или от кого-то в ночи уходил парень. Я так яростно выступала за последний вариант, что никому в голову не пришло причислить меня в подозреваемые. Все лавры привычно достались Олеандре, хотя она что было мочи отказывалась от сопричастности.

– Придется теперь повременить с гостями, – с сожалением вздохнула я и через окно посмотрела на светящийся окнами особняк.

– Поедем в Ос-Арэт, нечисть в общежитии не поднимает шума, а по ночам в коридорах не гасят лампы, – вымолвил в тишине Ноэль.

Некоторое время мы, словно прикованные, через темноту смотрели глаза в глаза. Сквозь небольшие оконца в салон экипажа, согретый магией и нашим дыханием, практически не просачивался свет уличных фонарей, но я ощущала взгляд Ноэля, словно этот самый взгляд вдруг сделался осязаемым.

– На моей руке все еще завязана обручальная нить.

Я не смогла сказать, что не готова к тому, что предлагает ночевка на узкой кровати, когда в комнату не ломится шумная подруга, а домовик не крадет шарфы. Когда никто во всем белом свете не помешает…

– Позволишь? – вдруг произнес он и раскрыл широкую ладонь.

Без колебаний я сняла перчатку и протянула руку. Прохладными пальцами Ноэль поднял рукав моего пальто, дернул за ленты на манжете платья и обнажил тонкое запястье. В сизой темноте салона обручальная нить горела яркой линией.

Не знаю, откуда взялось безмерное доверие к Ноэлю, словно впечатанное в глубокое подсознание, но я даже не дернулась, когда он призвал магию. Под моей бледной кожей, изрисованной прожилками вен, вспыхнуло белесое свечение. Оно зародилось в запястье, скованном мужскими пальцами, как тесным браслетом, горячей волной прошло до локтя и чувствительно выстрелило в плечо.

– Больно?

– Ни капли, – покачала головой.

Северянин осторожно выпустил мою руку. Оказалось, что символ помолвки потух. Безусловно, он никуда не исчез, по-прежнему сидел под кожей, но теперь походил на тонкий шрам.

– Я думала, только девушки придают значение символам.

– Некоторые символы имеют значение для всех, – серьезно ответил он.


В академию я выехала рано, когда пансион только-только проснулся и лениво чистил перышки, туго соображал и пытался примириться с миром, которому скоро придется явить светлый лик. Хотела перед занятиями навестить Алекса, а заодно отдать ему термос с едой – уверена, вчера он не спустился в столовую, страдал на голодный желудок, без крошки во рту. Специально попросила кухарку приготовить крепкий куриный бульон, гренки и котлеты на пару. В общем, как завещал в своем рецепте добрый академический знахарь.

В общежитии выяснилось, что ни меня, ни завтрак, ни вообще кого-то еще Александр Чейс не ждал. Я несколько раз настойчиво постучалась, наверняка ни свет ни заря разбудив спящих соседей по этажу, но бывший жених не открыл, а потом дверь сама подалась вперед, словно предложив мне зайти.

Комната оказалась пуста. Складывалось впечатление, что Алекс вышел на пять минут: кровать не заправлена, дверцы шкафа раскрыты настежь, и внутри царил бедлам, как у любого человека, не привыкшего обходиться без прислуги. Возможно, он отлучился в купальню или уборную, а значит, передвигался самостоятельно и кормить из ложечки его не требовалось. В любом случае столовые приборы остались в пансионе.

Сталкиваться с Александром Чейсом в полотенчике и в дурном настроении не хотелось. Он и в нормальном состоянии по утрам был невыносим, а с лихорадкой наверняка превратился в монстра, коварно замаскированного под парня.

Я оставила записку, что желаю ему приятного аппетита, плотно закрыла за собой дверь комнаты и отправилась в восточное крыло, где располагались атлетические залы.

На мой скромный взгляд, нормальные люди, а не фанатики боевой магии, в это время суток были способны тренироваться разве что в скоростном подъеме с кровати или в прицельном донесении кружки с крепким кофе до рта. Ноэль уже гонял по атлетическому залу Рэдмин в облегающем спортивном костюме.

Северянка с яростью нападала на противника, явно превосходящего ее и в весе, и в умениях. Размахивала шестом, выдавала воинственные крики, разлетавшиеся в гулком пространстве сварливым эхом, туда-сюда моталась длинная коса с прядями огненного цвета. Ноэль ловко уходил от ударов, не позволяя к себе прикоснуться.

– Ты мне подыгрываешь! – со злостью выкрикнула Рэдмин на диалекте. – Нападай в полную силу!

Не успела она размахнуться шестом, как играючи получила обидный удар чуть пониже спины, а следом – хлесткую подсечку под колени. Девушка потеряла и равновесие, и шест. Ноэль мог бы ее перехватить, но почему-то не стал, и она унизительно приложила обтянутый черными штанами зад к каменному полу.

– Три-ноль, – спокойно объявил противник, подавая пыхтящей от злости северянке руку. – Никогда не переоценивай свои силы.

Он тряхнул головой, убирая упавшую на глаза челку, и немедленно заметил меня.

– Доброе утро! – с улыбкой поздоровалась я.

Рэдмин оглянулась с таким лицом, словно мечтала метнуть шест в своих руках, как острое копье, и пригвоздить к стене шай-эрку, посмевшую испортить тренировку своим внезапным появлением.

– Почему стоишь на балконе? Иди ко мне, принцесса! – позвал Ноэль.

За время учебы я ни разу не спускалась в зал, следила за поединками с балкона, прозванного студентами «галеркой». Пройтись по шероховатому каменному полу и оказаться в окружении поблескивающих на стенах магических амулетов было странно.

– Ты сегодня рано, – мягко произнес Ноэль, дождавшись, когда я приближусь на расстояние шага, и аккуратно погладил мою щеку.

От него пахло пряным ароматом горячего тела, перемешанного с легким флером благовония. Голова шла кругом! Хотелось больше прикосновений, но на заднем фоне раздраженная северянка запихивала в заплечную сумку вещи.

– Давай положу. – Ноэль снял с моего плеча ученический портфель и направился к скамье, где лежала его одежда.

– Доброе утро, Рэдмин, – громко поздоровалась я.

Она бросила ледяной взгляд почему-то на мою белую блузку со строгим воротом, заправленную в брюки, и с остервенением затянула шнурок на горловине своей сумки. Почти уверена, что Рэдмин представляла мою шею.

– Захотела с утра поупражняться в боевой магии? – наконец спросила она.

– Я не настолько амбициозна.

– Зря! Ноэль прекрасный наставник.

Мы одновременно оглянулись к этому прекрасному наставнику, без капли жалости приложившему ее задом о плиты. Он пил из оплетенной кожаными полосками бутылки и делал вид, что понятия не имеет, как сильно его лучшая подружка мечтает избавиться от неожиданно свалившейся на голову аристократки.

– И, к слову, он очень редко соглашается заниматься с дилетантами, – добавила она.

– Да, я впервые видела, как он гонял тебя по залу, – не промолчала я и лучезарно улыбнулась, поймав очередной гневный взгляд северянки. – Встретимся на лекции по первородному языку?

– Коэн, я ухожу! – крикнула она лучшему другу и, закинув на плечо сумку, стремительной походкой направилась к выходу из атлетического зала. За ее спиной в такт шагам подпрыгивала длинная коса.

Мы остались одни в гулком помещении. Я с любопытством взяла прислоненный к стене шест. В чужих руках он выглядел легким, как игрушка, но на поверку оказался увесистым. Понятия не имею, как такой тяжестью возможно ловко размахивать, наносить точные удары или просто долго держать на весу.

– Шесты одного веса с боевыми мечами, – вдруг произнес Ноэль.

Оказалось, он пристально наблюдал, как я пыталась совладать с дурацкой палкой в два своих роста. Кое-как перехватив ее на месте оплетки, я направила тупой конец северянину в широкую грудь:

– Защищайтесь, господин Коэн.

– Ты неправильно держишь шест.

Он стоял полностью расслабленный, спрятав руки в карманы, и смотрел на меня с неуловимой улыбкой на устах.

– Извините, господин превосходный тренер, я в принципе в первый раз в жизни держу его в руках, – промурлыкала я, мысленно взмолившись, чтобы Ноэль поскорее отобрал эту штуку, а то мускулы начинали нешуточно ныть. – Что ты сделаешь, когда я уложу тебя на лопатки?

Карие глаза, спрятанные под пеленой ресниц, мгновенно вспыхнули. Похоже, мысль ему изрядно импонировала.

– Давай проверим, – тихо выдохнул он и с молниеносной скоростью дернул шест на себя. Со сдавленным смешком я полетела вперед и уперлась кулаками в крепкую грудь.

– Что дальше, принцесса? – вымолвил он. – Как ты собираешься укладывать меня на лопатки?

– Сейчас я сделаю подсечку… или что вы обычно делаете? – Я поднялась на цыпочки и быстро лизнула его в сомкнутые сухие губы. – Подсечка.